Перед деревянной плитой, над которой были выгравированы слова «Положимся на Бога», и обернутым пластиком американским флагом за высокой кафедрой сидел единственный судья в мантии. За конторками пониже сидели стенограф и секретарь. Еще один чиновник расположился за столом, раскладывая стопки голубых папок с обвинительными заключениями. Между столом с папками и судьей бродили прокуроры, подходя иногда к боковым скамьям, на которых в ожидании слушаний сидели обвиняемые. Среди обвиняемых были лица обоего пола, всех возрастов и в большинстве чернокожие. Все прокуроры были молодые белые мужчины.
Бархатный канат отгораживал эту часть зала от переднего ряда стульев, на котором сидели мужчины в кожаных куртках и джинсах. На ремнях полицейские значки, на лицах смертельная скука. Некоторые спали, у других глаза просто закрыты. Родственники обвиняемых находились в задних рядах среди нищих, которые пришли сюда вздремнуть. Усталость брала верх над буйством и беззаконием, осиливала наигранные проявления цинизма. Будь то судья, обвиняемый, приятель – у всех вялые, сонные лица. Рядом с Аркадием мирно сидела молодая кофейного цвета мулатка с младенцем. В глазах младенца отражались яркие квадраты светильников. Шторы на окнах задернуты. Время от времени смотритель выставлял из зала храпуна, нарушавшего тишину, которая царила в суде, потому что, когда нарушителя и арестовавшего его полицейского приглашали к столу, прокуроры разговаривали с судьей так тихо, что ничего было не разобрать. Затем судья называл цену. Иногда это была одна тысяча долларов, иногда – десять тысяч. Судья не поднимал головы, только поворачивался в сторону того или иного прокурора. Они же торгуются, понял вдруг Аркадий. Приговор занимал минут пять, а то и минуту. В Москве, он слыхал, быстро рассматриваются дела о пьянстве, но здесь-то разбирались дела о грабежах или разбойных нападениях. Как только вызывали следующего обвиняемого, предыдущий с ухмылкой подныривал под бархатный канат, не дожидаясь арестовавшего его полицейского.
– Что такое «залог»? – спросил Аркадий.
– Это то, что платят, чтобы не сидеть в тюрьме, – ответил Кервилл. – Считай, что это долговая расписка, деньги взаймы или налог.
– И это справедливо?
– Конечно, нет, но таков закон. Крысу пока не привели – это хорошо.
Некоторые детективы заходили в зал и с уважением здоровались с Кервиллом. Это были большие небритые парни, мускулы и жиры выпирали из-под форменных рубашек и ремней со значками детективов – ничего общего со стройными агентами ФБР. Один из них, показав пальцем на следующего обвиняемого, стоявшего перед судьей, рассказывал: «Этот хрен напал на женщину в Бэттери-парк, и его задержала бригада по борьбе с грабежами. Потом они сочли, что ее изнасиловали, и передали его девчатам из бригады по борьбе с изнасилованиями, те подумали, что она помрет, и передали нам – мы занимаемся убийствами. Но она не умерла и ее не изнасиловали, так что ее вернули в бригаду по грабежам. А у них закончилась смена, бумаги надо собирать по всему этому чертову заведению, так что, если через минуту не соберут, парень преспокойно отсюда уйдет». «А это псих, – сказал второй детектив. – Еще подростком совершил убийство за то, что живьем сожгли его мать. Приходится брать под защиту всякого, кто напоминает ему о матери». «Так в чем дело? – спросил первый детектив. – В чем, черт побери, заключается это проклятое дело?» Аркадий пожал плечами, он не знал. Кервилл тоже пожал плечами. Он пользовался уважением всех детективов, был символом их знаний, силы, их залитыми алкоголем, но зоркими глазами. «Все дело в том, – подытожил он, – что здесь нет никакого дела». Кервилл с Аркадием вернулись из зала в вестибюль.
– Куда теперь? – спросил Аркадий.
– Пойдем выручать Крысу из предвариловки. Можешь предложить что-нибудь получше?
Кервилл позвонил в железную дверь. В прорезь глянули два глаза, и дверь в манхэттенскую тюрьму предварительного заключения отворилась. В тюрьме содержались ожидающие суда. Если смотреть под углом, зеленые прутья казались сплошной стеной, из которой высовывались руки. Если встать прямо перед ними, то глазам открывались отделанные желтой плиткой камеры, в каждой из которых более дюжины неподвижных фигур покорно ожидали своей очереди, провожая взглядом проходивших мимо Аркадия и Кервилла. Кервилл остановился у камеры, где находился белый заключенный, одетый в шерстяные перчатки с обрезанными пальцами, грязные ботинки, пальто со множеством карманов и шерстяную шапку, натянутую на свалявшиеся волосы. Грязное лицо от злоупотребления спиртным и постоянного пребывания на холоде напоминало кусок мяса. Он пытался сдержать дрожь в левой ноге. У камеры стояли усатый детектив и худосочный юнец в костюме при галстуке.
– Поехали домой, Крыса? – спросил Кервилл заключенного.
– Вы никуда не заберете господина Ратке, лейтенант, – сказал чиновник в галстуке.
– Это помощник окружного прокурора, он собирается подрасти и стать дорогим адвокатом, – пояснил Аркадию Кервилл. – А это очень робкий детектив.
И действительно, детектив словно собирался спрятаться за своими усами.
– Мистеру Ратке через несколько минут будет предъявлено обвинение, – сказал помощник прокурора.
– За непристойное поведение в пьяном виде? – рассмеялся Кервилл. – Вы что, считаете, он пьян?
– Мы хотим получить от мистера Ратке некоторые сведения, – помощник прокурора держался с храбростью испуганной собачонки. – Я хотел бы привлечь внимание лейтенанта к тому факту, что недавно в районе Гудзонова залива совершена крупная кража и виновники до сих пор неизвестны. У нас есть основания полагать, что мистер Ратке пытался продать украденные вещи.
– Где доказательства? – спросил Кервилл. – Вы не можете его задерживать.
– Не воровал я! – завопил Крыса.
– Во всяком случае, он задержан за непристойное поведение в пьяном виде, – сказал помощник прокурора. – Лейтенант Кервилл, я о вас слышал и не возражал бы переговорить с глазу на глаз.
– Ты притащил его за непристойное поведение в пьяном виде? – Кервилл прочел фамилию на значке детектива. – Кейси, верно? Не твоего ли отца я знал? Был такой детектив.
– Крысу уже вызывали, но вместе с ним хотели поставить еще кого-то, – сказал Кейси, не глядя в глаза Кервиллу.
– Я мог бы понять патрульного полицейского, а ты-то как влез в это дело? – спросил Кервилл. – Что, трудно с деньгами? Ищешь сверхурочных? Алименты, что ли?
– Детектив Кейси помогает мне из любезности, – ответил помощник прокурора.
– Ради твоего отца одолжу тебе, – сказал Кервилл. – Готов на все, лишь бы хороший ирландский парень не лизал чужой зад. Не дай бог, другие узнают. – Лейтенант Кервилл, зря стараетесь, – вмешался помощник прокурора. – Детектив согласился предъявить обвинение, как офицер, производивший арест. Мне неизвестно, чем вызван ваш интерес, но мы определенно задерживаем мистера Ратке. В сущности, нам уже пора в суд…
– Клал я на это, – Кейси, махнув рукой, ушел.
– Куда вы? – воскликнул прокурор.
– Меня здесь нет, – бросил, не оглядываясь, детектив.
– Стойте! – помощник прокурора побежал вслед и хотел встать в дверях, но детектив даже не остановился.
– Разбирайтесь сами с этими ирландскими остолопами, – крикнул он и хлопнул дверью.
Помощник прокурора вернулся.
– У вас все равно ничего не выйдет, лейтенант. Если мы даже не предъявим ему обвинение, он не в состоянии сам добраться до дому, никто не придет забрать его.
– Я его забираю.
– Зачем? Лейтенант, для чего вам все это нужно? Вы вмешиваетесь в судебное дело, запугиваете своего коллегу, противопоставляете себя окружной прокуратуре – и все ради какого-то пьяницы! Если офицер позволяет себе такое, то зачем тогда нужен суд?
– Значит, незачем.
Кервилл и Аркадий протащили Крысу через главный вестибюль, и тут он завопил, охваченный приступом белой горячки. Он разбудил и напугал всех спавших в вестибюле нищих. Кервилл зажал Крысе рот, а Аркадий потащил его дальше. Крыса был первым американцем, от которого по-настоящему воняло.
