Английский историк Саймон Сибэг Монтефиоре (Simon Sebag Montefiore) опубликовал историкопсихологическое исследование «Сталин: двор красного монарха», где речь идет о Сталине и его подручных. Монтефиоре признавал, что сталинская система ненавидела все народы с чувством собственного достоинства. Особую неприязнь у большевиков вызывали эстонцы, финны, латыши, литовцы и поляки, державшиеся за свою культуру и свои традиции, когда в 1918 году они отделились от Российской империи. По идее Сталина, беженцев нужно было как можно скорее вернуть.8

Эстонцы опасались, что их могут заклеймить врагами народа и нежелательными элементами. Используя тогдашнее идеологическое выражение, историческая правда должна была истребить этих людей; остановить подобное развитие истории было невозможно. Согласно исповедуемой идеологии, Советский Союз был «железнодорожным колесом истории», где с помощью пара, электричества и энергии строили коммунистическое будущее, в котором было место только для сознательного советского человека. По своей воле или под давлением предстояло отречься от прежней ментальности, от старого самосознания. «Змеиные гнезда», разыскиваемые во всех углах сталинских плодовых садов, немедленно уничтожались.

Моя мама Айно Мади и ее семья принадлежали, по этой классификации, к «змеиному гнезду», которое «распространяло антисоветскую заразу». Остается только удивляться, почему коммунизм не верил в свою справедливость, почему он должен был так интенсивно истреблять и уничтожать. Почему летом 1941 года на железнодорожном вокзале в Валга коммунизму понадобились два охраняемых военными вагона для скота, заполненных детьми, где большинство из них уже успели умереть, и запах тлена перебивал запах сирени? Этот вопрос записала перед своей смертью бабушка моей знакомой Кайри Лейво уже во время восстановления независимости Эстонии. Тогда за подобные вопросы уже не наказывали. Власти продолжали вещать о счастливом советском гражданине, о счастливом советском детстве, воспевая в красивых песнях Советский Союз, Ленина и пролетариат…

До восстановления независимости Эстонии я точно не осознавала всей многогранности истории. Да один только Уголовный кодекс РСФСР по своему содержанию полон ужаса и абсурда. И в нашей книге, по моим представлениям, он сам становится свидетельским материалом. То, что откладывается в памяти, и то, о чем хотят поделиться в воспоминаниях, меняет как историческую реальность, так и современность. Окончательную правду трудно определить. Как констатирует Франсуа Досс, «метаморфозы памяти могут стать таким же объектом истории, как и действительное течение событий в своих узких исторических границах».9

Невролог и психолог Хейно Ноор, бывший заключенный лагеря Сосьва, помог объяснить мотивы кошмарных снов моей мамы и ее сестрыдвойняшки и стал мне помощником в толковании прошлого и воспоминаний о нем. Его личная история такова:

«Будучи в 1930е годы школьниками, мы уже чувствовали, что звучные девизы типа «Нет войне!» или книга Ремарка «На западном фронте без перемен» утратили свое первоначальное значение. Произведения Ремарка, направленные против войны и описывающие человечность и боль, были сожжены в Германии на кострах Геббельса. В 1939 году в кинотеатрах Эстонии крутили французский фильм „J’accuse!” («Я обвиняю!»), созданный по произведениям Ремарка. Тогда призывали к бойкоту этого фильма. Люди жили в предчувствии войны.

Мы, школьники, преклонив колено, словно рыцари, дали клятву, что при любой опасности ценой собственной жизни будем защищать свое отечество и свой дом.

Чувство недоверия окончательно утвердилось в 1939 году, когда был подписан пакт Молотова – Риббентропа. Последовавший за этим «изъявлением дружбы» Договор о военных базах, заключенный под давлением Москвы 28 сентября, по нашему – школьников – мнению, не предвещал ничего хорошего для Эстонии. С приходом Красной армии стало ясно, что основным, внутренним и внешним, врагом независимой Эстонии остаются большевизм и сталинский террор. Хотя для многих желанной мечтой было думать подругому, ибо сталинизм воздвиг свои декорации, говоря о восстании пролетариата и мессии.

Наш протест, протест школьников против несправедливости и растущей опасности войны в Европе, начался осенью 1939 года, когда Эстония называлась еще независимой, но Красная армия была уже здесь. Предчувствие мировой войны уже витало в воздухе. Историческое сознание маленького народа отвращало нас от всяких учений с окончанием изм.

Вместе с домашним воспитанием я впитал дух свободы, ходил в эстонский детский сад, где говорили на двух языках, и участвовал в скаутском молодежном движении. В 1934 году поступил в Хаапсалускую гимназию, которую и окончил. В своем классе был самым младшим, ибо в начальной школе сразу пошел во второй класс. Будучи гимназистами, мы в 1939 году инсценировали роман Альберта Кивикаса «Имена на мраморной плите». Спектакль рассказывал об Освободительной войне (1918–1920) и участии молодежи в этой войне. Художественным руководителем был учитель рисования и труда Карл Карус, сам участник Освободительной войны против России и Германии.

Тогда мы не могли предвидеть, что тот же 1939 год приведет в Эстонию армию большевиков и комиссаров. Эта осень, выплеснувшая море международных политических событий, попустительствовала проникновению советского террора в Эстонию, в результате которого спустя пару лет тысячи эстонцев будут отправлены в Сибирь на уничтожение. В наручниках уведут на расстрел учителей и директора нашей школы, а также главу городской администрации Ханса Алвера. Уведут и моего отца, комиссара полиции Карла Ноора, получившего ранение в Освободительной войне. И моя мать Сальме Ноор, участвовавшая в Освободительной войне как сестра милосердия, погибнет от пули чекиста в лагере в Сосьве в день рождения своего единственного сына, 24 апреля 1942 года.

Никто не мог и предположить, что весной 1942 года организатором массового расстрела в Сибири жертв июньской депортации 1941 года станет чекист Идель Якобсон. В 1924 году он был обвинен в антигосударственной деятельности и шпионаже в пользу Советского Союза и Сталина и освободился в 1938 году по амнистии президента Константина Пятса.

17-летний Хейно Ноор, на голове фуражка Хаапсалуской гимназии. Снимок сделан в роковом 1939 году, когда советские оккупационные войска были уже в Эстонии

Мы не знали, что впереди нас ожидают годы хаоса. Не знали, что нацистская Германия построит здесь свои мерзкие концентрационные лагеря и что в Эстонии начнут убивать евреев. В начале 1939/40 учебного года школьники, вернее, никто из эстонцев не мог и подумать, что в последующие годы жертвами большевистского террора станут в десятки раз больше людей, чем погибших в борьбе за Эстонию в Освободительной войне 1918 года.

В начавшемся трагическом движении сопротивления нам не дали стрелять из ружей и пушек. Эстонская Республика приняла присягу эстонских военнослужащих, мужчин и женщин, офицеров, в том числе моих отца и матери, что они будут защищать свободу своего государства. И когда они были готовы исполнить долг, наше государство уступило Сталину, по наивности полагая, что честное слово Сталина и его Политбюро не посягать на суверенитет эстонского государства можно принять за правду.

И мы, скауты и «орлята»10, дали тогда торжественную клятву: «Свято клянусь делать все, что в моих силах, дабы исполнить свой долг перед Эстонией, Отечеством <…> Всегда готов <…>»

Чувство долга и любовь к родине навечно остались в крови, хотя сегодня, во времена мелкого расчета и индивидуализма, это может показаться сентиментальным».