Открыв глаза, я посмотрел на часы. Было около пяти часов утра. Тьма окутывала Гурзуф. Голова болела, мучила жажда, незнакомые деньги приятно оттягивали карман. И презрев такую аристократическую привычку как умывание, мы вышли в ночь на первый променад…

Ночь была прекрасна. Теплый воздух, теплая брусчатка под ногами, мягкий свет фонарей. И как только мы вышли на центральную улицу, нас окликнули две барышни. Нетвердо стоявшие на ногах.

— Молодые люди, может там… Коньячку? — Томно проговорила одна из них с трудом подавив икоту.

Внешность дам к романтическим прогулкам по берегу, а уж тем более к адъюлтеру, совсем не располагала, и мы вежливо отказались от этого предложения. А буквально секунд через пять нас снова окликнули. Две другие барышни. Не менее пьяные, но посимпатичней. Одна из них была в белом вечернем платье и на шпильках, а другая в шляпе. Как оказалось, они тоже шли к ночному магазину. Наши цели и направление совпали. Та, что в белом, всучила мне свои туфли, и забрала мои тапки. Как будто мы как минимум переспали. Обе они безостановочно щебетали, постоянно меняя тему разговора, что-то спрашивали, и недослушав перескакивали совсем на другое. Прохожих было мало, точнее сказать он был один — опять же пьяный мужчина с голым торсом и чекушкой водки. Он степенно представился пилотом и дал ценный совет:

— Подойдете к магазину, спросите Юрика. Он вам все продаст…

Через некоторое время впереди замаячили вожделенные огни храма торговли. От холодного пива нас отделяла лишь металлическая решетка на замке.

— Юрик! — Негромко крикнул я. Скорее для проформы, не надеясь на то, что кто-то отзовется. И, о, чудо. Произошло внутремагазинное шебуршание, и вышел Юрик. Молодой мужчина интеллигентного вида в очках. Он открыл решетку (Один, только один проходите!), и быстро меня обслужил.

Мы сели на скамейку с видом на море, открыли пиво, и под ни к чему не обязывающие разговоры начали его распивать. Потом взяли еще, и как-то незаметно оказались у нас. О чем, кстати, на следующий день узнали хозяйки квартиры и были этим фактом весьма недовольны. Мотивируя это заботой о наших вещах и безопасности. Знаменитый крымский альтруизм. Так вот, не успели дамы присесть, как та, что в шляпе, без всякой логической привязки гневно произнесла:

— А ты, Ленка, ведь блядь!

— Чевойта? — Умело парировала Ленка.

— Не успела зайти, как сразу на кроватку села! Натура блядская так и прет!

— Да ты завидуешь просто!

— Да чего мне тебе завидовать-то?

— Да я моложе и живу у Виталика бесплатно!

— Ну, я же говорю — блядь! — Сказала дама в шляпе и выразительно посмотрела на меня. Мол, полюбуйся, какова распутница. Я благоразумно промолчал. И минут через двадцать, Ленка хлопнув дверью, покинула нас. Ну а мы, втроем, пошли купаться.

Светало, и при естественном освещении я наконец-то смог адекватно оценить состояние барышни в шляпе. Народ метко называет его «в говно». Девушка мужественно пыталась взять себя в руки, но у нее не получалось. Шляпа полезла купаться в нижнем белье, Валера хмуро сидел на лавке с пивом, а я лежал на гальке и мечтал о мягкой постели.

Навалилось похмелье вместе с усталостью. Отпущенное количество радости для этого утра было исчерпано. А дама в шляпе назойливо что-то спрашивала, смеялась в неожиданных местах и вообще, вела себя неприлично. Но фортуна улыбнулась нам. Послышался робкий голос, принадлежащий низкорослому лысоватому мужчине:

— Она со мной приехала! — Мужчина сразу пошел ва-банк.

— Да пожалуйста! — К его облегчению ответили мы, и предали Шляпу законному владельцу, позади которого трусливо маячила ее подруга. Все в том же белом вечернем платье. Мы разошлись в противоположные стороны, и больше на извилистых улицах Гурзуфа судьба нам встреч не подарила. Мне кажется, что оно и к лучшему…

На следующий день, уже в более-менее добром здравии, мы прошлись по многочисленным общепитовским точкам. А одних только «Столовых», не считая кафе и ресторанов, в Гурзуфе штук пять. И там, среди знакомых с детства запахов, похожие друг на друга упитанные женщины, со свекольно красными щеками и в полубелых халатах, отточенным движением клали шницель в тарелку с пюре, и ложкой, смоченной в молоке, делали волну.  При этом их лица не выражали ровным счетом ничего.

Наши неуклюжие попытки как-то пошутить, разбавить это казенное принятие пищи,  успехом не увенчались. Взгляд женщин становился еще строже, и шутки в таком антураже казались неуместными. И вообще, после нашей культурной столицы, общение с местными представителями мелкорозничной торговли  вселяло смутную тревогу. Казалось, что я их чем-то обидел или оскорбил, и они, сдерживаясь из последних сил, продавали нам вино или сигареты великодушно не плюнув в лицо. Но это лишь так казалось. Забавные крымские иллюзии.

Так вот, непонятно каким образом мы очутились за одним столиком с москвичом (болельщиком Локомотива) и его девушкой. Она была одета в воздушное фиолетовое платье и солнцезащитные очки с фиолетовыми же стеклами. Измученный низким культурным уровнем местного населения я сразу завел разговор о пост-модерне. Образованные москвичи с радостью его поддержали, и мы нашли массу точек соприкосновения. От Сорокина, и до Даун Хауса.

Насладившись высокоинтеллектуальной беседой, как-то плавно перешли к делам приземленным. Выяснилось, что москвичи приехали втроем. Третьим был брат молодого человека, который упившись спал неподалеку на бетонной плите. А надо сказать, что мы тоже были в состоянии близком к «оскорбляющем человеческое достоинство», как пишут в протоколах менты. И возникшая идея вразумить заблудшего, вернуть его в общество, показалась нам соответствующей высокому званию Человека. Мы представляли себя великодушными спасителями и морально-нравственными авторитетами, которые не могут пройти мимо чужой беды. Решительно разбудив ни в чем не повинного парня, мы стали его корить и стыдить за пьянство. Наши хаотичные умопостроения и сомнительные доводы в пользу трезвости не произвели на заблудшего должного впечатления. Он вежливо послал нас на хуй, и ушел искать другую плиту. Подальше от нас.

Утром я встретил Фиолэтт у фонтана. Мы выпили по холодному, освежающему пиву, и она вдруг спросила:

— А чего это ты вчера Сашкану морду хотел набить?

— Я? — Это меня искренне удивило. Ведь человек я совсем не агрессивный. Тем более Сашкан парень интеллигентный и спокойный. Повода  к подобным действиям он точно никогда бы не дал.

— Ты сказал, что я теперь твоя, и он в морду получит ежели чего. — Ответила Фиолэтт, и при этом лукаво на меня посмотрела.

Мне стало стыдно. Я фрагментарно вспомнил вчерашний день и испытал отвращение к самому себе. Мы пошли к Сашкану, где я долго и совершенно искренне извинялся. Дело закончилось принятыми от меня извинениями и опять же абсентом. Но уже без эксцессов.

После этих событий начался наш платонический роман с Фиолэтт. Мы делились сокровенным и гуляли, взявшись за руки. Лежали на берегу моря и разговаривали. Мы бесцельно бродили по извилистым улицам Гурзуфа и с детским интересом смотрели на мир и людей. Как будто со стороны. Существуя отдельно от происходящего.

А пока я наслаждался жизнью, Валера продолжал пить, медленно и верно наращивая обороты. И через пару-тройку дней он совсем перестал выходить из дома, проводя весь свой досуг в цепких объятиях Бахуса. Валерий презрел мещанские радости, такие как купание в море и принятие солнечных ванн. Отмел классово чуждую чистку зубов и бритье. Он погрузился в пучину пролетарского рая. По хозяйски заняв качель во дворике,  он свил там свое гнездо. Зажигалки, сигареты, различные виды спиртных напитков. И весело проводил время. Как Диоген, довольствуясь малым.

Но так уж устроена наша жизнь, что всегда что-то вклинится в счастье, которое только кажется бесконечным. Валера отравился. Скорее всего, краковской колбасой, остатки которой я обнаружил в холодильнике. Ситуация патовая. Гражданин другой страны, в сильном подпитии и с острым отравлением… Единственный номер телефона, которым я мог воспользоваться в незалежной, принадлежал таксисту. Я периодически ездил с ним в Ялту. Для изготовления ключей от нашей квартиры. Валера их терял каждый день, а проникать к удобствам как-то надо…