Григорий начал судорожно отвинчивать пробку, но его остановил приступ какого-то остервенелого гусарства. ­

- Да пусть подавится, сука старая ! ­ - Возопил Гриша, взял бутылку, и выбежал из квартиры. Он долго звонил в дверь Веры Семеновны, пока не послышалось шарканье ног, покашливание и невнятное бормотание. ­

- Кто там? ­- Испуганно спросила старуха.­ - Кто там? ­

- Это я, Григорий, сосед ваш.­ - Как можно вежливей произнес Григорий. Вера Семеновна набрала полную грудь воздуха, и оглушительным фальцетом завизжала: ­

- Пошел вон, убивец! - Щас милицию вызову, пьянь ханыжная! Слышишь? Милицию!

Грише надоело сидеть в обезъяннике, и в милицию не хотелось. Он со звоном поставил бутылку на бетонный пол и быстро скрылся в своей квартире. Его тут же посетили неприятные мысли о совершенном им опрометчивом поступке. Буквально несколько минут назад было похмелье, и была водка... А сейчас осталось только похмелье. Грише очень хотелось вернуться и забрать бутылку обратно, но он так и не решился на это. А Вера Семеновна минут пять внимательно прислушивалась, смотрела в замочную скважину, и вновь начинала орать. Наконец, она тихонько приоткрыла дверь, и сразу увидела непочатую бутылку водки. Бабка стремительно схватила ее и с треском захлопнула дверь.

Для Григория этот звук означал, что все потеряно, и водки ему уже не вернуть. ­

- Выжрет ведь, скотина, и не подавится... ­ - Апатично пробормотал вконец расстроенный Гриша. Старуха заперла дверь, и улыбка озарила ее перезрелое лицо. Вера Семеновна очень любила выпить, но жалела на это дело денег. Она их копила. Как все старухи неизвестно на что.

Бабка включила радио и чинно выпила первую стопку. Напиток приятно согрел изношенные внутренности. Она выпила вторую. Стало еще лучше. Когда было выпито больше половины, старуха полезла в комод, и достала пронафталиненные платья тридцатилетней давности. Она вертелась перед зеркалом и пыталась натянуть их на свое жирное тело.

Этим вечером Вера Семеновна, в традиционной манере, исполнила все русские ­народные песни, какие только удалось вспомнить. После чего в беспамятстве уснула.

Григория мучило похмелье. Ему не спалось. Из-за стены доносились громовые раскаты старушечьего голоса. Осознание того, что это он устроил бабушке праздник, вгоняло его в тоску. И примерно в три часа ночи Григорий твердо решил бросить пить. На него снизошел покой, и Гриша сладко уснул.

Вера Семеновна пришла в себя днем, с больной головой и в красном сарафане. Хотелось срать. Сидя на унитазе, она попыталась восстановить финальные события прошедшего вечера, но кроме смутных обрывков вспомнить, ни чего не удалось. Старуха спустила воду и прошла на кухню. Там, на обеденном столе, валялось несколько карамелек, пластинка Шульженко и бутылка водки. Целая. Вера Семеновна рассеянно поискала пустую, вчерашнюю бутылку, не нашла, и плеснула себе стопарик. Голову чуть подотпустило. Но не до конца. Старуха приняла еще. Снова стало весело и захотелось песен. Бабка зычно исполнила " Эх, мороз, мороз... ", и поняла, что ей необходима компания. Она позвонила своей подруге с верхнего этажа. Марье Петровне.

Старушонки весело провели время за разговорами и хоровым пением. С тех пор водка у Веры Семеновны не заканчивалась. И буквально за несколько дней, среди женщин дома, вышедших из области эстетических характеристик, распространился слух о радушной Вере Семеновне и ее гостеприимном доме. А еще через месяц, Григорий, который уже устал от постоянных старушечьих дебошей за стеной, был удивлен наступившей вдруг тишиной.

Как оказалось, отчаявшиеся соседи вызвали милицию. Стражи порядка, прибывшие по месту назначения, и привыкшие ко всему, были поражены. Смердящая квартира, со сломанной мебелью и заляпанными обоями, буквально кишела пьянющими старухами всех мастей. Они не реагировали на требования представителей власти разойтись, а только грязно матерились и показывали свои удостоверения блокадниц.

Вызвали скорую. Старух скрутили и увезли. Больше их ни кто не видел. Микрорайон наконец-то вздохнул с облегчением.

Григорий толкнул дверь в квартиру Веры Семеновны и вошел в квартиру. На кухне, среди объедков и грязных тряпок, стояла непочатая бутылка водки. Некоторое время Гриша молча смотрел на нее, потом схватил, сильно размахнулся, но не разбил, в последний момент передумал. Он сунул ее в карман и вышел на улицу. Некоторое время Григорий задумчиво ходил по городу, потом решительно зашел в какой-то дом, поставил бутылку возле неизвестной квартиры и позвонил в дверь...

Депо

- Вот  тебе,  бля  и  яйца...  -  Подумал  Степан.  Его утомлённое чело

безжизненно  упало  на  стол.  Сквозь  горькие  слёзы обиды проступало

оранжевое  пятно.  Железнодорожная  спецовка.  Несколько секунд Степан

глядел   на   неё.   Копил  гнев.  Настраивался.

 -  Ненавижу,  блядь! Ненавижу!!!  - Яростно  взревел  он.

Из-под  окна шарахнулась болонка. Соседи  за  стеной  привычно  завозмущались.  Но не громко. Степан бывал горяч во хмелю. Стало чуть полегче.

- Ладно, бля, спать, спать... - Устало  пробормотал  он и прилёг на софу.

- Один хуй не высплюсь... - Уже успокоившись, подумал Степан и смежил пролетарские веки.

 Когда  тяжёлая  рука  будильника  выдернула  его из лабиринтов похмельных сновидений,  слепая  ярость  сменилась  неведомым доселе  чувством.  Степан  не  знал ему названия. Но жизненные перипетии  стали  вдруг похожи на разгаданный кроссворд. Возникли Мысли.

Он подошёл к зеркалу и хитро  прищурился.  Получилось.

- Та-а-к, заебися, -абстрактно подумал Степан, сплюнул и пошёл на работу.

Депо  находилось  в десяти минутах ходьбы от степанова жилища. На  грунтовой  дороге  то и дело возникали маленькие смерчики. Непищевые  отходы  по  воле  осеннего  ветра  закручивались  в спирали. Степан   умилился.  Неожиданно его голова  наполнилась содержанием. Это были стихи:

Ваши пальцы пахнут ладаном

А в ресницах спит печаль

Ничего теперь не надо нам

Никого теперь не жаль

И когда весенней вестницей

Вы пойдете в дальний край

Сам Господь по белой лестнице...

-Ты  чё,  Стёпа  ебнулся? Чё ты мелешь? - Обрубил этот поэтический поток голос Павла. Коллеги по депо. Он стоял рядом и с удивлением смотрел на Степана.

- С   бодуна   наверно,  приходя  от  неожиданности  в  себя пробормотал  тот,

- А я что, вслух? Да?

- Ну. А ты это, ещё раз можешь?

- Нет, бля, из головы вылетело, -на всякий случай соврал Степан, - пошли,

хули  стоять,  опоздаем.

И  они  затерялись  у проходной. Среди толпы хмурых людей в оранжевых жилетах.

Седьмой Буратино

Старый Карло потел, но усердно продолжал работать рубанком. А так как всю свою жизнь он ни чего не делал, а только побирался, то получалось у него хуевато. Иногда, он с ненавистью вспоминал коварного Джузеппе, который и развел его на эту марцифаль.

Его сосед и собутыльник наплел, что всю жизнь Карло будет только бухать и развлекаться, если выстругает деревянного мальчишку. По задумке Джузеппе, это говорящее полено будет кривляться перед прохожими, а все заработанные гроши приносить Карло. Сейчас старый тунеядец пытался выстругать уже седьмого по счету Буратино.