Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Надо поднять самолет выше, в разреженное пространство, – указал Гитлер.

Вопреки обыкновению, беседа Гитлера не заинтересовала.

– В других странах делают реактивные самолеты?

– Пока нет, но, насколько мне известно, над созданием реактивных двигателей работают Уиттл и Гриффит в Англии, Ледок – во Франции, Цандер, Победоносцев, Люлька, Меркулов – в России… Кстати, именно Россия, очевидно, продвинулась в этой работе особенно далеко…

Но что-то мешало Гитлеру относиться всерьез к «детской коляске».

– Кажется, вы были удостоены в прошлом году Национального приза за искусство и науку?

– Да, мой фюрер.

– Вместе с Мессершмиттом, – подсказал Удет.

Гитлер протянул Хейнкелю руку:

– Благодарю, доктор. Вашу машину мы поставим в Музей авиации…[5]

3

Ранним утром 28 августа, выйдя на дежурство, Пихт застал в приемной генерал-директора постоянного представителя фирмы «Эрнст Хейнкель АГ» в Берлине Пфистермайстера.

– А ведь я жду именно вас, господин Пихт. И новость, которую я хочу вам сообщить, должна вас порадовать, – зарокотал Пфистермайстер, оставляя в покое золотую цепочку пенсне, которой поигрывал минуту назад, и выпрямляясь перед адъютантом Удета.

– Весьма признателен. Чем могу служить?

– Вы, конечно, знаете, что наша фирма испытывает сейчас новую модель – уже «Хе-178» с турбореактивным двигателем. Так вот, вчера Варзиц на этой машине продержался в воздухе целых семь минут! Теперь уже никто не вправе сомневаться в том, что доктор Хейнкель открыл новую эру в самолетостроении. Совершил, так сказать, скачок в новое качество.

– На этот счет я бы хотел узнать мнение Мессершмитта.

– Вы известный шутник, господин Пихт, – позволил себе рассмеяться Пфистермайстер, стараясь перейти на менее официальный тон. – Но согласитесь, что дело нешуточное.

– Да, здесь можно урвать солидный заказ.

– Не «урвать», господин Пихт! Когда же министерство научится толково распоряжаться кредитами?!

– Надеюсь, генерал-директор уже извещен о вчерашней сенсации? – спросил Пауль.

– Доктор звонил ему, но с Берлином дали связь только поздно ночью, и доктор боится, что генерал-директор со сна мог не понять истинного значения события.

– Вот этого ночного звонка генерал и не простит реактивной авиации…

– Послушайте, господин Пихт, – доверительно приглушая голос, произнес Пфистермайстер, – господин доктор уполномочил меня вручить вам этот конверт. Не удивляйтесь. Это премия, которую заслужили вчера энтузиасты реактивной тяги.

– Боюсь, мои заслуги в этой области очень скромны. И потом, дорогой Пфистермайстер, я же не ведаю заказами. Я даже не даю советов по этой части.

– И все же, Пауль, вы могли бы принести совершенно неоценимую пользу этому великому начинанию.

– А именно?..

– Вы лучше меня знаете, что, прослышав об успехах нашей фирмы, и другие конструкторы попытаются воспользоваться новаторскими идеями доктора Хейнкеля. Их усилия, малоценные с точки зрения технической и научной, однако, создадут ненужную, я бы сказал, вредную для нашей империи обстановку конкурентной борьбы, затруднят обмен ценной информацией. Интересы нации требуют концентрированных усилий для скорейшего создания серийного реактивного истребителя. Эта задача по плечу только нашей фирме. Доказательства налицо.

Увлекшийся Пфистермайстер протянул было руку к столу за конвертом, наглядным свидетельством успехов фирмы «Эрнст Хейнкель АГЧ», но конверта на столе уже не было.

– Можете не продолжать, мой любезный Пфистермайстер. Я умею ценить доверие, хотя и не считаю себя человеком доверчивым. Убежден, что и вы знаете истинную цену доверия. Я подумаю о вашем предложении. Интересы отдельных предпринимателей, безусловно, вступают в данном случае в конфликт с интересами нации… И закон остается законом.

– Надеюсь, что ваши раздумья не повредят интересам нации, – чуть улыбнулся Пфистермайстер. – Господин доктор собирается приехать в Берлин, и я надеюсь видеть вас в числе его гостей.

– Прошу выразить мою признательность доктору Хейнкелю, – произнес Пихт, провожая Пфистермайстера к выходу.

Оставшись один, Пихт стал думать над сообщенной ему новостью, но пронзительный телефонный звонок прервал его размышления. Междугородная станция сообщила, что связь с Аугсбургом установлена и заказанный разговор может состояться через две минуты.

4

– Господин директор, вас вызывает Берлин.

Мессершмитт поднял тяжелую черную трубку, поворочал языком. Так делает спринтер, разминаясь перед стартом.

– Мессершмитт слушает… Я это предчувствовал. Вот как! Семь минут? Понимаю… Вполне официально? Рад. Жду… Ценю… До свидания.

Мессершмитт положил трубку, легко (окрыленно, записал бы его секретарь) поднялся с кресла, подошел к огромной, во всю стену, витрине. За прозрачным, ни пылинки, стеклом выровнялись, как на параде, призы – массивные литые кубки с немецких ярмарок, элегантные парижские статуэтки, фарфоровые, с позолотой вазы итальянских и швейцарских мэрий, кожаные тисненые бювары – свидетельства о рекордах. «Вся жизнь на ладони», – с удовольствием подумал Мессершмитт, вышагивая вдоль витрины.

Он взял в руки последний, самый ценный, отобранный у Хейнкеля кубок: за мировой рекорд скорости – 755 километров в час. Рекорд, установленный на его лучшей модели – «Ме-109Е» – каких-нибудь четыре месяца назад.

«И все это только прелюдия, красивая прелюдия, не больше, – подумал Мессершмитт. – Настоящая авиация лишь зарождается. И первое слово скажу я».

Он позвонил секретарю и попросил немедленно вызвать профессора Зандлера.

Вилли Мессершмитт старался казаться угрюмым. При разговоре он глядел на собеседника исподлобья. Почти двухметрового роста, худой, большеголовый, тонкогубый, с угловатыми скулами, он вызывал невольную робость у своих служащих.

Увидев в 1910 году первый аэроплан Блерио, он, мальчишка, поклялся, когда вырастет, делать такие же самолеты. Будучи студентом, Мессершмитт клянчил деньги у богатых фабрикантов, изобретал, учился, терпел неудачи, подчас голодал, но шел напролом. Мастерская, заводик, завод, концерн… «Мать Германия, в блеске стали на твою мы защиту встали. Сыновьям своим громом труб ответь, за тебя мы хотим умереть…» Теперь тысячи пилотов с этой песней устремляются в небо на его, Мессершмитта, самолетах.

Четыре года назад сошел с конвейера «Мессер-шмитт-109» – самый удачный истребитель из всех, построенных ранее. На нем стоял мотор Юнкерса «Юмо-210» мощностью 610 лошадиных сил. Но воздушные бои в Испании заставили конструктора улучшить машину. Требовалась скорость – Мессершмитт установил двигатель «Даймлер-Бенц» мощностью 1100 лошадиных сил, заменив мелкокалиберный пулемет автоматической пушкой.

Но когда в пикировании «Мессершмитт-109Е» попал во флаттер[6], конструктор впервые понял, что поршневой самолет исчерпал себя: дальнейший прогресс был невозможен. Выход из тупика открывал реактивный самолет.

Тогда Мессершмитт переманил от Хейнкеля профессора Зандлера – специалиста по реактивной технике и аэродинамике крыла. В своей фирме он организовал специальный отдел и выделил для него испытательный аэродром в Лехфельде, неподалеку от Аугсбурга.

Теперь он ожидал, когда оттуда приедет Зандлер, конструктор и начальник этого отдела.

Профессор Зандлер вошел в кабинет с неестественно натянутым лицом. Чувствовалось, что перед дверью он не без труда придал ему выражение равнодушной заинтересованности. Обычно сутулый, сейчас профессор старался держаться прямо.

«Трусит, – решил Мессершмитт, – трусит, оттого и пыжится. А чего трусит?»

– Послушайте, профессор, – начал Мессершмитт, не присаживаясь и не предлагая сесть Зандлеру, – что-то вы давно не приходили ко мне с новыми идеями. Устали? Или не верите в проект?

вернуться

5

Гитлер действительно сдержал слово. «Хе-176» вместо ангара перекочевал в Музей авиации и сгорел во время бомбежки Берлина через шесть лет после описываемого события.

вернуться

6

Флаттер – непроизвольная тряска самолета, которая возникает при скорости, не рассчитанной для данной конструкции машины.

4
{"b":"252851","o":1}