Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я с удовольствием выслушал эту похвалу и не возражал. Всякая мать видит в своих детях только хорошее. Так и должно быть. Но я, собственно, вовсе не собирался жертвовать собой ради товарищей. Я все основательно взвесил и нашел, что этот поступок принесет мне только выгоду. Прежде всего я приобрету уважение товарищей. Они ведь знали, что я не курил. Когда я потом попаду к полковнику, наверно, я сумею намекнуть, что взял на себя чужую вину. К тому времени рассеется кошмар этой ночи, и при свете дня офицеры будут судить о деле спокойнее. Тогда я, конечно, и не подозревал, что мой поступок принесет мне значительную выгоду.

— Продолжай, — сказала мать и снова взялась за работу.

— Итак, я вышел и сказал:

«Господин обер-лейтенант, это я курил!»

«Как? — удивился он. — Это вы курили? Н-да!»

«Да это неправда! — воскликнул вдруг один из моих товарищей. — Он вовсе не курил!»

Обер-лейтенант, казалось, ничего не слышал.

«О дальнейшем вы узнаете», — сказал он и велел мне вернуться в строй.

Потом мы двинулись в путь и форсированным маршем как раз вовремя достигли реки и моста. В дороге ко мне подошел командир нашего взвода.

«Ты в самом деле курил?» — озабоченно спросил он.

«Нет, я не курил, — ответил я. — Но я не хотел, чтобы страдала вся рота из-за того, что провинившийся не признается».

«Ах вот как!» — сказал наш командир и ничего не добавил.

На другой день по окончании маневров мне приказали явиться к полковнику. Он принял меня довольно любезно, и я догадался, что он уже все знает.

«Итак, это вы! — приветствовал он меня своим скрипучим голосом. — Ну, живо, как было дело?»

Только я начал рассказывать, как он перебил меня:

«Я хочу знать, курили вы или нет».

И тогда я рассказал правду. Он меня не прерывал. А когда я кончил, он сказал:

«Вот это я называю поступить, как подобает солдату! Молодец! А теперь, раз вы знаете, кто курил, выкладывайте — кто?»

Я медлил. Он понял мои колебания и продолжал:

«Чувство товарищества надо чтить. Но прежде всего солдат обязан повиноваться командирам и ничего от них не скрывать. Итак, еще раз: кто курил?»

Я назвал имена. Он отпустил меня, и на том все кончилось. Правда, те двое получили по пяти суток ареста, но никто и не подумал, что их выдал я. Напротив, каждый считал, что я хотел пожертвовать собой. Две недели спустя полковник опять вызвал меня к себе. Он прочел в моей анкете, что после рекрутской школы я буду искать работу. Так вот, у его брата большая трикотажная фабрика и он ищет молодого, честного, а главное — надежного человека. Полковник подумал обо мне и рекомендовал меня. Должность ответственная, и он уверен, что я его не подведу.

Вскоре я получил однодневный отпуск, чтобы представиться фабриканту. Он тоже сказал, что должность трудная и ответственная.

«Если вы умны, то всегда будете держать мою сторону и не дадите другим влиять на себя. У нас среди персонала много красных, поэтому мне нужен человек надежный, на кого я мог бы положиться. Если вы меня не разочаруете, вам тоже не придется жаловаться на меня».

Я кончил рассказ. Мать налила мне кофе, надела на кофейник ватную грелку, потом, сложив руки, пробормотала краткую молитву. Затем она сказала:

— В добрый час, мальчик! Да… тебе повезло. Но ты заслужил свое счастье. Только не забывай своего долга перед хозяином — не путайся в политику и во всякое такое! Это плохо кончается.

Глава восьмая

Трикотажная фабрика «Блейбтрей и К0», где я благодаря полковнику получил место, находилась тогда за городской чертой среди мусорных свалок, карьеров гравия, пакгаузов и огородов. С тех пор город далеко протянул свои щупальца, и теперь старое здание обступили кварталы современных жилых домов и светлые, выбеленные фабрики; выглядит оно в этом окружении довольно уныло, как дряхлая старушонка среди толпы веселых девушек.

С первой же минуты я почувствовал разницу между моим новым местом и местом у доктора Альта. Я позвонил у двери с задвижным окошком, и мне любезно открыл пожилой человек.

— Сейчас доложу, — сказал он. — Посидите немного.

Я сел на стул в полутемной прихожей и начал разглядывать газеты на круглом столе и бюст почтенного господина с надписью «Амадей Блейбтрей». Вскоре старик вновь появился и объявил, что управляющий предлагает мне в первый день ознакомиться с мастерскими, чтобы получить общее представление о производстве. Он повел меня в подвальный этаж, где стрекотали машины, и передал мастеру, низенькому и совершенно лысому человечку с выпуклыми глазами за толстыми стеклами очков. Тот кратко объяснил мне основы производства, а потом предоставил меня самому себе, и я весь день ходил по фабрике и присматривался к машинам, из которых медленно и равномерно выползала многоцветная вязаная ткань. Мне разрешили также разговаривать с работницами, обслуживавшими машины.

Дольше всего я задержался в последнем цехе возле шпульных машин, которыми управляли сплошь молоденькие девушки, в большинстве очень миловидные. Все они были в серых передниках и пестрых головных платках. Они почти не обращали на меня внимания, когда я останавливался позади и следил за их проворными руками, которые разглаживали шерстяную пряжу и натягивали ее на крестообразное мотовило. Изредка какая-нибудь бросала на меня быстрый взгляд и задорно улыбалась. Тогда и я растягивал рот в улыбке. К вечеру я уже знал, что буду чувствовать себя здесь хорошо.

На следующий день я приступил к работе. Правда, поначалу я опять должен был лишь раскладывать письма, заклеивать конверты, вносить в толстую книгу заказы и прочее в этом роде. Но уже через неделю, когда я лучше познакомился с предприятием, мне доверили более самостоятельную работу, а через полгода поручили наконец то дело, для которого я и предназначался.

Трикотажная фабрика Блейбтрея выдавала работу значительному числу надомниц, вязавших вручную нижние юбки, кофточки, шарфы и другие модные в то время вещи. Каждую пятницу эти женщины сдавали свои изделия, получали заработанные деньги и новую шерсть. Другие надомницы сшивали вязаные полотна, вставляли карманы, прорезали и обметывали петли. Моя работа состояла в том, чтобы рассчитываться с женщинами и проверять их работу. Прежде всего я должен был удостовериться, что вес сданных изделий совпадает с весом выданной шерсти. Несоответствие влекло за собой вычет из заработка. Задача моя была нелегкая, и я постепенно понял, почему на эту должность выбрали именно меня.

Когда женщины узнавали, что их жалкая недельная получка из-за нескольких граммов шерсти еще наполовину уменьшена, они начинали плакать, клянчить и клясться всем святым, что не знают, куда делась шерсть: они, мол, принесли все, что у них было.

Но тогда я просто показывал им накладную.

— Здесь написано: выдано килограмм двести граммов шерсти, а товар весит всего лишь тысячу пятьдесят. Посмотрите сами! Что же вы хотите? Остальное меня не касается.

— Я принесла все. Я не понимаю, не понимаю, ну как это так получается? В чем дело? — плакали они.

А я, не обращая на них внимания, тем временем подсчитывал, сколько каждой из них причитается на руки.

— Ваш недельный заработок семь франков восемьдесят, — как можно более деловым тоном говорил я, сидя за своим окошком. — За нехватку шерсти с вас вычитается один франк восемьдесят. Значит, вам следует шесть франков. Пожалуйста, распишитесь!

Но расписаться они никогда сразу не соглашались. Они кричали, что так не годится, никуда не годится. Болен муж или ребенок и всякое такое. И как раз на этой неделе им непременно нужен полный заработок. Когда гнешь спину до полуночи, шесть франков — все равно что ничего. «Приходите к нам домой и посмотрите, найдете ли вы хоть грамм шерсти!»

Поначалу я пытался втолковать женщинам, что не в моих силах что-либо изменить, что для меня тоже установлены правила и я должен с ними считаться. Но потом я от этого отказался и только протягивал им квитанцию, повторяя:

14
{"b":"254268","o":1}