И в то же время он опасался: «Но в этих радостях искомых не упустить бы на беду

красноармейского шелома пятиконечную звезду». Он любил слово «Россия», но с

упрямством человека, не меняющего своих идеалов, писал и в молодости: «И разве это

смерть, когда работает Союз!», и в поздней зрелости даже в лирические нежные стихи

вставлял именно это слово, которое так любил: «Их есть и теперь по Союзу немало в

различных местах, таких кобыленок кургузых в разбитых больших хомутах». Смеляков

не принимал социализма без интернационалистического чувства. Он писал и «Оду

русскому человеку», и для него было совершенно есте

102

ственно написать с такой покоряющей мягкостью: «Сам я знаю, что горечь есть в

улыбке моей. Здравствуй, Навел Григорьич, древнерусский еврей!», и очарованно

вспомнить «красный свет таджикских роз». Хотя Смеляков редко бывал за границей, он

не по газетному, а по собственному заказу писал и о Мартине Лютере Кинге, н о

Патрисе Лумумбе, и о испанском поэте-заключенном Маркосе Ана, и о Стеньке Разине,

плывущем по реке Амазонке,, и про «Кольцова мрачный хохоток» во время

гражданской войны в Испании. Даже шорох бамбуковых штор из Вьетнама тревожил

его на даче, вырывая из наконец-то заслуженного покоя. Разительное моральное

превосходство над теми нашими поэтами, которые, совершая туристские вояжи за

границу, не находят там никаких социальных тем, занимаясь лишь ностальгическими

вздохами по родным оставленным березкам. В Смелякове была особая, идущая прямо

от Маяковского, не искусственно привнесенная, а выношенная во время всех

испытаний, лирическая социальность. Классика не социальной быть не может.

6

Только большом поэт может выра-: зить неясное ощущение с такой пе-

чалью и точностью.

(Я. Смеляков. Из статьи о стихах А. Твардовского)

Все сказанное о социальности поэта, о его гражданственности ничего не стоит, если

у поэта нет таланта. Социальность от бездарности не выручает. Гражданственность не

индульгенция за «плохопись». Плохо написанная правда — уже неправда. Классика —

это не только общественное, но и художественное величие. Поэзия Смелякова есть

явление общественное только Потому, что это высокая поэзия, с золотым клеймом

мастера. Это золотое личное клеймо прежде всего интонация. Смеляковская интонация

менялась, но всегда оставалась собственной.

1 Я увидел каменные печи

и ушел, запомнив навсегда, как поет почти по-человечьи в чайниках кипящая вода.

56

Жестокое, железное:

Мамонты пятилеток сбили мои клыки...—

переходит в грустное, тончайшее:

Юноша мягкой тряпкой поршни не оботрет.

Какая печаль и точность в этом эпитете! Вот державно, раскатисто, как будто шаги

Петра по свайным настилам строящегося Петербурга:

День — в чертогах, а год в дорогах. По-державному широка в поцелуях, слезах,

ожогах императорская рука.

Вот прозрачно и шемяще, с тоской и радостью последней любви:

Ты возникла в моей вселенной, в удивленных глазах моих из светящейся мыльной

пены да из пятнышек золотых. Обнаженные эти руки, увлажнившиеся водой, стали

близкими мне до муки и смущенности молодой.

Смеляков писал, обращаясь к Луконину: «Мы плебс, и вкус у нас плебейский». Но

это была полемическая наигранность. В Смелякове была врожденная аристокра-

тичность, как у любого настоящего рабочего.

Десять раз по десять лет пройдет, снова вьюга заметет страну. Звездной ночью

юноша придет к твоему замерзшему окну. Изморозью тонкою обвит, до утра он ходит

под окном. Как русалка, девушка лежит на диване кожаном своем. Зазвенит, заблещет

телефон, в утреннем ныряя серебре, и услышит новая Манон голос кавалера де Грие...

104

Талант Смелякова пробивался всюду, даже если иногда он был «между штабелями

кирпича, рельсами и трубами зажат».

Смеляков доказал всей своей поэзией художественную силу эпитета, иногда

превосходящего метафору. Вот хотя бы некоторые примеры:

Нехорошо соединенный кумач и траур на бортах.

Он пашню бережно ощупал руками быстрыми слепца...

...на слабой известке гвоздем.

...всероссийская эта кепка.

С какой печалью и точностью стоят эпитеты в портрете делегатки:

Лишь как-то испуганно жалась и таяла в области рта забытая древняя жалость —

крестьянской избы доброта. Но этот родник ее кроткий был, точно в уступах скалы,

зажат небольшим подбородком и выпуклым блеском скулы.

(«Портрет»)

Когда это- нужно, Смеляков не боится употреблять старомодную, почти банальную

интонацию, привносящую какой-то особый запах печали:

И, к вам идя сквозь шум базарный,

как на угасшую зарю,

я наклоняюсь благодарно

и ничего не говорю.

Лишь с наслаждением и мукой,

забыв печали и дела,

целую старческую руку,

что белой ручкою была.

А если ему нужно, он был безжалостно мощен:

Как поздний свет из темного окна, я на тебя гляжу из чугуна.

Зияют смутные глазницы л»ша военного того, как лунной ночью у волчицы. Туда,

где лампочка теснится, лицо протянуто его.

57

И, умирая, Смеляков причащался поэзией, как «старый беркут пьет, тоскуя, свою

последнюю полынь». Смеляков любил говорить так: «машинисты державы», «саперы

страны». Перефразируя его строки, хочется сказать, склоняясь перед памятью великого

мастера:

Снимайте шляпы н фуражки перед поэтами страны.

7

Издержки и таинства стиля...

(Я. Смеляков)

Даже классика непредставима без издержек. У Смелякова были и плохие стихи, но

критика в последнее время помалкивала об этом, сохраняя ненужно создаваемое поэту

реноме. В какой-то момент известная часть читателей стала отворачиваться даже от

Маяковского, потому что чуть ли не в каждую газетную статью на кукурузную или

деревообрабатывающую тему всовывались его цитаты. Некритическое навязывание

даже самых великих поэтов иногда отвращает от них читателей. У Смелякова был один

психологический недостаток, свойственный людям с трудной, полной лишений

жизнью,— страх повторения лишений, иногда приводящий к умиленности бытовой

данностью. В ранних стихах Смеляков писал: «Мальчишкой я был незаметен и рус и с

детства привык молчать. Паршивая бледная кличка «трус» лежит на моих плечах...

Бойся! Сияет матерь пречистая. Она не пропустит грехи твои даром. Бойся! По

крышам идут трубочисты. Бойся! По улицам идут жандармы. .» Смеляков боролся с

этим страхом: «Я встану, сжимая в надежных руках бесстрашие нашего класса». А вот

стремление к умиленности инстинктивно осталось. «Не ваятель, не стяжатель, не

какой-то сукин сын — мой приятель, обыватель, непременный гражданин». То, что

обыватели — это непременные граждане,— повод скорее для скорби, а не для умиле-

ния, тем более что единственное умилившее Смелякова— это четыре грядки его соседа

и рябина под окном. Про обывателя когда-то К. Маркс сказал, что весь коммунизм его

сводится к тому, что он решил

106

вести привольную жизнь на общественный счет. Конечно, на свете «счастья нет, а

есть покой и воля», но вряд ли эти «покой и воля» в повальной дворовой болезни

забивания «козла», которой умилялся Смеляков. Такая же не заслуживающая поэзии

умиленность юучит в стихотворении «Этажерка»: «А как же, конечно, событье, о

многом подумаешь тут, когда в суете общежитья свою этажерку несут». Эти мотивы

возникали у Смелякова потому, что он на собственной шкуре знал, что такое житейская

неустроенность, и ото всей души радовался, видя чей-то хотя бы маленький уют. В

этом была защита прав простого, незаметного человека на его немудрящие радости. Но

иногда право на эти «немудрящие радости» служит прикрытием бездуховности,