ОЛИВЕР БОУДЕН

ЧЕРНЫЙ ФЛАГ

КОМАНДА ПЕРЕВОДЧИКОВ.

Aviann_Te.

Kayo.

Jinger.

CherrySUN.

Полина Макарова.

Nomadka.

Перевод третьей главы скопирован из игры, он принадлежит локализаторам.

Источник:

http://assassins-creed.ru/

Иллюстрации и обложка:

Ubisoft.

Поддержите правообладателей, купив книгу.

Однажды я отрезал человеку нос.

Я не помню, когда точно это случилось: в 1719 или примерно тогда. И не помню, где. Но это случилось во время налета на испанский бриг. Разумеется, нам нужна была добыча. Я горжусь тем, что на Галке всегда есть добро. Но там на борту было еще кое-что. То, чего не было у нас, но в чем мы нуждались. Кто-то, если быть точным. Кок.

Наш собственный кок и его напарник были мертвы. Напарник кока был пойман мочащимся в балласт, чего я не разрешал, и я традиционно наказал его, заставив выпить кружку мочи экипажа. Должен признаться, у меня ни разу так не было, что из-за кружки мочи умирал человек, но это произошло с напарником кока. Он выпил кружку мочи, пошел спать той ночью и больше не встал. Кок был в порядке какое — то время, но он любил украдкой глотнуть рома, и после глоточка рома он обычно выходил на ют подышать ночным воздухом. Я часто слышал его топот на крыше моей каюты, когда он отплясывал джигу. Но однажды ночью я услышал, как за его топотом по крыше моей кабины и пляской джиги последовал крик и всплеск.

Зазвенел колокол, и команда помчалась на палубу, затем мы опустили якорь и зажгли лампы и факелы, но кока нигде не было видно.

С ними работали какие-то ребята, конечно, но это были всего лишь мальчишки; никто из них не умел ничего более кулинарного, чем помешать в котелке или начистить картофеля, и с тех пор мы жили на сырой жратве. Среди нас не было никого, кто знал хотя бы как вскипятить воды.

И вот не так давно мы взяли мановар — вкусненькое отклонение от курса, из которого мы разжились новейшей огромной бортовой артиллерией и кучей оружия: сабли, пики, мушкеты, пистолеты, порох и ядра. От одного из схваченных членов экипажа, который потом стал членом моего экипажа, я узнал, что у испанцев был товарный корабль, на котором служил искусный кок. Говорили, что он готовил при дворе, но оскорбил королеву, и его прогнали. Я не поверил ни слову, но это не мешало мне повторить все точь-в-точь, говоря команде, что он будет готовить для нас уже до конца этой недели. Ясное дело, мы сразу приступили к охоте на этот бриг, и, когда мы его нашли, не теряя ни минуты, напали.

Наша новая бортовая артиллерия пришлась кстати. Мы подплыли к бригу борт о борт и усеяли его выстрелами, пока он не был разбит; его паруса разорвались в клочья, а штурвал разломался в воде.

Корабль уже начал накреняться, когда моя команда ринулась на абордаж; в воздухе витал тяжелый запах пороха, вокруг звучали выстрелы мушкетов и звон сабель. Я был со своей командой, как обычно, с саблей в одной руке и скрытым клинком наготове — сабля для ближнего боя, клинок для добивания. Двое ринулись на меня, и с первым я расправился быстро — резкий удар сверху вниз разрезал его треуголку пополам и почти рассек голову надвое.

Он опустился на колени с моей саблей меж глаз, но беда была в том, что я вонзил слишком глубоко, и когда я попытался вытащить лезвие, тело приподнялось вместе с ним. Потом второй, со страхом в глазах, очевидно не привыкший к сражениям, напал на меня, и взмахом лезвия я срезал его нос, отчего, как я и хотел, тот отступил назад. Пока он пытался остановить кровь, я двумя руками наконец высвободил свою саблю из черепа первого и вернулся к славной драке. Скоро все закончилось с потерями с их стороны настолько малыми, насколько это было возможно, и я отдал специальное распоряжение, чтобы коку ни в коем случае не причинили вреда. "Что бы ни случилось," — сказал я, — "нам надо взять его живьем."

Когда их бриг скрылся под водой и мы уплыли, оставив облако порохового дыма и море рассеченных досок и торчащих кусков потонувшего корабля позади, мы собрали их команду на главной палубе, чтобы вычислить среди них кока; едва бы у нас нашёлся человек, чей рот не заполнялся слюной или живот не разражался урчанием, и мы не могли не заметить их откормленный вид. Совсем нет.

Именно Кэролайн научила меня ценить хорошую пищу. Кэролайн, моя единственная истинная любовь. За то слишком короткое время, которое мы провели вместе, она облагородила мои вкусы, и мне нравилось думать, что она бы одобрила мое отношение к трапезе, и как я передал любовь к вещам покачественней к команде. Она знала, как и я — частично благодаря тому, что она объяснила мне, — что сытый человек — это счастливый человек, и счастливый человек меньше склонен к тому, чтобы подвергать сомнению авторитет на корабле, из-за чего за все эти годы на море у меня никогда не было ни намека на бунт. Ни одного.

"Это я," — сказал он, делая шаг вперед. Но прозвучало это скорее как "эфо я", чему он был обязан своим перебинтованным лицом, с которого какой-то дурак отрезал нос.

Но, ладно, где я остановился? Кэролайн. Ты хотела знать, как я познакомился с ней.

Ну, здесь есть что рассказать, как говорят. Здесь есть что рассказать. Для этого мне придется вернуться назад, в то время, когда я был простым фермером, когда я еще не знал ничего ни об ассассинах, ни о тамплиерах, о Черной Бороде, о Бенджамине Хорниголде, о Нассау или об Обсерватории, и я бы никогда не узнал ни о чем этом, если бы не случайная встреча в "Старой дубинке" одним жарким летним днем в 1711 году.

Дело в том, что я был одним из тех молодых смутьянов. которые любили выпить, несмотря на то, что из-за этого я попадал в пару передряг. Было совсем немного… скажем так, инцидентов, которыми я не очень горжусь. Но это крест, который приходится нести, если ты чуть излишне любишь выпивку; пьющих с чистой совестью практически не найти. Большинство из нас зарекались от спиртного рано или поздно, чтобы изменить свою жизнь и, возможно, обратиться к Богу или сделать что-нибудь путное из себя. Но вот потом наступает полдень, и ты понимаешь, что твоей голове совсем не помешала бы еще выпивка, и вот ты идешь к таверне.

Таверны, о которых я говорю, были в Бристоле, на юго-западном берегу старой доброй Англии, где мы привыкли к суровым зимам и расцветанию лета, и в тот год, именно в тот год, в год, когда я впервые встретился с ней, в 1711, как я уже говорил, мне было всего семнадцать лет.

И, да, да, я был пьян, когда это случилось. В те дни я был пьян немалую часть времени. Возможно… ну, не буду преувеличивать, я не хочу дурно говорить о себе. Но, возможно, половину времени. Может, чуть больше.

Дом был на окраине деревни Хазертон, в семи милях до Бристоля, где у нас был небольшой участок, в котором мы держали овец. Отец был заинтересован только скотом. Он всегда был заинтересован им, и поэтому мое присутствие освободило его от той части дела, которую он презирал более остальных — путешествие в город с товаром, споры с торговцами, переговоры, сделки. Когда я подрос — считай: как только я стал способен договариваться с партнерами и торговать как равный — ну, этим я и стал заниматься. Отец был чрезмерно рад уступить мне эту роль.

Отца звали Бернард. Мать — Линетт. Они были родом из Свонси, но переехали в Уэст-Кантри, когда мне было десять лет. У нас до сих пор был уэльский акцент. Я не думаю, что он мне не нравился, раз он делал нас не похожими на других. Я был овцеводом, а не самой овцой.