Никто не разговаривал. Слышно было только шарканье ног и порой потрескивание пламени.

Наконец узкий скальный ход влился в пещеру, заваленную каменными глыбами — немым свидетельством ударной волны, созданной Звездопадом. Среди камней была расчищена тропа, в конце которой светился тусклый красный огонь.

Лондри сморщила нос от дурного запаха, который встретил их, когда они вошли через каменную арку в другую, более просторную пещеру. Впереди над глубоким провалом свисала со скалы корявая клетка из каменного дерева. В клетке сидел человек, прикрытый только собственными волосами. Длиннее, чем его тело, они свисали сквозь прутья, трепеща на сквозняке. Аня проворчала что-то с отвращением, Лондри старалась дышать ртом. Насколько она знала, Оракул никогда не выходил из клетки, хотя она не запиралась; в ней даже дверцы не было — стена, примыкающая к скале, отсутствовала.

Пришедшие остановились в десяти шагах от провала. Струйки пара поднимались из его глубины; в скальных выемках, наполненных маслом, горели огни, тускло освещая пещеру.

Лондри не сразу разглядела, что в сумраке шевелятся какие-то существа — уродцы, еще хуже человека-лягушки, который приходил за ней. Отвергнутые даже жителями Геенны, ценившими почти всякую человеческую жизнь, они нашли приют здесь. Аня обняла королеву своей ручищей, и Лондри благодарно приникла к ней.

Не желая видеть эти уродливые тени, она стала смотреть на Оракула, чьи черты нельзя было разглядеть за спутанной массой волос и бороды, затвердевшей и желтой от грязи и остатков пищи. Его высадили на Геенне еще при прабабке Лондри. Никто из живущих ныне не знал, какое преступление он совершил, — знали только, что он был фанистом Дезриена и сделал нечто столь ужасное в подведомственном ему храме, что Магистерий приговорил его к изгнанию.

Лондри отошла от кузнечихи.

— Я пришла на твой зов, о Старец. Поведай, что уготовано мне судьбой.

Оракул шевельнул костлявой рукой, и несколько существ, одно из которых имело слишком много рук, стали толкать к трещине огромный глиняный сосуд со скрипом и хрустом, от которого у Лондри заныли зубы. На краю они наклонили его, пролив серебристую струю воды в тускло-красную глубину. Из провала повалил пар, и Оракул стал вдыхать его глубокими хрипучими глотками. Члены его затряслись в пророческом экстазе, и он запел тонким, дрожащим голосом:

Оракул умолк, и шепчущее эхо унесло вдаль отголоски его пророчества. Лондри ждала продолжения, но оно не последовало.

Он так ничего и не сказал про двойню. Только война, измена, смерть и обманутые надежды.

Но разве не из этого состоит жизнь на Геенне?

На Лондри нахлынула усталость, и она поняла, что не в состоянии сейчас вникать в смысл пророчества. Она повернулась и пошла обратно, еще тяжелее опираясь на теплую, крепкую Аню. Легаты Высоких Домов, Ацтлани и Комори в том числе, прибудут сюда утром, и ей нужно будет вынести решение.

Гностор Степан Рудерик, бывший член колледжа Архетипа и Ритуала и житель Каросского Узла, любовался зрелищем, которое придумал сам. Это был его дар Саррере, матери Лондри, которую он любил, — дар с целью укрепить ее позицию на Рудном Троне. Он знал, что без его архетипических знаний гееннцы беспомощны.

Вокруг него пылали масляные плошки и свечи, заставляя гранитные колонны и сводчатые арки Палаты Звездопада мерцать искрами слюды. Свет придавал яркость поблекшим гобеленам на стенах, и кожи, содранные с предателей и поверженных врагов правителей Кратера, смотрели пустыми глазами на церемонию внизу.

Но Степан Рудерик помнил Мандалу и Древо Миров — и то, как отправлял правосудие Геласаар хай-Аркад. Охваченный болью, он попытался отогнать от себя память о человеке, которого некогда звал своим другом.

Легаты Высоких Домов со своими присными следовали торжественной процессией за Железной Королевой и ее почетным караулом. Перед каждым из вассальных домов двигалась его эмблема — серп, меч, грифон, орел, костяная звезда или стеклянный цветок. Все это покачивалось над толпой, как целый геральдический лес. Богатые одежды ноблей отражали желтый свет, железные украшения тускло поблескивали и кое-где загадочно светились зеленовато-голубые жемчужины-гаума.

И снова память взяла свое: Степан вспомнил Дулу и филигранную вязь их церемониала.

Из огромного деревянного гидравлического органа за Рудным Троном грянули Фанфары Феррика, и гулкое эхо заглушило голоса и стук сапог почетной стражи.

Но Степан Родерик помнил медную гармонию Фанфар Феникса, и этот звук казался ему глухим и зыбким. На Геенне металл существует для войны и обеспечения власти — никто не станет тратить его на музыкальный инструмент.

Усилием воли Степан отогнал воспоминания. Гонец Оракула и последующий визит в жуткие глубины под домом Феррика выбили его из колеи. Он, хотя и провел около тридцати лет на Геенне, до сих пор не мог привыкнуть к некоторым аспектам здешней жизни. То, что он был Высокожителем, только ухудшало дело.

Саррера любовно подсмеивалась над его отказом от гееннского летосчисления, над его изысканным, с каросским акцентом уни и прочими причудами, как она это называла. Он так и не сумел ей объяснить, что без этих причуд Геенна давно пожрала бы его. С ее дочерью он надеялся добиться большего.

«С моей дочерью». Он подавлял эмоции, неуместные на Геенне, — из-за суровой математики бесплодия род здесь велся по материнской линии, и отец значил не больше, чем дядя. Лондри никогда не понять привязанности отца к его потомству, которая считается нормой в Тысяче Солнц.

Орган умолк, и зазвенела вынимаемая из ножен сталь — почетная стража Железной Королевы обнажила оружие. Сверкающая сталь, богатство Кратера, притянула к себе все взоры, а Лондри взошла на помост и повернулась лицом к собранию.

Позади нее высился Рудный Трон, глыба метеоритного железа, обработанная не человеческими руками, а пламенем своего спуска с небес. Глыба лишь смутно напоминала трон, и только Лондри имела право сидеть на ней. Рядом застыл массивный Гат-Бору, держа перед собой воздетый вверх Меч Опоры.

— Слушайте, нобли Геенны и жители всех областей в пределах пятна, и все, кто ищет правосудия Дома Феррика. — Высокий, чистый голос Лондри звенел, отражаясь от каменных стен. — Именем сверкающей стали и стародавнего обычая, именем мужества, хранящего жизнь от небесного гнева, именем мудрости матерей и праматерей наших, объявляю этот суд открытым.

Она опустилась на Рудный Трон, красиво раскинув свои белые одежды по его изрытой дырами поверхности, и Гат-Бору осторожно положил свой тяжелый меч ей на колени. Степану ее лицо показалось рассеянным, а движения резкими. Он переглянулся с Лазоро, стоящим рядом: карлик слегка пожал плечами, но видно было, что и он обеспокоен.

Механизм правосудия работал с отлаженной гладкостью. Легаты Комори и Ацтлана вышли вперед, сопровождаемые своими эмблемами, и в ровных тонах изложили свои претензии. Здесь не ощущалось даже намека на страсти, которые вызвал этот спор.

Степан скорчил гримасу. Вот оно, истинное свидетельство гееннской бедности: война, готовая вспыхнуть из-за биологического факта, который во всей Тысяче Солнц принимают как должное. Там всякий, желающий иметь двойню, может ее получить — для обстетрической технологии это не проблема. Здесь никто из живых не помнит, когда на планете в последний раз рождались двойняшки. Здесь всякий ребенок, рожденный живым, — уже редкость.