Рассказывая о прошлом, увиденном глазами четырнадцатилетней девочки, Кёко Хаяси то и дело как бы мельком говорит и о том, что случилось с теми, кто выжил. Все они теперь «хибакуся» — жертвы атомной бомбардировки, все ждут своей участи. Десятилетия непрерывного ожидания смерти от лучевой болезни — что может быть страшнее?
Повесть Кёко Хаяси, как, впрочем, и остальные произведения о Хиросиме и Нагасаки, включенные в сборник, отличает внешнее спокойствие. Ни одного громкого, возмущенного слова, будто речь идет об обыденном, случающемся повседневно. Но именно это усиливает трагичность восприятия. Когда о страшном говорят спокойно — это заставляет чувствовать его еще острее.
В «Шествии в пасмурный день» Хаяси уже не возвращается к дням атомной бомбардировки. Героиня, от имени которой ведется повествование, в маленьком приморском городке неожиданно замечает в толпе отдыхающих группу людей с транспарантами. Они идут в Хиросиму, чтобы принять участие в Дне памяти жертв атомной бомбардировки. Героиня тоже одна из ее жертв. У нее есть муж, сын, но атомное проклятие уже многие годы незримо висит над ней: она должна постоянно находиться под контролем врачей. Одна за другой умирают ее подруги. Что ждет ее? Она смотрит на здоровых, загорелых юношей и девушек, купающихся в море, для которых хиросимская трагедия — давняя, уже почти неправдоподобная история, и думает: может быть, эти молодые люди действительно никогда не столкнутся с атомной бомбардировкой и сегодня у них нет причин для грусти, но слишком уж они беспечны. А в наш век, когда полностью исключить возможность атомной войны нельзя, беспечность опасна.
Эгобеллетристика, «повесть о себе», — явление чрезвычайно распространенное в японской литературе. Еще в начале столетия некоторые писатели даже не представляли, что может существовать другая литература. Считалось, что лучше всего писатель знает себя, следовательно, если он хочет быть до конца правдивым, то должен ограничить сферу своего художественного поиска лишь собственным жизненным опытом, тем, что он знает как непосредственный участник или, на худой конец, хотя бы как очевидец. Такое самоограничение, как правило, оказывалось малопродуктивным. Но есть и исключения из этого правила. Возможен и на таком пути успех, и немалый, если личность рассказчика настолько значительна, неординарна, что все связанное с ней привлечет интерес читателя.
Именно такой личностью является Ёко Ота. Выдающаяся писательница, открывшая в Японии хиросимскую тему, она была известна еще и как крупная общественная деятельница, посвятившая свою жизнь антиядерному движению. Именно благодаря ее усилиям, ее таланту мир узнал правду об ужасах Хиросимы. Ее первое произведение об атомной бомбардировке, «Город трупов», написанное по свежим следам, осенью 1945 года, было запрещено американскими оккупационными властями. Три года писательница боролась — и победила. Повесть все-таки вышла в свет.
Ёко Ота — одна из жертв атомной бомбардировки Хиросимы, и все, что она рассказала, — чистейшая правда. Это повествование столь трагического накала, что, даже не выходя за рамки событий собственной жизни, не добавляя в свои произведения ни грана вымысла, писательница заставляет читателя содрогнуться от ужаса нарисованных ею сцен. Рассказ «Светлячки» — не исключение. В нем всего два-три персонажа, намеченных почти пунктирно. Лишь об одном из них, девушке по имени Мицуко, которой взрыв атомной бомбы изуродовал лицо, сказано чуть подробнее. Что ждет ее? Она пытается делать вид, будто не замечает ужаса, с каким смотрят на нее люди, хотя на самом деле замечает и страдает от этого. Может быть, хоть немного ей могла бы помочь пластическая операция, но оплатить ее девушка не в состоянии.
Не зря автор несколько раз возвращает нас к трагедии еще одной жертвы Хиросимы — писателя и поэта Тамики Хара, покончившего жизнь самоубийством. Может быть, аналогичной будет и судьба героини Ота? Как знать. Не каждый может заставить себя забыть о притаившейся в нем болезни, готовой в любую минуту нанести своей жертве сокрушающий удар. Когда читаешь «Светлячков», на память невольно приходит сцена из романа Кобо Абэ «Чужое лицо»: девушка, обезображенная атомной вспышкой, медленно уходит в море, чтобы никогда не вернуться назад. Она поняла, что жизнь для нее кончена. Героиня Абэ не произносит ни одного слова о своем отчаянном решении уйти из жизни. Героиня Ота тоже ничего не говорит о своей будущей судьбе. Тем трагичнее этот образ. И все же хочется верить, что девушка преодолеет это, как преодолела сама Ёко Ота, от имени которой ведется рассказ: «Я не намеревалась следовать примеру Тамики Хара. Конечно, от смерти никуда не денешься, но я предпочитала пожить на этом свете, хотя и сознавала, что с моим здоровьем планы на будущее строить трудно».
«Ледяные цветы» Тамики Хара, упоминавшегося в «Светлячках» Ёко Ота, — рассказ о еще одном «хибакуся», который не может вписаться в послевоенный быт. Как будто и со здоровьем у него неплохо, и работа именно та, о которой он мечтал, подвернулась, и главные трудности позади. Но все равно он чувствует себя случайным человеком среди тех, кто не испытал ужаса Хиросимы.
Хара очень точно и ярко показывает, что трагедия атомной бомбардировки — это сотни тысяч не только погибших и заболевших лучевой болезнью, но и получивших незаживающую душевную рану. Это люди, жизнь которых фактически перечеркнута, и единственное для них утешение — в надежде, что следующее поколение будет счастливее их. Говоря о своем герое, Хара так выразил эту мысль: «Сердце его всегда утешалось, когда он думал о племянницах… И он засыпал с мечтою о том времени, когда маленькие девочки вырастут, найдут себе прекрасных женихов и красиво встретят Новый год».
Сначала название рассказа Тосио Удо «Первая любовь» кажется неожиданным. Лишь прочитав его до конца, понимаешь: это действительно рассказ о любви, любви обреченных. Три короткие встречи, наполненные для двух молодых людей глубоким смыслом. Больная туберкулезом девушка, дни которой сочтены, и юноша, почти мальчик, отправляющийся на войну, осознают, что их ожидает печальная участь, — отсюда инстинктивное желание опереться друг на друга, поддержать друг друга в беде. Вот почему слова юноши: «И это обоюдное понимание я воспринял почти как любовь» — ощущаются как вполне естественные, единственно возможные в предчувствии той страшной жизни, которая им уготована.
Впрочем, повествование ведь идет от первого лица… А нельзя ли предположить, что все кончилось иначе? Что герои остались живы? Разве любовь не могла победить смерть?.. И тогда рассказ выйдет за узкие рамки незамысловатого эпизода и превратится в универсальную проблему человеческих отношений.
«…И порос холм горечавкою» Кадзуо Оикава — рассказ о том, какой переворот произвела в сознании простого, бесшабашного парня случайная встреча со стариком, который уже много лет, не желая верить в гибель сына, ждет его возвращения. Старик принимает своего нового знакомого за погибшего сына, и последние дни перед смертью становятся для него днями долгожданного счастья.
Неизгладимый след оставляет эта встреча и в жизни юноши, заставляя его впервые задуматься над истинным обликом войны. Если раньше он подумывал о том, чтобы пойти служить в силы самообороны, где «и жалованье платят, и специальность можно приобрести», то теперь он осознает, что за этим стоит подготовка к новой войне, к новым трагедиям.
Рассказ Масудзи Ибусэ «Командир, кланяющийся востоку» в полном смысле слова иносказателен, хотя внешне может показаться и нехитрой история о сошедшем с ума офицере, все еще живущем теми идеями, которые долгие годы вдалбливались ему в голову. Бездумное верноподданничество равносильно помешательству — вот главная мысль, пронизывающая рассказ. Офицер возвращается в родную деревню. Война окончилась, крестьяне занимаются мирным трудом, с горечью вспоминая муки, через которые им пришлось пройти. И присматриваясь к своему бывшему односельчанину, они перестают видеть в нем лишь безобидного, несчастного больного. Люди начинают понимать, что именно такие фанатики служили питательной средой, в которой выращивались готовые на все головорезы, что недавние годы войны были «дурацким спектаклем, который так долго разыгрывали сумасшедшие в черных сапогах». Безумен не только сегодняшний «командир, кланяющийся востоку». Безумцами были и все ему подобные. Таков вывод, к которому Ибусэ подводит читателя.
