2) В четвертой луне 14 и 15 числа – в честь Томба, Цзонкавы и Чагрши (Арья-Бало). Бывает цам (религиозная пляска).
3) В шестой луне 6 числа бывает цам.
4) В девятой луне 21 числа (по другому показанию – 22, по третьему – 24) бывает цам и выставка набса, т. е. одежд Далай-ламы, банчен-эрдэни, Цзонкавы, кроме того, выставляется телега гэгэна банчен-эрдэни, шапка Цзонкавы и седло императора, на передней луке которого прикреплен трепещущийся дракон.
5) В десятой луне бывает цам.
6) В двенадцатой луне 29 числа делают до 5 соров[46] и вечером сжигают их без пляски. Вместе с сорами на площадь выводится лошадь под седлом; на седло уложены и прикреплены разные вещи, стрелы и проч. принадлежности гуртуна.
Всего 6 праздников в году. Кроме того, в начале зимы чествуется день рождения Цзонкавы иллюминацией. Картина бывает эффектная; зажженные плошки выставляются на плоских крышах домов, а так как дома расположены амфитеатром вокруг оврага, то оба горные ската, и левый и правый, представляются прочерченными параллельными огненными линиями, одна выше другой.
Летом, но, в какой день, я не записал, совершается странный обряд, о котором я, впрочем, слышал только от одного лица и не проверил другими показаниями. Ламы выносят из монастыря на западную гору какую-то необыкновенной длины таблицу, не помню, исписанную молитвами или покрытую изображениями богов; таблица эта свернута в трубку. Ее развертывают, и тогда она одним концом касается вершины горы, а другим достигает до околицы монастыря.
Тангутская легенда связывает построение Гумбума с историей Цзонкавы, и духовное значение этого монастыря главным образом обязано выдающемуся значению Цзонкавы в истории северного буддизма. И жизнь Цзонкавы, и основание Гумбума – все это события, совершившиеся среди тангутского племени. Но действительно ли право народное предание? Действительно ли основание Гумбума относится к такому позднему времени, когда здесь уже не было другого племени, кроме тангутского, и действительно ли Цзонкава жил в XIV столетии, а не ранее? Некогда Принаньшанье имело другой племенной состав; вдоль северной подошвы Нань-Шаня жило тюркское племя уйгуры; это племя, вероятно, проникало и в ущелья Нань-Шаня и даже подымалось на Амдоское нагорье; мы и теперь находим здесь остатки тюркского племени: ёгуры в горах около Су-чжоу и салары на Желтой реке около Сюн-хуа-тина.
Вероятно, в более отдаленное время это тюркское племя занимало сплошь пространство между Су-чжоу и Лань-чжоу или, по крайней мере, занимало те участки этого пространства, которые были удобны для хлебопашества; иначе сказать, оно сидело на тех местах в Амдо, где теперь сидят китайцы. Не жили ли уже тогда среди уйгуров легенды о Цзонкаве, не приурочивались ли к местности, где ныне стоит Гумбум, и эта местность не была ли уже тогда народной святыней? Конечно, все это одно предположение, не основанное ни на каких фактах, но, с другой стороны, и признанная история Гумбума покоится на одном народном предании. Помочь решению этого вопроса может сличение легенды о Цзонкаве с разными тюркскими сюжетами. Может быть, и гумбумские легенды и культ Цзонкавы есть только наследие от другого, более культурного племени, которое исчезло как с Амдоского нагорья, так и из Принаньшанья.
Тангуты провинции Амдо делятся на оседлых и кочевых. Кочевые обитают на нагорье, а оседлые – в тех частях страны, которые образуют переход от Амдоского нагорья к китайскому мелкогорью; они живут по долинам рек, которые берут начало на нагорье и рассекают восточную окраину его; нижние, более теплые части долин обычно заняты китайцами, а выше, где китайское население прекращается, начинаются тангутские деревни. Таким образом, оседлые тангуты образуют узкую полосу, протянувшуюся по восточной окраине Амдо и имеющую с востока соседями китайцев, с запада – кочующих по нагорью тангутов. На севере, в долине Желтой реки выше Лань-чжоу, оседлые тангуты начинаются выше Сань-чуани, именно первые тангуты на левом берегу живут в долине Итель-гола; лежащий к западу отсюда город Ба-ян-жун окружен тангутским населением, которое отсюда непрерывно тянется по левому берегу вплоть до Гуй-дуя. К северу от Желтой реки лежит долина Синин-гола; на ней тангутов нет, кроме небольшого селения близ монастыря Марцзан; остальное население – китайцы, занимающие большую часть реки; низовья заняты широнголами, а в вершинах появляются оседлые олеты. К северу от Синин-гола, в верхних частях рек, текущих в эту реку, есть тангутское население, но есть ли между ними оседлое, мне неизвестно.
На правом берегу Желтой реки восточная граница оседлых тангутов отодвинута от Лань-чжоу далее, чем на левом; здесь против Ба-ян-жуна живут не тангуты, а салары; есть ли на правом берегу деревни между саларской территорией и рекой Уруньву, не знаю. Но по рекам, текущим с юга в Желтую, они есть; и самые восточные находятся в вершинах р. Сэнгыра. Лежащая восточнее долина Лэу-гуань занята китайцами, которые занимают всю местность Сань-гуань, до северных склонов хребта, через который прорывается Лабранская река; этот хребет, даже и в той его части, которая тянется к в. от Лабранской реки, служит границей между китайцами и тангутами; к северу от хребта – китайцы, к югу – тангуты. Тут есть и оседлые тангуты (как например, по Лабранской реке ниже монастыря Лабрана), и кочевые. Как далеко простираются земли, занятые тангутами, на восток отсюда, мне неизвестно[47].
В следующей долине, Тао-хэ, тангутское население начинается около Джони. В долине реки Пэй-шуй самое крайнее тангутское поселение выше селения Тан-чан. В долине, в которой стоит город Сигу, тангутские деревни только выше этого города. По Джони тангутское население опускается немного ниже дер. Чагон. В долине По-и-хо самое восточное тангутское селение Терьга; в долине Хэй-хо селение Тозан; наконец, в долине Мин-цзяна восточная граница тангутов проходит около Сун-пана. Тангутское или тибетское племя встречается и к юго-востоку отсюда, в провинции Сычуани, где оно рассеяно между китайцами и сталкивается с другими инородцами Китая, с так называемыми Лоло.
Жилища у оседлых тангутов сходны с китайскими; около Желтой реки они обыкновенно состоят из четырехугольных дворов, обнесенных высокими стенами до 2–3 саженей высоты; внутри к этим стенам иногда со всех четырех сторон прислонены фанзы или флигеля с плоскими крышами; высота этих фанз аршина на два и более иногда ниже стен; снаружи такой двор представляет одни сплошные высокие стены; только в южной стене находятся ворота, по большей части запертые. Уровень плоских крыш, находящихся внутри фанз, обнаруживается на наружной поверхности стен рядом высовывающихся из них водосточных труб. Изредка над воротами надстраивается постройка для хранения соломы. Около Сигу тип тангутских деревенских построек другой; еще иначе строятся дома около Сун-пана. Кочевые тангуты живут в черных шерстяных палатках, которые называются банык. Мне не удалось ни разу побывать в них; я их видел только издали; единственное описание их пока находится у Пржевальского.
Мужчины около Джони, Сигу и Сунь-пана одеваются по-китайски, и трудно заметить какую-нибудь особенность в костюме; на севере около Желтой реки тангут резко отличается от китайца по платью; он носит нагольную шубу, подпоясанную и всегда вытянутую из-под пояса так, что она висит мешком и спереди и сзади; на голове баранья, мехом вниз, шапка коническая с тупо закругленной верхушкой; снаружи она покрыта белой материей, а верхушка красной, нижний край меха чуть-чуть спереди отворачивается. Оружие у тангутских милиционеров состоит из ружей с сошками, сабель и пик. Сабли имеют прямые клинки и носятся заткнутыми за пояс на животе, как кинжалы.
Женщины около Желтой реки носят такие же шубы, как и мужчины, и такие же шапки. Особой женской покрышки на голову у здешних женщин нет, так что женщину спереди можно отличить только по серьгам в ушах и по тому еще, что сзади серег видны спускающиеся за спину косы. Украшения, которые у других племен скопляются на голове или на груди, у северных тангуток находятся на спине.
