Западный ветер усиливался в течение дня, а мы продолжали восхождение. Когда шли по очередной перильной верёвке, я заметил, что мелкие, величиной с горошину, камни пролетали надо льдом на восток. Осколки льда, отколотые идущими выше альпинистами, не падали больше на идущих внизу, а летели горизонтально в том же направлении, что и камни на Восточный Ронгбук. Свободные концы завязок рюкзака Брайана дико трепетали, а верхняя завязка моего рюкзака сильно хлестала меня по лицу с каждым порывом ветра. Я остановился и снял рюкзак, чтобы завязать её.

Вернулись к привычному для нас ритму — десять шагов, затем отдых. Шли часы, и мы растянулись на длину двух верёвок. Брайан, казалось, шёл медленнее, но я был доволен нашим продвижением. Лагерь на Северном седле теперь был далеко внизу, и вершина снежного гребня казалась в двух часах хода. Я знал, что прямо над нами спрятанный где-то в камнях находится лагерь 5, там мы отдохнем перед следующим броском в лагерь 6 и далее.

Я думал, что дать Брайану подышать кислородом в лагере 5 будет одним из последних препятствий. Если он сдержит своё обещание и воспользуется кислородом и у нас будет окно хорошей погоды, то нет причин для отмены штурма вершины. Брайан казался мне полным сил и без признаков горной болезни даже на этой высоте. Впервые с начала шторма я был настроем оптимистически.

В 14–30 мы начали подъём по одному из самых крутых участков гребня — взлету твердого льда длиной в одну верёвку с вырубленными в нём мелкими ступенями. Увеличение крутизны замедлило темп движения, заставляя нас восстанавливать дыхание практически на каждой ступеньке. Кис тащился позади группы, и я ждал его наверху взлёта.

Дальше мы пошли вместе к тройке, которая остановилась над нами, где крутизна пошла на убыль. Я подумал, что эта обычный привал, каких было множество в течение дня, и снял рюкзак, чтобы достать питьё.

Первым заговорил Брайан, его голос возвышался над порывами ветра.

— Мы должны кое-что обсудить, Мэтт.

— Что случилось?

— По-моему, у нас появились проблемы.

— Мы уже должны подходить к лагерю 5, а прошли только две трети пути но гребню, — сказал подошедший Барни.

— Если так, — вступил в разговор Ал, — то очевидно, мы прошли только полпути, и нам идти ещё часов пять-шесть.

— Тогда надо идти быстрее, и мы дойдем за пару часов.

Я глотнул сока, все ещё не понимая истинного смысла того, о чем здесь говорилось.

— Это не так просто, — продолжал Ал, — видите наверху палатки лагеря 5?

Красная и желтая точки были едва различимы среди нагромождения скал.

— А теперь взгляните вниз на седло.

Я сделал, как он сказал, но не понял, что он имел в виду.

— И что?

— А то, что палатки точно такой же величины. Я думаю, что мы только на полпути.

В разговор снова вступил Барни, его, как всегда, легкомысленная манера говорить не вязалась с серьёзностью слов.

— Если мы будем идти в том же темпе, то придем уже в темноте. Может подняться ветер и тогда мороз прихватит наши пальцы на руках и ногах.

Он отвернулся, чтобы не встречаться со мной взглядом.

Я взглянул на оставшийся путь по гребню над нами. По-моему, мы прошли большую часть пути. Оставалось идти не больше часа? Брайан выглядел уставшим, но ничуть не больше, чем на седле.

— Что вы предлагаете?

Последовала неловкая пауза, прежде чем заговорил Барни.

— Мы думаем, что надо поворачивать вниз.

— Поворачивать вниз? Но мы ведь почти дошли! Зачем? Во мне поднялась волна неподконтрольного гнева.

— Зачем мы здесь? Чтобы идти на вершину или нет?

Порыв ветра был единственным ответом.

— И что будет, если мы сейчас повернем вниз?

— Это будет конец, — Барни повел убийственную линию, — конец фильму и всем моим надеждам.

— Конец? После такой работы? Конец? Вы это серьёзно, Барни? Мы должны штурмовать вершину.

— Брайан, — напирал я, — что вы скажете? Вы не допустите такого завершения, не правда ли?

Брайан принял бравый вид и сказал:

— Мы спустимся, хорошо выспимся, поедим и завтра пойдём снова.

Барни отвернулся, и я понял почему. Если даже мне, новичку на большой высоте, было ясно, что как бы хорошо Брайан не поспал и сколько бы он не съел, он не сможет совершить новый подъём на гребень.

— Мы идем очень медленно, и если мы так медлительны здесь, то на высоте мы попадем в беду, — Ал обернулся к Барни.

Я указал на лагерь 5 и на палатки, которые были отчетливо видны.

— Это абсурд. Вот лагерь. Все, что нам надо сделать — это двигаться, и мы будем там. Мы, слава Богу, гораздо ближе к лагерю 5, чем к седлу. Я чуть не заплакал от отчаяния.

— Это кажется, что близко — расстояние скрадывается, — Ал был спокоен, как всегда.

— Если Брайан пойдет выше, он может не спуститься вниз, так как идет слишком медленно. Да и Кис выглядит не лучше.

— Тогда почему никто из вас не сказал об этом утром? Если нам надо было идти быстрее, почему никто этого не сказал? Почему никто не сказал об этом даже на перекусе? Вы оба знали об этом, не так ли?

Ответа не последовало.

Что будет с фильмом? Что подумает зритель после всех разговоров. Каждый отснятый эпизод ведет к штурму вершины. Каждый знает, что штурм может не состояться. Но все ожидают, что Брайан сделает попытку. В настоящий момент мы не достигли даже того, что удалось Брайану в 1999 году. Если мы снимем, как вы поворачиваете вниз в прекрасный солнечный день в трёх днях пути от вершины, то зрители подумают, как и я сейчас: «На кой чёрт всё это затевалось?»

Никогда я не был так зол. Я взялся за фильм, веря, что Брайан пойдет дальше. Много дальше, и фильм будет сильнее, чем «Галаад Эвереста». Брайан и «Гималайские королевства» убедили меня, и я убедил редакторов четвертого канала и INT в том, что мы снимем то, что никто ещё не снимал. Вот что я собирался сказать им сейчас.

Единственное, чего я не хотел — это делать ремейк фильма уже кем-то сделанного. Поэтому штурм был так важен для фильма. Эпизод, где Брайан в «зоне смерти» идет напролом к вершине, составлял сущность фильма и всех моих надежд.

Я оставался ни с чем. В эти минуты я действительно сомневался, что вообще сделаю фильм. Какой здравомыслящий человек захочет смотреть фильм об Эвересте, который заканчивается несущественным разговором перед началом восхождения. То, о чём говорили сейчас трое участников восхождения, походило на предложение свернуть летний пикник после падения нескольких капель дождя.

— Ничего ужасного в этом нет, — защищался Барни, — мы не можем подвергать жизнь Брайана опасности.

— Я согласен, я не хочу, чтобы Брайан или кто-то ещё выходили за свои пределы, но Брайан был раньше на большей высоте и сейчас находится в хорошей форме. Здесь нет технических трудностей, и дело пойдет лучше, когда мы придем в лагерь 5 и получим кислород. Давайте попробуем. Здесь идти меньше, чем кажется. У нас ещё есть время.

Но ни Барни, ни Ал не пошевелились, мои возражения шли вразрез с их многолетним опытом, который подсказывал им, что мы столкнемся с серьёзными проблемами.

Пока мы спорили, произошло нечто необычное. Ал сказал пару слов, которые мы потом часто вспоминали. С самого утра за нами следом шли двое альпинистов и догнали нас на пути по гребню к лагерю 5. Теперь они брели мимо нас и выглядели очень уставшими. Один из них был молодым парнем лет тридцати славянской наружности. Другой, постарше, с бородой был австрийцем. Мы узнали его — это был Рейнхард Власич, альпинист, имя которого было на слуху в передовом базовом лагере.

— Эти двое идут слишком медленно, — прокомментировал Ал, когда они прошли, — похоже, они идут умирать.

Тогда не было ни малейшей причины думать, что его слова могут оказаться правдой. Я воспринял его леденящий душу комментарий, как образный. В тот момент моё внимание было сконцентрировано на нашей ситуации.

— Так, обсуждение окончено. Всё.

Барни посмотрел на Ала, ища поддержки.

— Да, мы возвращаемся.