Она задела самую болезненную из числа недодуманных и нерешённых мною вопросов нашей трагедии: мой следователь на Лубянке, полковник Соловьёв, узнав, что я за границей имел деньги и иностранный паспорт и всё же вернулся домой, назвал меня дураком, бесчувственным человеком. С тех пор одна половина во мне кричала, что я — верный сын своей Родины и герой, а другая — что я всего только фантазер и простак. Нет, во мне были чувства, но какие?

Я задохнулся от наплыва мыслей и приготовился было разразиться речью — не для собеседницы, а ради себя самого, чтобы ещё раз (в который?!) убедить себя в своей правоте, — но она, забывшись, положила на колено ладонь, на которой лежала картофелина, отщипывала от неё маленькие кусочки и бережно подносила к губам: видимо, ей хотелось переменить тему разговора.

— Как я люблю печёный картофель, — мечтательно начала она. — На воле, по правде говоря, я его никогда не пробовала. Но здесь наслаждаюсь. Мякоть розовая и сладковатая, а зарумянившиеся места горчат… Сколько наслаждения может дать человеку один маленький кусочек жалкой пищи… А сколько иного, гораздо более прекрасного, прошло мимо нас совсем незамеченным… Заключение — это яма, из которой яснее видно небо, не правда ли? — Она задумалась, потом вдруг засмеялась и другим голосом спросила: Сегодня я несколько раз видела в зоне пожилого мужчину с пенсне на носу. Он прохаживался среди пышных клумб совершенно голым и босым. Это было очень забавно! В руках держал лист бумаги. Кто он?

— Крупный ленинградский инженер-мостовик. Его вызывают в центр по наряду. В бане шпана украла все его вещи. От шапки до ботинок.

— Почему же ему не дадут что-нибудь?

— «Что-нибудь» он брать не хочет — у него было обмундирование первого срока. Он вертится перед окнами штаба и старается попасть на глаза начальнику. Вечером он исчез, заметили? Сейчас или сидит в изоляторе, или уже добился своего и ждёт концерт, как и мы с вами. Это случается здесь нередко.

Вообще, особый романтический колорит толпе заключённых придают инвалиды с оторванными рукавами или штанинами: сейчас ещё тепло, из рукавов и штанин они шьют ноговицы на зиму, ноговицы в ходу на лагерной толкучке.

— А что там ещё продают?

— Кто что может. Кормящие матери сцеживают своё молоко, добавляют к нему мел и воду и меняют работягам на краденый лук или мясо, а то и инвалидам на ноговицы. Малолетки на шап-шарап грабят бумагу у вольных девушек в штабе — она идёт на заявления в Москву, письма родным и игральные карты. Бесконвойники продают…

Но долговязый начальник режима вдруг поднялся, вынул трубку изо рта, поднял руку и закричал:

— Эй вы там, на галёрке! Тише! Начинаем концерт! Будете шуметь — отправлю в клоповник! Понятно? У меня не разгуляетесь! Самоохранники, закройте входную дверь. Тише! Слово предоставляю начальнику культурно-воспитательной части для зачтения последнего номера центральной газеты! Садитесь все и слушайте!

На сцену выполз старичок-начальник, одел очки, развернул газету, и поскольку лампочка светила плохо и мигала, он поднял газету повыше и заслонил ею своё лицо так, что до зала стало доходить только недовольное глухое ворчание и отдельные фразы:

— «Правда» номер двести двадцатый вид субботы четвёртого сентября сорок второго году слухайте передовую под общим названием «Наступление Красной Армии». Бур-бур-бур-бур… Бои уже ведутся в коренном Донбассе на земле Украины… бур-бур-бур… От Советского Информационного бюро. Сводка за третье сентября «бур-бур-бур… Бои в Донбассе… освобождено пятнадцать населённых мест… южнее Брянска… юго-западнее Харькова… бур-бур-бур-бур…» Прослухайте подвальную статью Наркомюста СССР Н. Рачкова под общим названием «Война и законность» бур-бур-бур. В советских законах выражены интересы рабочего класса, трудового крестьянства и интеллигенции нашей страны… бур-бур-бур-бур… Ленин учил: малейшее беззаконие, малейшее нарушение советского порядка…

Чтец опустил газету, поднял очки на лоб и закричал в зал:

— Што за смех? Раскашлялись! А ты, там, в углу, ещё раз свиснешь, так я тебя собственноручно потащу в изолятор!

Потом снова опустил очки на нос, прикрылся от слушателей газетой и забурчал:

— «…есть ещё дыра» — да тише! Что смешного в слове дыра, дураки? Тише! — «дыра, которую немедленно используют враги трудящихся». Тише! На XVII съезде ВКП(б) и XVIII партийной конференции борьба за строгое соблюдение законов была определена как одна из важнейших обязанностей коммуниста. Что за идиотский смех? Я спрашиваю, почему в залу идиотский смех? «Закон есть закон для всех. Мы все — слуги государства. Этому нас учит товарищ Сталин», — говорил… Какой это дурак там у двери чихает десять раз кряду? Што за чих? — говорил товарищ Маленков… бур-бур-бур-бур… «Сталинская конституция с предельной ясностью показала, что у нас в стране социализма обеспечен расцвет права и законности»… Опять ты чихаешь там, у двери? Самоохранник, зараз дай его за дверь, чтоб вычихався!… «Полное совпадение того, что есть на деле и выражено в законе — непреложный принцип социалистического права».

В зале начался общий весёлый шум.

Чтец опять опустил газету и снял очки. Он, наконец, потерял терпение.

— Топочете, а? Эх вы, лошади! Бескультурье! Одно слово — заключённые. Ну чого вот ты улыбишься? Кажи, чого? Шо я казав щось смешного, а? Читать вам неохота, да?

Начальник в сердцах сложил газету, очки сунул в футляр, не спеша захлопнул крышку и бережно спрятал футляр и газету в карман. Потом нерешительно потоптался немного и стал, кряхтя и ворча себе под нос, медленно и неуверенно спускаться в зал по шатким ступенькам. И сейчас же позади него занавес вздрогнул, зашевелился, от середины по его поверхности пошли складки, и вдруг обе полы разошлись, и на на авансцену вышла невысокая женщина с бледным приятным лицом, в телогрейке, оборванной юбке и больших рабочих ботинках. Она медленно обвела зал глазами, сделали привычный жест приветствия и с положенной улыбкой начала:

— Добрый вечер, граждане начальники и товарищи заключённые. Начинаем очередной концерт культбригады КВЧ 1-го лагпункта. Ведёт концерт заключённая Владимирова.

Женщина сделала паузу. Шум стих. Волоча тяжёлые ботинки, женщина подошла к рампе.

— Первым номером сегодняшней программы будет выступление заключённой Екатерины Владимировой, то есть моё. Я прочту известное стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Кто не причастен». Стихотворение представляет собой вольный перевод с греческого. Оно написано в ссылке, в селе Михайловском, и относится к тем Лирическим произведениям великого поэта, которые прочно вошли в сокровищницу нашей поэзии.

Тут Катя вскинула голову, глядя поверх голов, замерла на мгновенье и затем звучным и сильным голосом начала: Кто не причастен тайному счастью…

— Стой, хто йдёть? — вдруг неожиданно гаркнул за стеной хриплый голос: вышка находилась как раз против сцены.

— Надзиратель Чуркин!

— Пррррроходи!

— Выступление гражданина Чуркина закончилось! — громко крикнул кто-то в зале. Вспыхнул смех.

Катя улыбнулась, нашла меня глазами и сделала чуть заговорщицкий знак. Потом вытянулась и снова вскинула голову: