Он достал из затканного золотыми нитями плаща широкую, обвернутую в тонкую солому бутылку и налил из нее в маленькие глиняные стаканчики всем присутствующим. Напиток распространял замечательный аромат. Санкара и его товарищи, отведав его, пришли в восторг и с оживлением пожимали фокуснику руки. Глаза их заблестели сильнее, и все сомнения, вся нерешительность сразу исчезли.

Остальные присутствовавшие, увлекшись интересными разговорами, мало обращали внимания на человека, сидевшего поблизости от фокусника в углу, несколько в тени. По фигуре это был молодой человек, одетый просто, даже бедно, как все люди низшей касты Когда тамтам снова загудел, он встал, как и все другие, и пробрался к сцене, чтобы полюбоваться на представление.

На этот раз выступили танцовщицы. Сначала появились четыре девушки 15–17 лет, стройные и красиво сложенные. Они исполнили один из тех мимических танцев, которые выражают различные оттенки чувства любви. Все искусство состояло в мимике и грациозных телодвижениях. Танцовщиц наградили шумным одобрением, и, окончив свой номер, они пошли в толпу зрителей с тарелочками для сбора в руках.

Пока они обходили зрителей, на сцене появилась еще одна танцовщица, роскошно одетая. На голове у нее был прикреплен тонкий обруч. Вокруг него намотаны тонкие шелковые нити, спускавшиеся вниз и оканчивавшиеся маленькими крючочками. На левой руке у нее висела красивая корзиночка, наполненная яйцами с продернутыми через скорлупу тоненькими шелковинками.

Танцовщица стала извиваться и наклоняться во все стороны, затем начала кружиться на одном месте до того быстро, что нити, прикрепленные к обручу, стали летать вокруг нее. Она брала из корзиночки одной яйцо за другим и прикрепляла их к крючочкам на нитках, пока наконец на каждой из этих нитей не оказалось по висящему яйцу. Она кружилась так равномерно, что яйца не касались одно другого.

На лицах зрителей можно было прочесть восторг и восхищение. Через некоторое время танцовщица начала снимать яйца и укладывать их на место, в корзиночку.

Тут уже публика не могла сдержать своего восхищения, и крикам ликования не было конца. После выступления девушка с тарелочкой направилась в ряды зрителей. Ее окружила толпа поклонников и осыпала похвалами и любезностями, она же обращала внимание только на слова хорошо одетых молодых людей, приветливо улыбалась им и шутила.

После нее на сцену вышли почти голые борцы. Они старались сбросить друг друга на пол, прибегая к помощи маленького отточенного кастета, надетого на правую руку. Вскоре кончики этих кастетов повредили во многих местах кожу боровшихся, так что по телу их струилась кровь.

Женщины и девушки протолкались в первые ряды и следили за борьбой с блестящими от возбуждения глазами. Они подбадривали боровшихся криками и, когда наконец одному из них удалось сбросить противника на землю, разразились громкими возгласами. На этот раз собирать деньги пришлось одному из музыкантов, так как сами борцы сильно утомились.

В заключение появились заклинатели змей — двое рослых бородатых людей в длинных белых одеждах, доходивших почти до самых пят. У каждого из них в руках была дудка, маленькая волынка и плоская плотно закрытая корзина. Заклинатели сели на землю. Корзины были открыты. Началась тихая заунывная музыка, после чего из каждой корзины выползло по большой очковой змее, ядовитейшей и опаснейшей породе гадов тропических стран. Они сначала медленно и как бы нехотя подняли головы. Чем быстрее становился темп музыки, тем оживленнее были движения змей. Они поднялись, высунули жала, и глаза их засверкали сильнее. Затем опустились и, опираясь на хвосты, начали вертеться вокруг самих себя, производя впечатление пляшущих под музыку.

Зрелище было столь же замечательно, интересно, как и отвратительно, потому что шипящие, ползущие животные эти в приподнятом положении и с высунутыми жалами имели еще более гадкий и ужасающий вид. Многие из зрителей, особенно женщины, бросились в палатку повара, чтобы запастись чашками с парным молоком. Так как змеи считаются у индусов приносящими счастье животными, то всякий охотно жертвовал молоко, за что и получал право дотронуться до гада. Пока искусство укротителей змей завершало интересное представление, предводитель труппы, остававшийся в палатке повара, медленно встал и равнодушно направился к стоявшим поблизости повозкам. Там он осмотрел привязанных быков и ослов, заглянул в палатки, как бы желая убедиться, что там все в порядке, затем быстро исчез в ночной темноте. Никто не обратил на это внимания, кроме смуглого, бедно одетого человека, стоявшего среди зрителей. Он оставил свое место, подошел к повозкам и, никем не замеченный, тоже исчез во мраке.

Вскоре фокусник и его преследователь подошли к дворцу Нункомара, светившемуся в темноте сказочным блеском. Местность вокруг дворца была довольно пустынна.

Фокусник быстро обернулся и привычным к темноте взором тотчас же увидел стоявшую в непосредственной близости фигуру.

— Чего тебе здесь надо?.. Зачем ты? — спросил он и в ту же минуту вытащил из складок плаща длинный острый кинжал, но его преследователь молниеносно схватил фокусника за руку и сжал ее, как в железных тисках. Тот, заскрежетав от боли зубами, невольно выронил кинжал.

— Чего тебе нужно?.. И кто ты? — спросил он снова. — Откуда ты знаешь этот прием? Берегись! Если ты и отнял кинжал, то поверь, у меня хватит сил задушить тебя руками!

— Хакати, — сказал вдруг человек, одетый бедняком, — я не враг тебе, но мне нужно поговорить с тобой серьезно.

— Ты знаешь мое имя? — спросил фокусник. — Откуда?

— Ты недостаточно благоразумен и осторожен, Хакати. Может быть, я хотел только испытать тебя, зачем же ты тотчас же сознаешься? Вперед будь осторожней: кто занимается таким делом, как ты, должен уметь тщательно следить за собой.

Хакати с досадой проворчал что-то, все еще пытаясь освободить руку. Он понял, что противник прав, он без всякой надобности сам себя выдал.

— Я предупредил тебя, — сказал неизвестный. — Меня бояться нечего, а если будешь благоразумен, то я сделаюсь твоим другом, как это уже было однажды.

— Но кто же ты?.. Мой друг?.. Если ты действительно друг мой, то… то отпусти же мою руку…

— Ты хочешь знать, кто я?! — воскликнул незнакомец и, близко наклонясь к самому уху Хакати, продолжал: — Помнишь, ты был пойман на улице в Мадрасе… ты и вся твоя банда… Как ни отчаянно вы отбивались, ваша жизнь висела на волоске… вы погибли бы наверное, если бы…

— Если бы нас не спас Раху, предводитель парий! — воскликнул Хакати. — Да! Ты знаешь Раху, ты из его шайки?

— Я, конечно, сделал бы сейчас то, от чего предостерегал только что тебя, — возразил тот, — но ты и без того не выдашь меня, так как знаешь, что этим обрек бы себя на верную смерть. Я сам Раху!.. Ты мог бы узнать меня по тому уже, что при всей твоей силе и ловкости не мог высвободить руки из моих железных тисков…

— Раху!.. Ты сам Раху! — закричал в ужасе Хакати и, упав на колени, взмолился: — Если ты в самом деле Раху, то приказывай!.. Говори!.. Ты однажды спас меня от верной смерти, возвратил мне свободу, я готов повиноваться тебе во всем!

— Я возвратил тебе жизнь и свободу потому, что веду борьбу только против той высокомерной касты, которая мнит себя властительницей мира, — сказал Раху, — а не против бедняков, которые непосильным трудом зарабатывают себе пропитание. Можешь быть уверен, я не причиню тебе зла… Но потребую, чтобы ты стоял на моей стороне в борьбе против врагов, которые должны стать и твоими!

— Приказывай, господин, приказывай! — сказал Хакати.

— Так слушай же меня, — начал говорить Раху на языке кочующих фокусников, понятном только им: — Ты разъезжаешь теперь по стране по приказанию магараджи Нункомара, чтобы повсюду готовить восстание и собирать последователей, которые смогут припрятать оружие, как только оно прибудет, а потом раздать его.

— Ты знаешь это, господин, — сказал Хакати, — к чему отпираться…