Она выгнула бровь.

– Я думала, тебе не терпится поскорее отправить меня в Лондон.

– Это несправедливо.

– Разве?

Ну конечно, он не хотел отсылать ее.

– Это для твоей же пользы.

Она вздохнула.

– Именно так говорят мужчины, когда хотят, чтобы им подчинялись.

Джеймс нахмурился и, остановившись, повернулся к ней.

– Мы уже договорились, что ты не можешь здесь остаться. Но несколько часов большой роли не сыграют, и есть одно место, которое я хотел бы тебе показать, если, конечно, ты не против подняться по крутой тропинке.

Он, разумеется, прекрасно знал, что Оливия ни за что на свете не откажется от предложения, и оказался прав. Она чуть приподняла край платья, демонстрируя красивую голубую туфельку.

– Не самая подходящая обувь для энергичной прогулки, но даже если они порвутся или испачкаются – ничего страшного: в монастыре такие изящные туфельки мне все равно не понадобятся.

Он уловил намек на улыбку, и его охватило какое-то странное чувство предвкушения и нетерпеливого ожидания. Эта прогулка обещала быть крайне приятной.

– Отлично.

Не задумываясь, он взял ее за руку, переплел их пальцы и потащил по тропинке к своему любимому месту. Она слегка сжала его ладонь, словно давая понять, что в следующие несколько часов будет соучастником всех его затей.

Такая перспектива была волнующей… и опасной.

Каменистая дорожка вилась между кустами и деревьями, мимо полуразрушенного амбара, и вскоре превратилась в узкую тропинку. Они слишком запыхались, чтобы разговаривать, но восторг у нее на лице говорил сам за себя. Он правильно сделал, что взял ее сюда. Быть может, удастся хоть немного смягчить впечатление от тех резких слов, которые вчера ей наговорил, и они с Оливией останутся друзьями.

Мысли о дружбе, однако, улетучились, когда они преодолели примерно половину пути к вершине холма. От быстрой ходьбы им стало жарко, и Оливия сняла шаль, открывая гладкую кремовую кожу над вырезом платья. Джеймс старался не пялиться на нее, но от каждого шага ее грудь слегка подпрыгивала, у него разыгралось воображение: вот ее обнаженные груди раскачиваются над ним, голова запрокинута, губы приоткрыты…

Иисусе, да что это с ним такое?

Оливия питает к нему нежные чувства, но это не дает ему права на подобные фантазии… Странно, но она имела обыкновение прокрадываться в его мысли в самые неожиданные моменты: например, когда рассматривал статую плодородия, или слышал бодрый рил, или засыпал в постели. А после того вечера, когда они поцеловались, ему стало еще труднее выбросить эти мучительно-сладостные образы из головы. Ее карие глаза с отяжелевшими веками будто приглашали заключить ее в объятия, поцеловать и… сделать многое другое.

Джеймс поднял взгляд и обнаружил Оливию впереди на несколько ярдов.

– Ты что-то отстал, – поддразнила она запыхавшимся голосом. – Что, не можешь угнаться за мной?

Он в пять широких шагов сократил расстояние между ними; она взвизгнула в притворном страхе и припустила к вершине холма.

Шляпка ее болталась на спине, как и несколько каштановых локонов, выбившихся из прически. Эти соблазнительные локоны притягивали его взгляд к затылку и длинной изящной шейке.

Проклятье! Он больше не мог отрицать, что желает ее; в сущности, «желает» совсем не то слово – это все равно что сказать: «утопающий желает воздуха». Но даже если чего-то желаешь, совсем не обязательно потакать себе в этом, и уж в чем в чем, а в дисциплинированности Джеймсу не откажешь. Это просто вопрос контроля мозга над телом. Он всегда презирал мужчин, которые не в состоянии держать в узде свои инстинкты, и считал слабостью питье без меры, курение опиума и растрачивание состояний на любовниц.

Джеймс никогда не падет жертвой ничьих женских прелестей, в том числе и Оливии, даже если не может не оценить их по достоинству.

Они достигли вершины холма, и он залюбовался Оливией, когда она сошла с тропинки на луг, усеянный яркими полевыми цветами, и со счастливым вздохом плюхнулась на траву, так что юбки вздулись вокруг нее колоколом.

Джеймс бросил сумку на землю и опустился рядом с ней на мягкую траву. Из груди его вырвался вздох при виде ярко-зеленого склона перед ними, пестрых лугов на расстоянии и извивающихся каменных оград.

– Вот то, что я хотел тебе показать, – сказал он просто. – Это мое самое любимое место на земле.

Она повернулась к нему, раскрасневшаяся – то ли от быстрой ходьбы, то ли от сильных эмоций, он не знал, – однако результат ему нравился.

Губы ее были чуть приоткрыты, словно она собиралась что-то сказать, а глаза блестели так, будто того и гляди заплачет. Оливия не сделала ни того, ни другого, а просто смотрела на него так, словно могла прочесть все его мысли. И если и вправду могла, да поможет ему Бог. Да поможет Бог им обоим.

– Ну и что ты об этом думаешь?

Оливия легла на спину и, прищурившись, устремила взгляд в яркое небо.

– Великолепно.

Джеймс сглотнул. Девушка выглядела восхитительно растрепанной, будто только что испытала наслаждение. Ее молочно-белая полная грудь так натягивала ткань платья, что едва не вываливалась из выреза. Чуть-чуть потянув, он мог бы спустить лиф и, обнажив соски, ласкать их языком до тех пор, пока не превратятся в твердые маленькие бутоны. Одним быстрым движением он мог бы задрать юбки, уютно устроить голову между ног и ласкать нежные лепестки плоти до тех пор, пока она не станет извиваться и стонать от наслаждения.

Оливия вздохнула, очевидно не имея представления о его порочных мыслях, и приглашающе похлопала рукой рядом с собой.

Да, определенно ни малейшего представления.

Джеймс вытянулся на мягкой траве, их тела не соприкасались, но тот дюйм, который отделял ее руку от его ладони, буквально потрескивал от накала.

– Теперь я могу представить, что чувствовали боги и богини на вершине Олимпа. Голова немножко кружится, правда?

Если у Джеймса и кружилась голова, то вовсе не от осознания величия Зевса, а от сладкого цитрусового запаха, который исходил от нее, поэтому он лишь промычал в ответ.

На несколько минут воцарилось молчание. Джеймс, повернув голову, украдкой рассматривал профиль Оливии. Глаза ее были закрыты: она явно наслаждалась теплыми солнечными лучами, – и он воспользовался возможностью полюбоваться прелестной россыпью веснушек у нее на переносице и густой бахромой ресниц, касающихся щек. Нижняя губа так и манила своей полнотой: хотелось втянуть ее в рот, пососать легонько и покусать, как в тот вечер на балу у Истонов. Плоть его мгновенно среагировала, натянув перед кожаных бриджей, и пришлось повернуться на бок в надежде, что высокая трава это скроет.

Глаза Оливии, дрогнув, открылись, и она тоже повернулась на бок, опершись на локоть.

– Как ты нашел это место?

Джеймс пожал плечами, изо всех сил стараясь не пялиться на округлости соблазнительно сжатых грудей.

– Просто случайно наткнулся.

– Спасибо, что показал мне.

Ах сколько всего еще он хотел бы ей показать! Сейчас, лежа здесь, в траве, казалось, что они одни на всем белом свете. Как легко было бы забыть, что она младшая сестра Хантфорда. И что через пару месяцев он уезжает в Египет. И что она заслуживает лучшей партии, чем он.

– Я рад, что тебе нравится, – отозвался он искренне. – Мы чуть не забыли про наш завтрак. Как и обещал, мы будем есть самые вкусные сладкие булочки во всей Англии. Идем, провожу тебя к столу.

– К столу?

Джеймс помог ей подняться и, подхватив с земли сумку, сказал:

– Прошу.

Он повел ее к большому плоскому камню, с которого открывался вид на склон. Оливия легко забралась на него и села, свесив ноги с края.

– Вид с твоего обеденного стола просто изумительный. – Она положила ладони на шершавый камень. – Мм, какой теплый. Мне даже захотелось вздремнуть на нем.

– Не сейчас. – Джеймс вытащил из кармана чистый носовой платок и разложил на нем вкусности из булочной и персики, которые порезал на дольки. Он догадался захватить и фляжку с чаем, но не было кружек и чай почти остыл.