— Я исполнил мой долг, — холодно отвечал полковник, — но с тяжелым сердцем, никогда еще победа не доставляла мне так мало удовольствия.

— Ваш офицер увез Ахмед-хана, — сказал Суджа Даула, — а он принадлежит мне, он мой пленный.

— Ахмед-хан не пленный, он умер, — возразил полковник. — У нас принято чтить павшего врага, и его опустят в могилу с военными почестями.

— А его дочь? — вскричал Суджи Даула, злобно сверкнув глазами на сэра Вильяма.

— Его дочь находится под моей охраной. Мы ведем войну не с женщинами, и наши пленные не рабы.

— Она принадлежит мне, как и вся земля рохиллов, — сказал Суджи Даула, — но пусть будет так… С друзьями не надо спорить… Поздравляю сэра Вильяма с добычей. Господин полковник, приглашаю вас и ваших офицеров на победный пир в моем дворце.

— Я вынужден отказаться от приглашения вашего высочества, — отвечал полковник, — долг службы требует моего присутствия при войсках, которым нужен отдых.

Он поклонился и отдал приказ возвращаться в лагерь. Полковник Мартин приказал войскам занять завоеванную местность и привести обратно бежавших жителей.

Многим рохиллам удалось достигнуть ущелий Гималаев, других поймали и кнутами загоняли обратно как рабов для заселения опустошенной земли.

Цветущая некогда страна представляла собой пустыню, благородный, храбрый народ исчез с лица земли, но в книги Ост-Индской компании была занесена прибыль в четыреста тысяч фунтов стерлингов, и ее директора в Лондоне могли выдать такой дивиденд, о каком не могли и мечтать.

Вечером дня битвы в лагере англичан было тихо. Для Фатме раскинули палатку. Она лежала на приготовленной ей постели, и до караульных иногда доносились сдержанные рыдания. У старых солдат выступали на глазах слезы и срывались проклятия азиатским варварам.

На следующий день полковник Чампион сделал набобу неожиданное сообщение, что он имеет приказ остаться в Лукнове для наблюдения за выполнением договоров и для содействия правительству Аудэ в делах по управлению провинциями Корой, Аллахабадом и вновь завоеванной землей рохиллов. Он потребовал помещения для войска и назначения крупной суммы на его содержание.

При всей своей сдержанности и хитрости набоб не мог скрыть неудовольствия, но пришлось покориться, так как полковник Мартин объявил, что ему потребуется много времени для обучения войска Аудэ и что пребывание отряда полковника Чампиона в Лукнове необходимо, чтобы держать в страхе и повиновении соседние племена и даже двор в Дели.

Набоб согласился на расквартирование английского войска, отвел для него помещения, приказал выдавать продовольствие и рассыпался в благодарностях за удивительную любезность и заботливость губернатора.

Таким образом княжество Аудэ, которое англичане признавали независимым от Могола государством, увеличилось, но сильный отряд английского войска стоял в Лукнове, армия Аудэ находилась под командой английского полковника Мартина. Правительство было освобождено от содержания отряда полковника Чампиона, и касса компании обогатилась миллионами. В сущности, Аудэ превращалось в вассальное княжество Англии.

Полковник Чампион держал своих солдат в казармах в строгой изоляции, не допуская общения ни с народом, ни с туземными войсками Аудэ. Казарменные здания походили на маленькую крепость. У ворот стояли пушки, посты занимали сильные караулы. Он ежедневно выезжал на учения в открытое поле за городом.

Сэр Вильям должен был по окончании похода вернуться в Калькутту. Он позаботился о торжественном и пышном погребении последнего военачальника рохиллов. Под молитвы мулл Ахмед-хана опустили в могилу на военном плацу. Войска стояли в парадной форме, артиллерия и пехота дали залпы, а полковник Чампион приказал обнести золоченой решеткой могилу храброго хана.

Фатме тихо сидела в своей палатке. Сэр Вильям ежедневно приходил к ней и почтительно спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь?

Она никогда ничего не просила, называла его своим господином и выражала только свою благодарность, кланяясь ему со сложенными на груди руками. Ее большие черные глаза с такой преданностью смотрели на него, точно он был ее земным Богом, и в первый раз грустная, но счастливая улыбка мелькнула на ее красивом лице, когда он объявил ей об отъезде.

За это время в Калькутте произошел крупный переворот, изменивший весь ход событий. Три члена совета, назначенные по новому положению парламента вместе с мистером Барвелем в помощники губернатору, снабженному необычайными полномочиями, приехали из Англии.

Они известили Гастингса о своем прибытии с калькуттского рейда, но он не сделал никаких особых приготовлений к их встрече; только Барвель приехал приветствовать коллег в сопровождении капитана Синдгэма и нескольких слуг.

Гастингс ожидал во дворце, желая с первой же минуты дать им почувствовать, что он здесь глава и повелитель, а они только советники. Он выслал экипажи слуг, позаботился об их помещении, но не больше. В городе тоже ничего не знали о приезде членов совета, поэтому народ не подозревал, что происходит нечто необычайное.

Высадка совершилась без всякой торжественности, только залп орудий форта Вильяма приветствовал прибытие чиновников компании.

Советники разоделись в ожидании парадной встречи и были неприятно удивлены, увидев пустую площадь и мистера Барвеля, представившегося им как сотоварищ, и капитана Синдгэма, холодно поклонившегося.

Первый из советников был мистер Момзон, член правления компании, человек лет пятидесяти, сухой, педантичный, в резких чертах лица которого и проницательных глазах ясно выражалось бюрократическое честолюбие.

Рядом с ним шел генерал Клэверинг в мундире английских сухопутных войск, высокий, представительный мужчина лет сорока, олицетворение важности и самомнения. Он шел под руку с женой в дорогом и претенциозном костюме, также высокомерно державшей себя. За ними следовал третий и младший член совета — мистер Филипп Францис, еще молодой человек, стройный и гибкий, одетый с артистической небрежностью. Он уже играл некоторую роль в парламенте, и общественное мнение приписывало ему анонимные письма, появившиеся в лондонских газетах, которые очень умно, но в высшей степени злобно и придирчиво осуждали или умаляли все сделанное или предпринимаемое правительством.

Директора думали, что выбор этих трех лиц необыкновенно удачен. Мистер Момзон должен был представлять бюрократический контроль ведения дела. Генерал Клэверинг предназначался для поддержания дружеских отношений в придворных и военных кругах Индии, а Францис должен был проводить желания компании в парламенте и прессе. Директора не сообразили, что именно эти три элемента должны были неминуемо привести к конфликту с Уорреном Гастингсом.

Советники холодно ответили на приветствие мистера Барвеля, сказавшего от имени губернатора несколько пустых любезностей. Когда они собирались садиться в экипажи, к ним поспешно приблизился с большой свитой Нункомар. Он, еще не доходя до площади, вышел из паланкина и так быстро бежал, что слуги с опахалами едва поспевали за ним. Почти не обращая внимания на Барвеля и бросив трусливый и злобный взгляд на капитана Синдгэма, он радостно приветствовал новых членов совета.

Когда магараджа назвался, Момзон особенно любезно поздоровался с ним, представил коллег и назвал его лучшим другом Англии в Индии.

— К сожалению, — с грустью отвечал Нункомар, — моя глубокая преданность великой и благородной английской нации и компании не ценится по заслугам. Вероятно, меня оклеветали перед милостивым губернатором, но я надеюсь, что высокочтимым советникам удастся представить мои намерения и поступки в должном свете.

Потом он начал в выспренных выражениях изъяснять свою преданность интересам Англии и перечислять многочисленные услуги, которые он ей оказывал, причем, выражая величайшее почтение губернатору, сделал несколько злобных замечаний относительно его управления, особенно о следствии над Риза-ханом и о распоряжениях относительно двора в Муршидабаде.