– Представляешь, уже половина десятого, а он ни сном ни духом, – улучив момент, шепнула она мне.

– Что ни сном ни духом?

– Домой не собирается!

Давид с Максом, обсуждая неясные мне дела бизнеса, курили у открытого окна. В комнату рвался терпкий запах весенней ночи.

– Может, квартиру хочешь посмотреть? – спросила я.

Анька охотно поднялась из-за стола, но мысли ее были далеко от квартиры. Рассеянно глядя вокруг, она говорила:

– Мадам, наверное, рвет и мечет. Мобильник отключен, зло сорвать не на ком. Может, уже посуду об пол кидает… Ой, какая прелесть! – Анька увидела качалку и сейчас же забралась в нее. – Хорошо тебе, будешь сидеть покачиваться.

– Так уж и покачиваться, – засмеялась я. – А кто будет готовить, стирать, убираться, работать?

– Да, работать надо, – поведала Анька из задумчивости. – Ты вот говоришь – поменяй работу. А где я еще столько заработаю. Порочный круг какой-то!

– Куда это вы пропали? – На пороге комнаты возник улыбающийся Макс.

– Да вот, квартиру смотрим.

– Впечатляет? – Макс подмигнул мне. – Особенно спальня – концептуальная.

– В каком смысле?

– В смысле жизненных установок хозяев.

– Макс, веди себя прилично, – серьезно сказала Анька.

– Ну, иногда самую чуточку можно себе позволить? – дурачился тот.

– Ну, чуточку-то можно. А у тебя цинизм День и ночь, и в шутку и всерьез. Это твоя жизненная установка!

– Аня, не драматизируй. Принимай мир, каков он есть, – ласково посоветовал Макс. – И кстати, надо допить коньяк.

…Он опять говорил какой-то тост. На этот раз длинный и путаный, обращенный к нам с Давидом. Я напряглась и уловила смысл: любовь – единственное в жизни созидательное начало.

«Интересно только, что мы будем созидать, – не очень уже трезво рассуждала я. – И что это такое вообще – созидание? Серьезный труд на благо будущего? А какое у нас будущее?» Я задумалась.

Дод обнял меня за плечи.

– Ты что, загрустила?

– Давид, а какое у нас будущее?

– Счастливое! Главное, мы всегда будем вместе. Я так долго искал тебя…

– Ну, я вижу, нам пора, – поднялся из-за стола Макс. – Не будем мешать новобрачным.

Анька сидела не шевелясь и глядела прямо перед собой. Макс подошел, потряс ее за плечо:

– Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? Она молча встала и пошла в прихожую,

Макс поспешил за ней. Я начала убирать со стола остатки ужина.

– Дод, пойди сюда! – крикнул Макс из прихожей.

Они о чем-то громко заспорили, сначала втроем, потом уже без Аньки. Я домыла посуду и вышла попрощаться.

– Рад был повидать тебя. – Макс стоял на пороге одетый.

– А Аня? – удивилась я.

– Аня поедет позже, на такси.

Я еле отыскала Аньку в многочисленных комнатах. Она сидела на подоконнике и смотрела в темный проулок, хрупкая, светловолосая, похожая на подростка.

– Помнишь, нам в школе не разрешали сидеть на подоконниках. – Я попыталась отвлечь ее.

– Я такси смотрю.

– А Макс?

– Домой поехал. Ему тут рядом – на Новокузнецкую. Знаешь, какая я дура: каждый раз жду, что он мне скажет: поедем вместе домой и никогда не будем расставаться. – Она вытерла злые слезы.

– Не скажет, Аня.

– Знаю, что не скажет, а все равно жду! Ладно, пусть катится к своей красавице жене.

– Она красавица?

– На любителя. Яркая брюнетка, тела много, темперамент! В общем, Макс отправился в ночь любви.

– Аня, может, останешься? Будем чай с пирожными пить.

Ты думаешь, Дод квартиру снял, чтоб ты старых подружек чаем поила? – Она нервно Рассмеялась. – Брось свои холостяцкие привычки. Знаешь что, – заговорила она опять, немного успокоившись. – Поеду-ка я летом на месяц в Германию. Работы летом немного – справятся как-нибудь.

Анька хотела рассказать, как хорошо ей будет в Германии, но домофон возвестил о прибытии такси.

– Все, Маришка, счастливо. Давид, завтра созвонимся. – Анька накинула пальто и зацокала к лифту на высоких шпильках.

Утро казалось совершенно будничным, хотя это было воскресное утро. В семь зазвонил будильник, и сразу в монастыре ударили в колокол. Я быстро встала, приняла душ. К счастью, в сумке нашлись дезодорант и старая пудра – слегка приведя себя в порядок, я поспешила на кухню.

В холодильнике скучали ломтики ноздреватого сыра, ветчины, бутерброды с икрой – вчера все это было праздничным ужином. Я занялась реанимацией продуктов. Намазала икру на свежий хлеб, ветчину подогрела в микроволновке, распечатала забытую на комоде коробку шоколада и, поколебавшись, опять достала из горки трех красавиц – повседневные тарелки производили слишком грустное впечатление.

Давид вышел на кухню вымытый, выбритый, парадный.

– Где ты взял свежую рубашку? – поразилась я. – В шкафу у Ольги Григорьевны?

– Да нет, в Стокгольме.

– А кто тебе ее гладил? Он помолчал немного.

– Мать гладила.

– Значит, у тебя в Стокгольме мама?

– Ну да. В начале перестройки отец подписал контракт с одной шведской фармацевтической фирмой. Тогда это считалось круто.

– А ты?

– Я жил в Тбилиси еще некоторое время.

– Ты был женат, – догадалась я.

– Был. Тебя это удивляет?

– Не удивляет, а интересует. Я ведь ничего о тебе не знаю, только географию: Тбилиси, Стокгольм.

– Тбилиси – это прошлое, город детства.

– У тебя там никого не осталось?

– Что ты хочешь сказать?

– Ну, родственники, друзья…

– Родственников родители перетащили в Швецию. А друзья – это люди, с которыми общаешься периодически. Я давно не был в Тбилиси.

– А Стокгольм?

– В Стокгольм я езжу раз в три месяца. По-хорошему надо бы чаще. Работаю там круглые сутки. Вся жизнь, Марина, у меня здесь.

Он накрыл мою руку своей, посмотрел вы разительно. Мне было достаточно одного взгляда. Но надо держать себя в руках.

– Давай купим новые тарелки, – предложила я. – Это парадный хозяйский сервиз, к тому же жуткая пошлость.

Он рассеянно глянул на трех красавиц, видно, только сейчас заметил, из чего ел.

– Пошлость? Ну конечно, покупай, что нужно.

– Я по Интернету закажу.

Давид спешил по делам. Условились встретиться вечером у меня – перевезти вещи в новую квартиру.

После его ухода я вымыла посуду, пропылесосила ковры в гостиной и в спальне, хотя этого и не требовалось…

Я тоже буду заботиться о нем. Что хорошего он видел в жизни? Скоротечный брак в молодости? Знаю я эти браки! На старших курсах института они как эпидемия. К тридцати годам выясняется – чужие люди. А со стороны это сразу было ясно…

Потом скитания между Москвой и Стокгольмом. Случайные подруги, наглые корыстные, вроде Тани. Я дам ему то, что может дать любящая женщина: уютный дом, вкусный обед, покой и нежность.

…В свои девятнадцать лет я смутно осознавала смысл семейной жизни. Играла в хозяйку – пекла кулебяки. Хотела поразить. Потом родился Денис. Уже ничего не хотела. Выживала. В конце концов, у нас с мужем сложились партнерские отношения: он зарабатывал деньги, я занималась детьми и домом. От скуки то начинала ходить в бассейн, то плести макраме, то писать музыку на компьютере. Чего-то остро не хватало. Потому что семейная жизнь – это не разделение труда. И разве супруг виноват, что не выдержал механического уклада нашей жизни? Психика у мужчин слабее… Я почти с жалостью подумала о бывшем муже.

Правда, из-за границы он мог бы прислать денег или хотя бы написать. Но неизвестно, как ему там жилось. У меня все-таки была квартира, какая-никакая работа, мама, которая неслась по первому моему зову… Но теперь у меня есть Давид, и все прошлое несущественно.

От размышлений пора было переходить к действиям, и я отправилась в магазин. Район был совершенно незнакомым. В конце широкой, поднимающейся в гору улицы я приметила площадь и зашагала к ней. Через пять минут была на Таганке. В супермаркете у метро купила овощи, в маленьком, уцелевшем с советских времен магазине – мясо. Телячьи отбивные – беспроигрышный вариант.