Только не Джеймс. Он был один из немногих, кто поддержал Оуэна – и всех их.

Да, Оливия понимает больше, чем он думает.

И теперь, впервые, пожалуй, за всю свою жизнь, она поняла, что необходимо держаться от Джеймса на расстоянии, и пробормотала:

– Ты дал мне много пищи для размышлений. Думаю, мне следует вернуться в свою комнату.

Джеймс вскинул брови:

– Надеюсь, до утра ты никуда не сбежишь?

– Не беспокойся. – У нее не было ни сил, ни желания что-либо предпринимать. Какие бы последствия ни имели ее поступки, она встретится с ними лицом к лицу.

Он пощупал затылок и поморщился.

– Надо поспать. Надеюсь, к завтрашнему дню моя голова прояснится.

– Еще болит? – Не задумываясь, она подошла к Джеймсу, положила руку на плечо, а второй потрогала макушку, ощутив под пальцами густые, слегка вьющиеся волосы. Легонько ощупав его голову, на затылке она обнаружила шишку с куриное яйцо.

– Ой.

– Завтра будет болеть.

– Уже болит.

Обида и гнев Оливии растаяли. Но не полностью.

– Тебе нужно поспать.

Она хотела было идти к себе, но Джеймс в три широких шага обогнал ее и оказался у двери.

– Подожди, я проверю коридор.

Выглянув из комнаты, он махнул ей рукой, приглашая следовать за ним.

Возле своей комнаты она вытащила из кармана ключ и, не глядя на Джеймса, отперла дверь.

– Спасибо, что заступился там, в пивной. Надеюсь, твоей голове скоро станет лучше.

– Не волнуйся. Она крепкая.

Игривость в его тоне заставила ее обернуться, и от его улыбки так екнуло сердце, что захотелось прильнуть к нему, прижаться к губам своими… но она лишь прошептала:

– Спокойной ночи.

– Запри дверь, – напомнил Джеймс. – Утром решим, что делать дальше.

Оливия кивнула, вошла в комнату и повернула ключ в замке. Хилди оставила у кровати горящую лампу с прикрученным фитилем, а сама, свернувшись на тюфяке на полу, крепко спала.

Совесть кольнула Оливию. На бедную девушку взвалили задачу сохранения репутации Оливии – дело, мягко говоря, неблагодарное. Служанка до сих пор считает, что завтра они отправятся в коттедж тетушки Юстас в Хейвен-Бридже, и Оливии предстояло сообщить ей неприятную правду.

Джеймс прав: она сумасбродная и эгоистичная – во всяком случае, сегодня была именно такой. Его резкие слова уязвляли, но гораздо больнее было видеть разочарование в его глазах… вот что будет преследовать ее до конца дней.

Оливия сняла платье, облачилась в ночную рубашку и, на цыпочках подойдя к тюфяку служанки, тихонько тронула ее за плечо.

Хилди приподнялась на локте и потерла глаза.

– С вами все в порядке, миледи? Вам что-нибудь нужно?

– Я просто хотела сообщить, что вернулась, – прошептала Оливия. – Спасибо тебе за попытки защитить мое доброе имя.

Служанка сонно заморгала, не вполне понимая, о чем это она, а Оливия продолжила:

– Знаешь, кровать достаточно большая, так что хватит для двоих. Забирайся и залезай под одеяло, а то на полу холодно.

– Да мне и на тюфяке удобно, миледи.

– Но ведь матрас-то лучше. Давай запрыгивай. Я прикручу лампу.

Хилди подчинилась и уснула сразу же, как только голова коснулась подушки.

В отличие от нее Оливии не спалось. Слова Джеймса не выходили из головы, а невысокое мнение о ней ранило как сотня осколков. Однако усугублял боль неоспоримый факт: несмотря ни на что, она все равно его любит.

И не имеет ни малейшего представления, что с этим делать.

Как и предсказала Оливия, Джеймс проснулся с жуткой головной болью.

Правда, стало чуть легче, когда он встал и начал двигаться по комнате: одеваться, бриться, а потом и просто нервно расхаживать. В какой-то момент он быстро нацарапал записку Хантфорду, в которой сообщил, где находится Оливия, но через минуту смял в кулаке.

Джеймс знал, что должен отправить известие другу, но, по его твердому убеждению, никогда нельзя принимать важные решения на пустой желудок, он еще не завтракал.

Поэтому, прихватив кожаную сумку с инструментами, он вышел из комнаты в поисках хлеба насущного. Проходя мимо комнаты Оливии, Джеймс услышал приглушенные женские голоса, но слов было не разобрать. Он остановился, подумав, что Оливия тоже, должно быть, проголодалась, и, недолго думая, постучал в дверь.

Голоса стихли, послышались шаги, дверь чуть-чуть приоткрылась, и показалось лицо Оливии.

– Доброе утро. – Это было сказано с воодушевлением приговоренного, которого вот-вот поведут на гильотину, да и лицо хранило выражение озабоченности. – Как ты себя чувствуешь?

Боль от ушибов после драки казалась пустяком: обрывки разговора с Оливией у него в комнате, которые крутились в голове, беспокоили куда больше. Он был слишком резок с ней, хотя и не имел никакого права отчитывать за эгоизм и сумасбродство.

– Прекрасно, только умираю с голоду. Составишь компанию за завтраком?

– Хорошо, – отозвалась она с нелестным для него смирением, – только возьму шляпу. Встретимся во дворе.

Несколько минут спустя они уже шли по главной деревенской улице. Джеймс с удовольствием подставлял лицо прохладному утреннему ветерку, но Оливия зябко куталась в шаль. Ему хотелось, чтобы она обратила внимание на легкий туман, поднимающийся с озера, и пурпурный оттенок холмов вдалеке; хотелось, чтобы заметила яркую зелень пастбищ, по которым разбрелось стадо грязно-белых овец. Красота этих мест всегда действовала на него исцеляюще, и наверняка ей тоже станет значительно лучше. Но стремление расшевелить Оливию ни к чему не привело – девушка выглядела несчастной и держалась отстраненно.

И он очень сожалел, что был тому виной.

Возможно, этим утром ему удастся хоть немного исправить ситуацию, даже вернуть ту непринужденность в их отношениях, которая была до поцелуев в саду леди Истон. Нужно попробовать.

Без предисловий Оливия сказала:

– Я сегодня призналась Хилди, что тетя Юстас живет вовсе не рядом с Хейвен-Бриджем. Она, понятное дело, расстроилась.

– Ты поступила правильно.

Оливия взглянула на него с сомнением.

– Все равно рано или поздно она бы обнаружила обман. И я поручила ей рассказать обо всем нашему кучеру, что не слишком-то правильно, верно? Терренс ужасно рассердится.

Джеймсу не нравилось видеть ее такой подавленной. Он как-то никогда не сознавал, насколько стал полагаться на ее неунывающую натуру и заразительную улыбку.

– Чуть позже придумаем, как нам лучше поступить. А сейчас постарайся на время забыть о своих тревогах. – Он потянул носом воздух, почуяв запах свежей выпечки, масла и корицы. – Ах, какой аромат!

Она тоже принюхалась и улыбнулась уголками губ.

– Пахнет божественно. Что это?

– Завтрак. – Джеймс указал на булочную и предложил ей руку.

Едва она положила ладошку на его локоть, Джеймса поразило сознание, как приятно ему идти с ней бок о бок. Еще он слишком остро реагировал на мягкий нажим ее ладони. А когда она споткнулась и грудь коснулась его руки, пусть случайно и совершенно невинно, это взволновало его так, как не должно было. Силы небесные…

Они зашли в булочную, и испачканное мукой лицо пекаря расплылось в широкой улыбке.

– Мистер Эверилл, вижу, вы привели мне новую хорошенькую покупательницу.

– Да, знакомьтесь, леди Оливия Шербурн. А это мистер Фрейзер, выпекающий лучшие сладкие булочки во всей Англии.

– Здесь, в Озерном крае, все кажется вкуснее, – скромно ответил мистер Фрейзер, – в чем вы скоро убедитесь.

Джеймс купил и булочек, и ватрушек, и печенья в надежде хоть чем-нибудь соблазнить Оливию. Они помахали на прощание пекарю и прошли чуть дальше по улице, к лавке зеленщика. Оливии приглянулись спелые персики, и Джеймс, купив пару, сунул их в сумку к остальному съестному.

– Полагаю, пора возвращаться в гостиницу, – заметила Оливия.

– Да, но не прямо сейчас.

Джеймс повел ее к каменистой тропинке, по которой ходил каждое утро с тех пор, как приехал в Хейвен-Бридж. Он никогда никого не водил на свое любимое место на холме, но почему-то Оливию взять туда захотел. Почему – он и сам не знал: возможно, потому, что не сомневался: увидев этот живописный пейзаж ее глазами, оценит и полюбит его еще больше.