Навратил удивленно взглянул на него:

— Вы это говорите серьезно?… Вы, принципиальный противник моего проекта?!

— Да. Вот вам моя рука! Я бы хотел собственными глазами увидеть, как выглядят эти ваши квакающие люди.

— О, первый доброволец! — иронично улыбнулся академик Хотенков. — Осознаете ли вы, каким рискованным будет этот полет?

— Возможно, я понимаю это лучше, чем академик Навратил. Именно поэтому и хочу принять участие в полете.

Хотенков медленно покачал головой и подумал: «Он еще откажется от своих слов или же надеется, что ракета не разгонится до ста пятидесяти тысяч километров».

Когда индикаторы показали скорость сто сорок девять тысяч километров в секунду, Ватсон едва заметно побледнел. Он напряженно следил за экранами аппарата и молчал.

Пробегала минута за минутой, прошел час, а скорость не повышалась. Сигналы не замолкали; они повторялись через долгие промежутки времени, но интервалы уже не увеличивались.

— Вероятно, ракета израсходовала все горючее… — с досадой сказал Навратил.

— В таком случае можно считать, что эксперимент закончен… — академик Хотенков встал и пожал руку Навратилу. — Закончен с очень хорошим результатом. Позвольте мне ознакомить президиум Академии с экспериментальными данными и внести предложение отдать приказ о начале постройки межзвездного корабля.

— Одновременно сообщите, что я добровольно заявляю о своем желании быть членом экипажа этого корабля! — попросил академик Шайнер и искоса глянул на Ватсона. — Та тысяча километров, которой не хватает до ста пятидесяти, меня не сможет остановить.

Ватсон вздрогнул:

— Подождите! Я еще не сказал, что это остановит меня. И настаиваю на своем заявлении: я тоже хочу принять участие в полете!

Сидя в углу, Северсон молча наблюдал за учеными. Ему было грустно и тоскливо; его тоже манило путешествие в далекие звездные миры, но возможность такого путешествия исключалась. На Проксиму Центавра его никто не возьмет.

15 ноября. Сколько неожиданных перемен за один-единственный месяц! Все это время я не брал в руки пера, хоть и обещал себе, что каждый день буду записывать все события. Меня не оправдывает наплыв работы; просто я все еще непоследователен, — нечего обманывать самого себя.

Хотя каждую свободную минуту я отдаю учебе, до сих пор в моих знаниях встречаются огромные пробелы. Меня утешает только то, что я уже избавился от страха перед завтрашним днем и, ложась спать, не боюсь проснуться утром среди ледяной арктической пустыни.

Погода стоит замечательная, кажется, что осень здесь продлится до весны. Прага нравится мне все больше.

Детали межзвездного корабля уже изготавливаются на многих заводах мира. В течение прошлой недели заявили о своем желании принять участие в экспедиции на Проксиму восемь ученых: руководитель астронавтического отдела Всемирной Академии Хотенков, академики Цаген и Чансу; Надежда Молодинова, диспетчер атомной электростанции, где работает Зайцев; Мак-Гарди из американской академии, Мадараш — из венгерской; Вроцлавский из Варшавского университета и Грубер из института астронавтики в Берлине.

В последнее время Алена ведет себя очень странно. Кажется, она что-то скрывает от меня. Не хочет ли она тоже записаться?

28 ноября. К сожалению, мое предчувствие оправдалось. Во время нашей последней беседы Навратил обмолвился, что Алена полетит с ним. Итак, дни нашей дружбы сочтены. Старт «Луча» разлучит нас. На семнадцать лет? Навсегда?… Я был бы рад отговорить ее от этого путешествия, но не осмеливаюсь. Боюсь за нее, но при этом знаю, как много значит для нее экспедиция. Она расстанется со мной, как с добрым другом. А я?

3 декабря. Во время вечерней прогулки Алена призналась, что хочет лететь с Навратилом. Не говорила, мол, мне до сих пор лишь потому, что еще не приняла твердого решения. Я пытался прикинуться веселым, но шутки мои звучали как-то натянуто. Надеюсь, что она этого не заметила. Вчера она улетела на Луну.

31 декабря. Только что вернулся с новогодней вечеринки. Не дождался и полуночи. Мне было грустно. Алена все еще на Луне. Обещала, что вернется к концу года — и не сдержала слова. Конечно, это не ее вина, но все же мне неприятно. А может, ее задержал Краус с Тихского металлургического?… Он намного привлекательнее, чем я…

2 января. Алена вернулась. Монтаж главной стартовой конструкции продвигается быстрее, чем планировали. И рад, и не рад этому.

5 января. Институт физики, по предложению Навратила, подарил мне замечательный вертолет. Мне сказали, что это награда за образцовую и самоотверженную работу. Однако я хорошо знаю, что Навратил просто хотел меня порадовать. Теперь понимаю, какой это чудесный человек. Раньше я считал его немного суровым; иногда мне даже казалось, что он чуть-чуть ревнует Алену, но интересуется только наукой. Если бы так…

6 января. Вчера у меня мелькнула мысль, которую я даже не решился записать. Я надеялся, что выброшу ее из головы, но она упорно возвращалась снова, неотвязно цеплялась ко мне. Даже не дала мне сегодня уснуть. Ну и глупость: как-нибудь пробраться на «Луч» и улететь вместе с Аленой!

Если бы я открыто попросил зачислить меня в экипаж, меня бы подняли на смех: Навратил уже много раз говорил, что каждый член экипажа должен уметь в любую минуту взять на себя управление кораблем. Если же я проберусь на «Луч» тайком, то украду у других членов экипажа долю продуктов, кислорода, воды и часть жилой площади.

Безумная мысль, но все же я, наверно, попробую, так как знаю, что иначе никогда больше не увижу Алену.

10 февраля. Завтра заканчиваю курсы управления вертолетом. Алена обещала Навратилу, что сначала будет летать вместе со мной, чтобы я стал более уверенным. Сейчас ситуация изменилась. Алена замечает, что я что-то скрываю. Постоянно меня спрашивает, что со мной, не сержусь ли я на нее. Жаль, что не могу довериться ей — это, пожалуй, было бы концом нашей дружбы.

15 февраля. Сегодня был так поражен и обескуражен, что у меня до сих пор дрожат руки.

Вчера мы с Аленой договорились о небольшой прогулке на вертолете в окрестностях Праги. Утром, когда мы встретились возле ангара, я увидел по лицу Алены, что с ней что-то не так. Глаза ее были красными и заплаканными. На мой вопрос она ответила, что мало спала, — дескать, было много работы. Всегда такая веселая и разговорчивая, она молчала сегодня. Мне тоже не удавалось начать разговор. Мы поднимались над заснеженной Прагой, словно двое немых.

Погода выдалась прекрасная. Небо было безоблачным, заснеженный край переливался под солнцем роскошной игрой теплых и холодных тонов. Мы летели над влтавской долиной до Дечина. И все молчали.

— Пожалуйста, приземлитесь в той горной долинке… — показала наконец Алена вниз. — Небольшая прогулка нам не помешает, а завтрак в тихом ресторане будет даже полезен… — улыбнулась она почти болезненно.

Вертолет я посадил мягко, словно на перину (должен здесь похвастаться; но это было, пожалуй, единственное, чему я радовался тогда).

Мы оказались на маленькой просеке над скалистым берегом Лабе. Напротив раскинулся город Усти (я определил это по карте), а недалеко под нами — средневековый замок Стршеков.

Сделав несколько шагов, Алена побежала и воскликнула:

— Догоняйте!

Чтобы доставить ей удовольствие, я нарочно бежал не в полную силу. Когда она это заметила, то остановилась и набрала горсть снега:

— На безоружного не нападаю! Защищайтесь!

Только теперь я понял, что она хочет отвлечься, забыть о чем-то неприятном. Это ей и вправду удалось. Мы бросались снежками и смеялись, как дети.

— Теперь будем завтракать с аппетитом. В Стршекове чудесный ресторан! — показала Алена на древний замок.

Петляющая дорога, окна со стеклами в свинцовом переплете, старинные стены, припорошенные искристым снегом, — все это произвело на меня сильное впечатление. Мне действительно показалось, будто мы с Аленой оказались в сказочном мире, мире королей, принцесс и жестоких боев на бастионах. Лучшего места для своей исповеди Алена выбрать не могла.