- У аппарата.

   - Макс? - я узнал хрипловатый, как у всех заядлых курильщиков, баритон Кости.

   - Костя? Откуда у тебя мой номер?

   - Тимур дал. И умер.

   Секунду я молчал, затем осторожно, чтобы не вспугнуть прокуренные мысли собеседника, переспросил:

   - Ты не мог бы пояснить?

   - Тимур умер. Ночью.

   Надежда не оправдалась: судя по голосу, Костя был не настолько обкурен, чтобы новость не имела под собой совсем никаких фактов.

   - Как это случилось?

   Костя не стал распыляться на домыслы и лишние подробности, а очень кратко поведал, что моего друга нашли во дворе своего дома, рядом с машиной, в луже крови. В руке Тимур сжимал разряженный пистолет, а прямо перед ним лежал второй труп с несколькими отверстиями в теле, не предусмотренными эволюцией, и ножом-бабочкой в руке.

   - Его пырнули ножом, - пояснил Костя. - Видно, задели какую-то важную артерию, потому что крови было очень много. Он успел вызвать сам себе скорую, но не дождался.

   Я испытал желание громко материться и не стал его подавлять.

   - Да, я похожим образом отреагировал, - подождав, пока я утихну, прокомментировал Костя. - Ты случайно не в курсе, с какого хрена это могло произойти?

   Поколебавшись, я всё-таки рассказал о недавнем угоне и злости Тимура, о том, как товарищ заходил ко мне за пистолетом, и заодно выбранил самого себя за то, что не пошёл с ним. Костя в ответ посоветовал не казниться и спросил, забрал ли Тимур всё оружие. Я сообщил об оставшемся пистолете.

   - Ясно. Слушай, я через пять минут перезвоню, ты не против?

   Я не возражал, и Костя завершил вызов.

   Пару мгновений я сожалел, что демоницы нет рядом. Смерть не пробуждала во мне суеверного страха или отвращения, я относился к гибели людей без пиетета, как к неизбежности, коей она и являлась. Однако и принимать её без возражений мне не хотелось; но всё, что я мог сделать, это разозлиться. Суккубу удавалось утешать мою злобу, поэтому её поддержка была бы уместна.

   Но затем я выбросил из головы все лицемерные мысли об утешении. Я не пострадал. Погиб мой друг, и моя скорбь была лишь фальшивой обидой на мироздание, сложенное из равнодушной жестокости. Траур не нужен мертвым, он используется живыми для имитации деятельности, чтобы мерзостное "уважение к покойникам" замаскировало людское бессилие.

   Тысячи искусных сказок придуманы людьми, чтобы обмануть самих себя, убедить, что смерть - не смерть, и не стыдно быть скотиной, приносимой в жертву кровожадным богам времени. И что слезы и трагичные речи - нужны.

   Мой друг был, а теперь его нет. Моя скорбь ничего не изменит, и боль, которую я ощутил на миг, выдумана мной ради самоуспокоения. Смерть отвратительна, а слезы по ней - обман, появившийся в ходе эволюции: те, кто страдали при гибели сородичей, теснее сплачивались в стаи, отчего имели преимущество в игре на выживание; и со временем людей, равнодушных к смерти, стало ничтожно мало.

   Я не позволю своим неразумным предкам решать, когда мне чувствовать боль.

   Я не позволю низшим проявлениям своей стадной природы повелевать высшей нервной деятельностью.

   Я не позволю себе испытывать жалость к мертвому другу, словно превосхожу его, и ко мне не тянется та же костлявая длань.

   Произнеся эту спонтанную литанию, я почувствовал себя лучше. И весьма кстати.

   - Да, Костя, - ответил я на новый звонок.

   - Макс, продай мне ствол.

   Я не слишком удивился, но совершение подобной сделки показалось мне попыткой нажиться на чужой смерти, о чем не замедлил сказать.

   - Тогда подари, - не растерялся Костя.

   Я осознал, что озадачен. Намерение продать случайно доставшийся мне в наследство пистолет осколки моей совести назвали кощунственным, но предложение просто подарить его людям, имевшим к вещам Тимура столь же весьма призрачное отношение, что и я, казалось странным. Как всегда, меня выручил утилитаризм, пустивший мои размышления приблизительно по такому маршруту: Тимур наверняка уже заплатил тем, у кого приобрел пистолет, влезать в долги к вооруженным людям не было его привычкой; следовательно, оружие теперь не принадлежит никому, то есть мне - раз уж оно в моем доме; и если я пущу его по каналам теневой экономики, в этом не будет ничего аморального.

   - Нет. Я продам.

   Костя назвал цену, но она показалась мне несерьезной. Продай я вещь Тимура за такие гроши, его разъяренный призрак задушил бы меня во сне.

   - Если бы мы были чуть дольше знакомы, я бы процитировал Тору, - бесстрастно сообщил Костя. - Но, думаю, совесть тебя и так загрызет.

   Собеседник поднял цену до приемлемой, добавив, что именно о такой сумме изначально был уговор с Тимуром. Поскольку совесть, или что там у меня было вместо неё, действительно начала обгладывать мои ребра изнутри, я согласился.

   - Назови мне свой адрес, я зайду с деньгами.

   Эта идея мне решительно не понравилась. Я придерживался древней восточной максимы "мой дом - мой храм", и не собирался множить число прихожан сего скромного культа.

   - Лучше я приду. Ты ведь дома?

   - Да, - помедлив, ответил Костя. - Приходи.

   Пообещав явиться в течение часа, я оборвал связь.

   Конечно, я мог начать рвать волосы на голове и проклинать себя. Большинство знакомых мне людей именно так и поступили бы на моем месте. По их представлениям моё поведение нельзя было назвать иначе как греховным, а меня самого - бездушным. Только совершенно бессердечный урод, не ценящий жизнь, мог столь спокойно находить выгоду в смерти друга.

   Вот только их единственное возражения против совершения немедленной сделки прозвучало бы примерно так: "Ну, не знаю, надо было подождать, почтить память, проявить уважение".

   Как будто со временем мой друг станет менее мертвым.

   - Пожалуй, моей главной проблемой следует считать полное отсутствие инертности мышления, - пробормотал я, переодеваясь.

   По дому я расхаживал в одних тонких и просторных спортивных штанах, но пистолет бы выпал из них, посему пришлось надеть джинсы с ремнем и терпеть зной.

   В мягких сандалиях на босу ногу, черных хлопковых брюках с пистолетом за поясом и застегнутой на три нижние пуговицы белоснежной, но жутко мятой рубашке навыпуск, кое-как скрывающей оружие, я сам себе виделся настолько подозрительным, что на месте полицейских стрелял бы в такого человека на поражение без предложения сдаться. Оставалось лишь надеяться на безответственность эксплуататоров закона, впрочем, вполне ожидаемую по причинам жары и многовековой традиции.

   Выйдя из подъезда, первым делом я снова выругался.

   - Анжелика! - сквозь зубы бросил я.

   Не знаю, на что рассчитывала настырная девчонка, но её попытка сделать вид, будто она просто случайно прогуливалась по противоположной стороне улицы, была провальной в самой идее. Услышав мой оклик, девушка обернулась и замерла, глядя, как я иду к ней. Судя по облику девицы, не изменившемуся с вечера, она не отходила от моего дома.

   - Что ты делаешь? - оставляя между словами паузы, произнёс я, оказавшись с девицей лицом к лицу.

   - Я просто шла мимо, - всё-таки рискнула она.

   - У тебя круги вокруг глаз как у панды. Ты всю ночь и утро здесь проторчала?

   - Почти... - устало призналась девушка. - Думала, ты по ночам выходишь.

   - Угу, - мрачно кивнул я. - И брожу во мраке переулков в поисках девственниц. Ты меня с вампиром не путаешь?

   Анжелика покаянно покачала головой и пожала плечами.

   - Ты ненормальная. Ладно, я не собираюсь от тебя прятаться. Ты меня встретила. Что дальше?

   Сонный взгляд девушки обрел некоторую осмысленность.

   - Буду умолять взять меня в ученицы.

   - Я снова откажу.

   Анжелика вяло всплеснула руками.

   - Тогда буду надеяться, что ты как те мастера кунг-фу, что по три дня не пускают в монастырь желающих учиться, чтобы проверить их стойкость.