— В таком случае, — продолжал Раху, — для меня важно знать, что за сеть раскидывает Нункомар над страной. Ты сейчас же передашь мне записную книжку, которую собираешься отнести Нункомару.

— О, господин, это жестоко! — воскликнул Хакати. — Если он узнает, я погиб!

— Разве я не сказал, что не хочу предавать тебя? Ведь я мог бы убить тебя и завладеть списком?

Он сильнее сжал руку Хакати, так что тот застонал от боли.

— Ты прав, господин, ты прав, — пробормотал Хакати. — Приказывай, я буду повиноваться тебе во всем!.. Но что же мне сказать Нункомару?

— Ты и отдашь ему список, — возразил Раху, — но не сегодня, а завтра. Вечером, когда начнется ваше представление, ты найдешь меня за повозками, и я верну его совершенно невредимым. Ты отнесешь его Нункомару, потому что мне так нужно. Вот, возьми, это твое. Если будешь верно и честно служить мне, то получишь еще, но, если ты вздумаешь изменить мне, смерть твоя неизбежна.

Раху выпустил руку Хакати и сунул в нее туго набитый кошелек. Тот быстро запустил туда руку, достал одну из монет, потер ее между пальцами и близко поднес к глазам.

— Это… это золото!.. Золото! — сказал он дрожащим от волнения голосом. — Настоящее золото!.. И это… это все мое?

— Да, оно твое и получено тобой за честное дело.

— О, господин, господин! — воскликнул Хакати. — Ты так же страшен, как Рокхазасы — бешеные духи мщения, и великодушен, как сами боги! Приказывай, приказывай мне. Вот список всех, кого я успел завербовать. — Он достал из кармана небольшую записную книжку и передал ее Раху. — Но, — сказал он, — не забудь, не я один вербую народ для Нункомара. По всей стране ходят его люди.

— Это мне известно, — возразил Раху, — и я сумею отыскать их. Назови мне имена тех, кого ты знаешь.

Хакати перечислил целый ряд имен.

— Я их запомню, — сказал Раху, — а завтра возвращу записную книжку. Только вот что еще. Если Нункомар станет расспрашивать тебя, где ты кочевал, — а это он сделает непременно, — то ты скажешь ему, будто имел стычку с толпой парий на том месте, где мы когда-то с тобою встретились, что ты победил и убил их предводителя, которого сообщники называли Аханкарасом…

— Аханкарасом!.. — повторил Хакати, стараясь запомнить это имя. — Хорошо, не забуду.

— Теперь ты знаешь, что тебе нужно делать, — сказал Раху. — Возвращайся к своей труппе. Завтра отнесешь список Нункомару. А через три месяца — запомни это хорошенько — снова возвратишься сюда и дашь мне отчет во всем.

— Все будет так, как ты велишь, господин, — ответил Хакати, кланяясь. Потом, не оглядываясь, побежал обратно к балагану, откуда только что начала расходиться толпа.

Когда шаги его затихли вдали, Раху, никем не замеченный, вернулся в город.

Час спустя капитан Синдгэм вошел в кабинет губернатора и рассказал ему о раскинутой над страной паутиной и приготовлениях к общему восстанию.

— Неужели они осмелятся? — спросил Гастингс с недоверием.

— Нункомар осмелится на все! — возразил капитан. — Льва и тигра может запугать власть более сильная, но змея, свернутая в клубок, в любое время готова к прыжку, если ей вовремя не размозжат голову, а голова эта — Нункомар! Ваша милость сомневается! — продолжал он, вида, что Гастингс продолжает недоверчиво качать головой. — Вот список лиц, завербованных агентом только в Бенгалии, чтобы подготовить народ и сборные места для оружия и амуниции, которые должны прибыть из Пондишери. Завтра список будет в руках Нункомара, он был бы у него еще сегодня, если бы я не перехватил его.

Он передал губернатору записную книжку Хакати. Гастингс, довольно хорошо разбирающий письменные знаки индусов, начал читать.

— Дело, действительно, опаснее, нежели я предполагал, — сказал он. — Здесь, в самой Калькутте, на моих глазах, у меня под рукой готовится восстание! Но какими судьбами эта книжка попала к вам в руки?

Капитан коротко рассказал все, что произошло час назад. Гастингс смотрел на него с выражением нескрываемого удивления.

— Мне снова приходится благодарить вас, — сказал он. — Вы оказали мне громадную услугу. Я не боюсь открытых врагов, но боюсь тайных. Нужно сейчас же арестовать и допросить всех записанных здесь лиц, это произведет среди них переполох и заглушит восстание в самом зародыше.

Капитан покачал головой.

— Список, находящийся в руках вашей милости, охватывает только небольшую часть раскинутой Нункомаром сети. В стране действуют и другие его агенты. Нам следует выследить все нити и собрать их в наши руки.

— А если будет поздно?

— Раз нам известен центр заговора, то никогда не может быть поздно. Напротив, в удобный момент мы арестуем участников, захватим оружие и амуницию. Мы еще выиграем от того, что воспользуемся средствами врагов наших. Я обещал Хакати возвратить его заметки, и завтра они будут в руках Нункомара. Пусть подпольное дело идет своим чередом и упадет нам в руки зрелым плодом.

Гастингс задумался.

— Вы правы, капитан, — сказал он немного погодя, — вы совершенно правы! Но уверены ли вы, что циркач этот не изменит вам, не предупредит Нункомара?

— Он меня не выдаст, — возразил капитан с уверенностью. — За это я могу ручаться вашей милости головой.

— Но почему? Разве он не предал с легкостью Нункомара?

— Он боится меня больше Нункомара, — возразил капитан, — потому что знает: его ждет неминуемая погибель, если он изменит мне…

Гастингс содрогнулся при тоне, которым были сказаны эти слова, и невольно опустил глаза перед мрачным угрожающим взором капитана.

— К страху его присоединяется и жадность, — продолжал Синдгэм. — Я хорошо заплатил ему, может быть, даже больше, чем Нункомар.

— Вы хорошо знаете людей, — сказал Гастингс, улыбаясь. — У вас были расходы, позвольте мне возместить их.

Он написал чек на две тысячи фунтов и передал его капитану.

— Этого достаточно?

— Вполне. Если мне понадобится более, я позволю себе снова явиться к вашей милости. Для меня золото — лишь средство к достижению великой цели.

Он спрятал чек и записную книжку в карман и последовал за губернатором в салон баронессы, куда ежедневно собиралось обедавшее у нее общество. Маргарита с радостью бросилась навстречу своему шталмейстеру и нежно к нему прижалась. Капитан наклонился, погладил русую головку, и серьезное лицо его озарилось ясным светом.

Обед прошел весело и оживленно, как всегда. Гастингс, по обыкновению, вел разговор, не касаясь ни деловых, ни политических вопросов. Баронесса также обладала искусством оживлять и поддерживать беседу, а капитан говорил так спокойно, так просто и ясно о прелестях индусской поэзии и искусства, которые, по словам его, он изучал в Мадрасе, что Гастингс снова с невольным чувством какого-то суеверного страха посмотрел на этого человека.

Сэр Вильям сидел, погруженный в мечты, и только изредка поглядывал на капитана Синдгэма со странным чувством невольного смущения, еле заметно улыбался и качал головою, будто желая отделаться от навязчивой неприятной мысли.

Вечером, когда небольшое общество разошлось по своим покоям, капитан, как обычно, пришел в комнату сэра Вильяма, где оба товарища выпивали по стакану панхи и, растянувшись в удобных креслах, беседовали о событиях прошедшего дня.

Но в этот вечер разговор почему-то не клеился. Сэр Вильям задумчиво следил за голубоватыми кольцами дыма, поднимавшимися из витой трубки наргиле. Капитан сидел, мрачно уставив глаза в одну точку, и будто не решался высказать овладевшую им мысль. Наконец равнодушным тоном, но пристально и пытливо остановив на товарище взгляд, он заметил:

— Магараджа Нункомар, должно быть, в первый раз привез сюда свою супругу, раньше мне не приходилось встречать ее здесь…

— Да, она была здесь в первый раз, — ответил сэр Вильям, не поднимая глаз и стараясь казаться как можно равнодушнее.

— Между тем вы уже были знакомы с Дамаянти? — спросил капитан, по-видимому решившийся продолжать не совсем приятный для собеседника разговор. — Она вас тоже знает.