— Ничего. А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, вы вошли раздраженной.

— Ну, он позволил себе высказаться относительно моей наружности и получил по заслугам.

— О, этот мистер Стивен большой нахал, — сказала Одри как бы сама себе, добавила во все три чашки молока и только потом опомнилась: — Ой, я забыла спросить, вам с молоком или без?

— Все равно, — сказала Маргарет.

— Как это, нахал? — спросила Бренда.

— Пришла я сюда в первый день, он ко мне сзади подходит, я тут паковала коробки, наклонился и обхватил руками так, что не вырвешься, и говорит: «И чья это тут такая девочка?» А я ему говорю: «Не ваша». — «Ну а если я тебя поцелую, будешь моей?»

— А мне об этом раньше не рассказывала, — вроде как обиделась Бренда. — Ты не придумываешь?

— Не сойти мне с этого места. Просто не хотела рассказывать.

— Ну а дальше?

— Попробуй, говорю я.

— Да ты что, — воскликнула Бренда, — предложила ему себя поцеловать?!

— Нет, понимаете, вроде как пригрозила, ну а он все равно.

Бренда глядела на Одри, в глазах были и зависть и отвращение. Она быстро облизнула пересохший рот.

— И он, и он тебя обнял?

— Да нет, с руками не лез. Но поцеловал по — настоящему. С полминуты не отпускал. Я жутко боялась, что кто‑нибудь войдет и увидит.

— Если ты все это придумываешь, у тебя за такие истории могут быть неприятности.

— Ничего я не придумываю, — обиделась Одри. — Это чистая правда.

— Я ей верю, — сказала Маргарет.

Бренда взглянула на нее, и во взгляде ее, такой подтянутой, так аккуратно и так безвкусно одетой, что, судя по всему, ее никто и никогда не целовал, читалась ревность.

Из чайника, что стоял за спиной Одри, клубился пар. Бренда сказала раздраженно:

— Давай скорее заваривай. Мне надо принять таблетку. Сегодня с утра просто не знаю куда деваться.

— У вас всегда так?

— Прямо разрываюсь от боли. Была у врача, говорит, когда выйду замуж, вероятно, будет легче. Тоже мне причина для замужества.

— Можно просто куда‑нибудь пройтись с мистером Стивеном, все‑таки не так чудовищно, как брак, — заметила Маргарет.

— Какая мерзость! — вдруг вскрикнула Бренда. Она густо покраснела, так что все лицо и даже шея залились краской.

— Что тут такого? — сказала Маргарет, удивляясь этой реакции. — Я просто пошутила.

— Пошутила? А ведь это грубая шутка. Вы хотите сказать, что мне надо, так сказать, погулять с мистером Стивеном, чтоб он потом переспал со мной, так, что ли?

— Да что вы, я просто хотела сказать…

— Я прекрасно понимаю, что вы хотите сказать. Вы сегодня с самого утра все из себя корчите, намекаете… Так я вам скажу…

— Нет, уж лучше я вам скажу, — отрезала Маргарет. — Если вы лелеете тайную страсть к этому мистеру Стивену, ваше дело, но если, как выясняется, в вашем присутствии нельзя упомянуть его имя без того, чтоб вы не навострили уши, будто он ваша собственность, то это уже касается и других. Я просто пошутила, любой на моем месте поступил бы так же, и если б у вас была хоть капля юмора, вы бы рассмеялись и ответили тем же.

Бренда вышла, хлопнув дверью.

Маргарет закрыла лицо руками, они сильно дрожали. Ничего себе, начало работы.

— Налей чаю, Одри, — сказала она немного погодя, — в горле пересохло.

— После таких речей и должно пересохнуть. А Бренда останется без чая. Может, отнести ей?

— А где она может быть?

— В туалете, наверное. Куда еще пойти?

— Да нет, оставь ее в покое. Сейчас она тебе не скажет спасибо. Хватит того, что ты была здесь, когда я разразилась тирадой. Если б еще без свидетелей, а так я явно перестаралась.

— Да ничего, ссоры забываются.

— Не такие.

— А она сама напросилась. И потом, она любит командовать. Унизит при первой возможности. А вы ей дали понять, что с вами этот номер не пройдет.

— Ладно, не будем обсуждать ее за глаза. Давай работать.

Бренда вернулась через полчаса: вошла и молча села за свой стол. Было видно, что она плакала, но в отличие от Маргарет ее попытки скрыть следы с помощью пудры не увенчались успехом. Она сразу начала печатать. Сначала пальцы двигались осторожно и неуверенно, но постепенно она успокоилась и руки задвигались с профессиональной скоростью.

Маргарет время от времени бросала на Бренду взгляд, но та упрямо глядела в рукопись. Наконец Маргарет сказала:

— Я, Бренда, хочу кое‑что сказать.

— А разве вы сказали недостаточно?

— Хотела бы добавить. Пожалуйста, не печатайте с минутку и послушайте меня.

Бренда положила руки на каретку машинки и начала слегка постукивать длинными пальцами с выпуклыми ногтями. На Маргарет не смотрела, глядела на свои красивые руки.

Одри сделала шаг к двери.

— Сбегаю вниз, отнесу бумаги.

— Одри, задержись на минутку. Раз уж ты была при пашем разговоре, послушай, что я сейчас скажу. Бренда, я хотела бы извиниться за сказанное. Очень надеюсь, что вы меня поймете. У меня недавно были неприятности, я хожу расстроенная, ну и первая набрасываюсь на людей, не дав им слова сказать. Простите. Я пришла сюда, чтоб работать и ладить с людьми, и очень хотела, чтоб мы оставались друзьями, если вы позволите.

Бренда по — прежнему глядела себе на руки. Одри громко кашлянула.

— Хорошо, — сказала Бренда.

Маргарет поблагодарила и кивнула Одри, подавая тем самым знак, что та может уходить. Для такой речи, которую Маргарет только что произнесла, требовался какой‑то финал. С тех пор, как Одри вышла из комнаты, Бренда не пошевельнулась. Наконец она сказала:

— Можно, я задам вам вопрос?

— Пожалуйста.

— У вас были неприятности из‑за… мужчины?

Маргарет кивнула.

— Я так и думала.

— Со всеми все бывает. Главное — пережить, ну и не менять свои взгляды на вещи.

Бренда снова кивнула. Она по — прежнему не глядела на Маргарет.

— Знаете, а вы сказали правду.

— О чем?

— Обо мне и мистере Стивене. Он… в общем, он мне нравится.

— Уж простите меня. — Маргарет подумала, что Бренда, наверное, давно хотела с кем‑то поделиться своей тайной.

— А есть чему посочувствовать, правда?

— Что ж, каждый в жизни рано или поздно вынужден признать, что есть люди не для тебя, — сказала Маргарет, — авось все пройдет и вы еще встретите человека ваших лет и с чувством ответственности?

— Может, и так.

Ожидая продолжения, Маргарет крутила в руках скрепку. Бренда выпрямилась, расправила плечи, приняла деловой вид; руки снова легли на клавиши.

— Ну а пока что, — сказала она, — надо работать. Из разговоров рубашку не сошьешь.

Юго — западная часть города и раньше была рабочим районом. Вдоль откоса, круто спускавшегося к реке, где стояла фабрика, невзрачной серой полосой тянулись двухэтажные жилища текстильщиков. Начав со строительства отдельных домов на территории фабрики, хозяева постепенно заселили всю округу. В те времена не было общественного транспорта, и каждый день после двенадцати-, а то и четырнадцатичасового трудового дня люди пешком добирались до дома. Сегодня, в конце своего первого рабочего дня в родном городе, Маргарет на автобусе за десять минут доехала сюда из центра.

Она переждала час «пик» за сандвичем и чашкой кофе в экспресс — баре недалеко от конторы. За стойкой стояли два молодых смуглых человека, греки — киприоты. Обслуживая посетителей, они разговаривали друг с другом на своем языке, и единственным признаком, что вас заметили; была еда, которая молча подавалась через стойку. Для Маргарет то была мини — революция провинциальной жизни. Как далека холодная деловитость, отгороженная барьером чужого языка и чужой культуры, от теплой, насыщенной паром, домашней атмосферы маленьких кафе, что располагались под крышей рынка. Туда она ходила ребенком: на простой, не покрытый скатертью деревянный стол твоя же соседка по дому ставила пирог со свининой, зеленый горошек и большую чашку горячего чая. Сохранились ли еще такие кафе? Надо будет пойти посмотреть. Здесь, в пригороде, бросалась в глаза национальная пестрота — то была самая заметная перемена. На улицах мелькали пакистанцы и латиноамериканцы, появились китайские рестораны, а в кафе официантами были киприоты. Ей нравилась эта перемена: теперь хотя бы можно вместо традиционного ростбифа и йоркширского пудинга попробовать экзотические блюда и посидеть за чашкой кофе в новой обстановке.