В Нагасаки я вынуждена была назвать подставного свидетеля. Им стала Тэйко, учившаяся тогда в моей гимназии, но на специальном отделении. Правда, она и работала-то в другом цехе, но кроме нее в свидетели я никого не смогла найти.

Душным жарким днем я поехала к Тэйко, с которой давненько не встречалась. Дом ее находился в квартале Сакаэдзяя, неподалеку от синтоистского храма Сува. Среди новых зданий, выстроившихся вдоль трамвайной линии, было много торговых заведений, больниц; перед ними — удивительно ровная мостовая, довольно необычная для холмистой местности Нагасаки. Трамваи ходили по рельсам, уложенным на каменной брусчатке, и их вагоны-коробки грохотали, как тяжелые цистерны. В Сакаэдзяя — конечная остановка. Дом Тэйко, хотя и расположенный на оживленной улице, был скрыт в глубине сада. Дорожка из каменных плит, проложенная от ворот, была усыпана лепестками цветущей спиреи.

Однажды ранней осенью, когда я училась во втором классе гимназии, я тоже принесла в школу ветку спиреи, усыпанную мелкими цветами. Вообще-то цветение этого кустарника приходится на начало лета, но в нашем саду спирея росла в тени, и, видимо, из-за этого цветы на ней держались до конца лета.

Помню, как в это время раздался сигнал воздушной тревоги, и я бросилась бежать, роняя лепестки. Стоя теперь перед домом Тэйко, я вспоминала этот день. На эти воспоминания натолкнул меня цветущий куст.

Я попросила разрешения войти. Ответа не последовало. Однако меня должны бы ждать — я заранее по телефону условилась о своем приходе. Обойдя сад, я позвала Тэйко по имени. Тут сёдзи, выходящие в сад, раскрылись, и из-за них показалась Тэйко.

— О, редкий гость, — приветствовала она меня. В самый разгар лета все сёдзи в доме были закрыты, и дом Тэйко выглядел мрачно.

Нижнюю часть лица Тэйко прикрывала махровым полотенцем. Ее узкие раскосые глаза радостно улыбались.

— Сколько лет не встречались. И впрямь редкий гость, — проговорила она глухим голосом из-за закрывавшего рот по лотенца.

Когда мы обменялись приветствиями, я спросила:

— Носовое кровотечение?

— Да, с самого утра, — ответила Тэйко

Я заметила валявшийся в саду игрушечный автомобиль.

— А малыш?

— Сегодня так жарко, они с отцом пошли на море. Он уже целых двадцать метров проплывает, — радостно сообщила она.

Ее сын учился в первом классе начальной школы. Я посмотрела на часы. Было начало первого.

— У тебя это часто бывает? — свободной рукой Тэйко показала на нос, прикрытый полотенцем.

— Нет, не очень, — ответила я.

— Когда привыкаешь, то относишься к этому как к хронической болезни и терпишь волей-неволей. Теперь уж не так течет. — Тэйко отняла полотенце от лица. — Правда? — Она расплылась в улыбке, но тут из уголка ее губ вытекла красная струйка. Тэйко поспешно наклонила голову набок и шумно втянула ее в себя. Когда нос был зажат полотенцем, кровь, видимо, попадала прямо в рот, не выходя наружу. Вероятно, с утра она много раз глотала скопившуюся кровь. Конечно, лучше сплевывать, но тогда невольно будешь разглядывать. А когда видишь собственными глазами, невозможно обманывать себя, уговаривая: «Течет, но не так уж сильно».

Тэйко знала свои недуги, и, поскольку кровотечение длилось дольше, чем всегда, она вызвала врача.

— Помнишь, я рассказывала тебе о своем старшем брате? Тогда у него было так же.

Я вспомнила: из глаз у него текли слезы, смешанные с кровью, и он умер.

— Да нет, у тебя совсем другое.

— Ах, оставь! Я все понимаю. Кровотечение сильное.

Она рассказала, что с самого утра, несмотря на кровотечение, занималась уборкой, стирала и даже гладила, думая: вот-вот кончится. Одно время казалось даже, будто крови стало меньше. А потом заметила, что внутренняя сторона полотенца начала пропитываться кровью.

— Я постелю тебе. Приляг. — Войдя в комнату из сада, я открыла дверцы шкафа. Вынула матрац, расстелила. Это был детский матрац с яркими картинками-аппликациями из мультфильмов. Тэйко послушно легла на бок. Закрыла глаза.

— Может, позвать мужа? — предложила я. Она запретила, сказав, что после полудня он сам придет. Но ведь так можно истечь кровью! Что делать, если она не остановится?

Мне было страшно оставаться с Тэйко одной. Я было поднялась, сказав, что попрошу кого-нибудь из семьи мужа прийти сюда, но Тэйко опять воспротивилась.

— Не надо никому сообщать. Я понимаю, что досаждаю тебе, но, может, ты посидишь со мной до прихода врача?

Я взяла Тэйко за руку. Она сплела свои пальцы с моими и, глядя мне в лицо, произнесла:

— Так мне спокойнее.

Мы молча смотрели друг на друга. В далеком прошлом, когда за спиной у нас еще были косички, мы обе попали под атомную бомбардировку. Лицо Тэйко нежно белело на фоне детского матраца, и она казалась совсем здоровой. Но наше атомное прошлое не отпускало нас.

— Тебе ведь нужен свидетель, — вдруг вспомнила Тэйко. — Вытаскивай бумаги. Буду твоим свидетелем, пока еще могу писать.

И она размашисто расписалась под заявлением на получение «Книжки», приложив потом личную печать. Нажимая со всей силой на печать из слоновой кости, умирающая Тэйко гневно подтверждала мою причастность к атомной бомбардировке…

В ту ночь мне позвонил из больницы муж Тэйко: ее госпитализировали, и она, видимо, была безнадежна. «Она хочет видеть вас. Не придете ли?» — спросил он меня.

Когда я примчалась в больницу, он стоял около кровати Тэйко. Нос у него был обгоревший на солнце. Когда я с недоумением спросила, почему не привели ребенка, она ответила, что не хочет его видеть.

— Врач сказал, едва ли она дотянет до утра, — тихим голосом сообщил мне муж.

Я никак не могла понять, почему Тэйко не хочет повидать сына.

— Пойду и приведу его, — вызвалась я. И тут Тэйко, лежавшая с закрытыми глазами, открыла их и твердо сказала:

— Не надо.

— Но почему? Неужели ты не хочешь с ним встретиться? — Я все никак не догадывалась, почему умирающая мать отказывается видеть сына.

— Ужасный ты человек, — сказала она сердито. — Я не хочу, чтобы малыш видел мое безобразное лицо. — И Тэйко повернулась ко мне спиной.

Кровотечение стало несколько слабее, но изо рта и носа все время капало. Муж Тэйко вытирал кровь охлажденным полотенцем.

— Это не так уж страшно. Кровотечение, похоже, прекращается, поэтому, если ты все же захочешь увидеться с сыном, я приведу его. Вот о чем я твержу тебе! — И я погладила Тэйко по волосам.

Холодное полотенце, видимо, помогало, и кровотечение уменьшалось. Врач сказал, что конец, скорее всего, наступит этой ночью, однако не исключено, что она протянет и пару дней. Может быть, хоть в этом крохотном счастье судьба ей не откажет.

— Правда, прекращается? — спросила Тэйко, обрадовавшись.

— Да. И поэтому, наверное, стоит все-таки привести мальчика. Ведь ты же хочешь видеть его!

Тэйко взяла мужа за руку.

— Ладно, завтра приведи его пораньше, а сегодня вечером я посплю. — И она подробно объяснила, во что завтра мальчика одеть и где находится одежда.

Муж, опустив голову, вышел из палаты. По щекам его катились слезы. Я подумала, что до утра Тэйко, наверно, не доживет. И муж ее, должно быть, об этом знал.

Я не стала еще раз говорить Тэйко, что приведу ребенка.

В ту ночь она скончалась

Только после того как я получила повестку — вызов на тщательное обследование, я поняла Тэйко, отказывавшуюся от встречи с сыном. Вероятно, она хотела умереть в одиночестве, нести одной страдания хибакуся. Я хочу, чтобы и моя смерть была такой же. Хочу, чтобы у сына осталось в памяти нежное, улыбающееся лицо матери. Наши дети — хибакуся во втором поколении. Возможно, и они умрут той же смертью, что и мы. Поэтому они не должны видеть, как мы умираем. Нельзя до конца показывать им нашу агонию. Вот почему я должна идти в больницу одна.

В тот день, когда я прошла обследование, выяснилось, что лейкоциты у меня упали еще на двести единиц. Слова старого врача: «Падают» — я восприняла довольно спокойно.