На Западе не было принято рассказывать о жертвах коммунизма. Нацизм считался «обыкновенным злом», которое появилось вместе с Гитлером и вместе с ним же исчезло. СССР был огромной страной, где всегда имелась возможность незаметно заменить один народ другим. Когда Сталин вступил в противоречия с Крупской, он пообещал найти для Ленина новую вдову… Коммунизм в Советском Союзе напоминал большой муравейник, и трудно сочувствовать жертвам, которых будто бы и нет. У коммунизма нет своей Анны Франк.

Моя подруга финка Карита РозенбергВольф (Carita RosenbergWolff) приводит поразительную деталь, связанную со школьным уроком географии 1960-х годов. Учительница, рассказывая о местоположении Прибалтийских стран, в том числе и Эстонии, объяснила, что эти государства существовали до войны, однако сегодня говорить о них нежелательно. Она поступала так же, как и ее родители, скрывавшие от детей сексуальную литературу: ребенок понимал, что и здесь сокрыта своя тайна. Однако запрет рождает интерес. Играя летом на берегу моря, дети складывали ладошки трубочкой и, обращаясь к другой стороне залива, кричали: «Эстония! Эстония! Ты где?»

Но Эстония отозвалась только в начале 1990х годов.

Ко времени написания этой книги (эстонское издание книги опубликовано в 2006 году) Эстония уже 15 лет существует как независимое государство. Но этой независимости предшествовало полвека вынужденного молчания. Еще и поныне порой вспыхивают дискуссии о том, были ли страны Балтии оккупированы или вошли в состав СССР добровольно. Исследователей новейшей истории Эстонии и жертв коммунизма иногда называют русофобами.

Появляются также свидетели, вещающие о том, что в советское время было довольно хорошо жить, что в Советском Союзе было хорошо путешествовать. Террор, убийства и гонения советской системы не затронули этих людей. Советская оккупационная власть декларировала равенство людей, хотя некоторые люди были равнее, чем другие. Изпод прилавка можно было купить дефицит, т.е. вещи и продукты, которых в открытой продаже не было; существовали спецбольницы, где заботились о т.н. лучших людях, действовали спецшколы, где дети элиты могли изучать иностранные языки. Профсоюзы раздавали наиболее лояльным гражданам квартиры, туристические путевки и разрешения на покупку автомашин. И если удавалось достать что-то дефицитное, будь то туалетная бумага или мешок сахара, человек ощущал себя как бы находящимся в лучшей позиции. Для человека многого и не надо, чтобы почувствовать себя избранным гражданином.4

На близких людей, оказавшихся в беде, не обращали внимания, ибо соучастие и сопереживание как своим, так и чужим считались буржуазным пережитком, а в условиях оккупации это было даже опасно.

Цена этого мнимого благополучия – уничтожение эстонских традиций, гибель тысяч людей и, как следствие, экономическая катастрофа – потеря, дающая о себе знать и в независимой Эстонии.

Мораль изменилась неожиданно и вдруг, вместе с оккупацией. За переделами Советского Союза этого никто и не заметил, ибо для обозначения новой морали использовались выражения из арсенала «гнилого гуманизма и буржуазии»: свобода, равенство, братство и право.

Те, кто остался в живых, пребывали в тени ГУЛАГа, скрывая свою личную потерю.

В течение пяти лет я, шаг за шагом, погружалась в то кошмарное время. На моем рабочем столе копии записей документов НКВД, относящиеся к 1948–1949 гг. и касающиеся моей мамы. Дела о допросах КГБ уничтожил в 1962 году. Я хочу узнать, кто были те сотрудники КГБ, заклеймившие мою мать словом «бандит», хочу узнать, как это случилось. Именно поэтому после выхода фильма я должна все это описать заново. Раскрывая патологию истории, насколько это в данный момент и в данном месте в моих силах, я стараюсь воссоздать канувшее в Лету время, окружавшее мою мать и людей, живших в ту пору, время, погрузившееся в молчание и оставленное без утешения.

Сталин верил, что советское право «самое правое» и окончательное в мире, и это право стало частью советской системы.

Сегодня в Интернете5 историками собрана огромная информационная база о том необъяснимом и грубом процессе стигматизации, которым советское право утвердило себя в Эстонии с 17 июня 1940 года – тогда, когда начались бесчинства НКВД и в обычных людях стали видеть «опасные элементы».

Члены семьи Аидник, оставшиеся в живых, уже не вернулись в Эстонию. После восстановления независимости Эстонии сыну тети моего отца (т.е. его двоюродному брату) Микку Аиднику удалось связаться с жившими в России детьми и узнать, что они выжили благодаря тому, что мать давала уроки игры на пианино и, по воле судьбы, местный НКВД нуждался в таких работниках.

В конце 1960-х годов в Тарту был арестован 15летний Тийт Аидник, сын Лилле Аидник, дочери брата (т.е. племянницы) Бурхарда Аидника. Тийт вместе с одноклассниками приготовили на уроке химии по советам журнала «Пионер» (орган Пионерской организации ЭССР) порошок: когда на него наступаешь, появляется искрение. Изза порошка директор вызвал в школу представителей КГБ. В школьном зале собрался народный суд, и чтобы дать урок другим, был наказан только один – Тийт Аидник. На протесты матери, что проведение этого опыта описывалось в пионерском журнале, ответили насмешкой. Права на апелляцию и на адвоката не было, ибо советская судебная система никогда не ошибалась. Представитель КГБ сказал матери, что «так как вы являетесь родственницей врага народа, но не были высланы в 1940-е годы из Эстонии и смогли учиться в советском университете, то наказание должен нести ваш сын».

Тийту Аиднику выпала тяжкая доля. На свободе оставались бабушка Тийта Лаура Аидник (урожд. Мартинсон, сестра моей бабушки), получившая в Тартуском университете независимой Эстонии «буржуазное» образование по специальности учителя родного языка, и муж Лауры Вольдемар Аидник, главный бухгалтер «буржуазного» Тартуского банка. Зато в 1949 году в вагонах для скота были отправлены в Сибирь мать Лилле и восьмидесятилетние Хендрик и слепая Юлие Мартинсон (родители бабушки Тийта Лауры Аидник – урожд. Мартинсон – мои прабабушка и прадедушка), а также их дочь Линда Мартинсон. Причину депортации не указали, но поводом мог оказаться их сын Лео Мартинсон, который, будучи учеником коммерческой гимназии, в 1918 году принимал участие в Освободительной войне, а в 1941 году, будучи в рядах лесных братьев, защищал свой дом от бесчинств истребительных батальонов. Может быть, свою роль сыграло и то, что они имели большое хозяйство, или то, что Хендрик Мартинсон в молодости служил унтерофицером царской армии. Лео Мартинсон был арестован в 1944 году и сослан в лагерь по ст. 58-1а Уголовного кодекса РСФСР. В этой статье говорилось о предательстве, шпионаже и переходе на сторону врага. Предполагаемой мерой наказания в данном случае были расстрел и конфискация имущества. Итак, подросток Тийт Аидник в течение двух месяцев искупал в колонии для несовершеннолетних давние «грехи» своих близких: «исправление» проходило с избиением сотрудниками КГБ, затем он был передан уголовникам для сексуального использования. После всего этого Тийт был не в состоянии продолжать школьное образование.