— Женюсь и на ней!

— Скажи ей после свадьбы, что тебе в ней что-нибудь не нравится. Посмотрим, что выйдет!

— Ладно!

Сказано — сделано.

— Что же мне в ней не нравится? — потихоньку спрашивал рыцарь у Пополани на свадебном пиру.

— Да хоть стан. У неё талья полновата!

— Так я тебе очень нравлюсь? — кокетливо спрашивала Булотта, когда они остались одни.

— Талья немножко полновата! — мрачно буркнул рыцарь.

Булотта так рассердилась, что немедленно выгнала рыцаря из своей комнаты, а для Пополани было приказано приготовить верёвку.

— Погоди! — едва умолил на коленях Пополани Рауля фон-Синюю Бороду.

Три дня плакала Булотта, а на четвёртый послала за слесарем.

— За слесарем послала! — подозрительно заметил рыцарь.

— Ничего! Значит, что-нибудь выдумала!

— Едем в поход!

— Ох, смотри ты у меня! Кажется, придётся мне накормить моих борзых учёными мозгами! — сказал рыцарь, однако решил ещё повременить и поехал в поход.

Проходит год.

Возвращается рыцарь из похода, а навстречу ему выбегает Булотта.

Талья как у осы.

— Милый, — говорит, — видишь, какая у меня талья.

— В тальи-то ты похудела! — мрачно буркнул рыцарь. — Ну, а вот где же ребёнок?

— Какой ребёнок?

— «Какой»! Твой. Не мой, конечно!

— Опомнись, рыцарь! Никакого ребёнка нет.

— Странно! Сколько лет живу, а этакого чуда не видывал! Кажется, и пажи и оруженосцы были дома.

— До них ли мне было? Во-первых, зачем они мне? В твоём отсутствии меня целыми днями обнимал вот этот корсет. Так жмёт, что и об оруженосцах думать забудешь.

— А по вечерам?

— За день так нажмёт, что вечером, как снимешь, заснёшь словно убитая.

— Пополани! Ты хоть и учёный дурак, а умный человек! — крикнул рыцарь, соскакивая с коня.

Так был изобретён корсет, охранявший супружескую верность.

Впрочем, с тех пор корсеты стали делать пошире.

Замечено, однако, что пока жена в корсете, у мужа никогда не чешется лоб.

Нас собралась небольшая компания.

Исключительно мужчин, — и потому мы говорили исключительно о женщинах.

В них отрицалось, разумеется, всё: способность любить, ненавидеть как следует, просто чувствовать.

Даже, кажется, существование самой души.

Но ведь должно же быть хоть что-нибудь у этих существ, у которых нет ничего?!

— У них есть дурные привычки.

— И странности.

— Только!

X. рассказал о странной мании у его жены к страусовым перьям.

У неё их миллион, но она не может видеть хорошего страусового пера без того, чтобы его не купить.

— Вы не поверите, сколько их у нас! Когда я вижу эту коллекцию, я хохочу до слёз. Мне кажется что все страусы в Африке ходят кургузыми. Их всех ощипали, для моей жены.

Жена г. Y. страдает манией, менее разорительной.

У неё страсть к шпилькам.

— Не то, чтобы к «шпилькам», которыми женщины любят угощать добрых приятельниц, — это было бы понятно! А к самым обыкновенным металлическим шпилькам.

Ими завалены все столики, все этажерки, ящики комодов, даже ящики письменного стола г. Y.

— Я думаю, что какой-нибудь английский фабрикант прямо существует на наш счёт. Мы его содержим!

Г. Y., действительно, весь свой век «сидел как на шпильках».

Берёт бумаги, — из самого важного «дела» вываливается пачка шпилек.

Предлагает приятелю сигару, — тот покатывается со смеху: в ящике вперемежку с сигарами лежат пачки шпилек.

— Это прямо мания.

Г-жа Y. теряет их сотнями и покупает десятками тысяч.

— А вот у моей жены ещё более странная мания! — восклицает г. Z. — Вообразите себе, что у неё страсть… к крючкам для ботинок!

Неправда ли, странно?

У каждой женщины есть один, два, ну, самое большее три крючка для застёгивания ботинок.

Ведь у женщин в конце концов всё-таки только две ноги!

А вот у моей жены… нет, да вы не поверите, сколько у неё крючков.

Она не может выйти из дому без того, чтобы не зайти и не приобрести себе нового крючка для ботинок.

— Да, да, это настоящая мания!

Болезнь, если хотите.

Я думаю, что это последствие первого ребёнка.

Знаете, с женщинами это бывает.

У них являются психические странности.

Нет, нет! Не говорите! Тот, кто знает женщин так, как я, тот не ошибается!

Раньше я этого не замечал.

Но на второй год замужества у неё, как только она уйдёт из дома, при возвращении обязательно окажется новый крючок для ботинок.

Сначала она очень конфузилась, когда я поднимал с пола крючок, если она случайно теряла его во время переодеванья.

Я понимаю! Ей стыдно было признаться в своей смешной мании.

Но потом привыкла.

Когда она возвращается, я обыкновенно спрашиваю:

— Ну, душечка, покажи мне твой новый крючок для ботинок!

И она преспокойно достаёт из кармана новый крючок.

Если она возвращается без меня, то я — нарочно, для смеха — спрашиваю потом горничную:

— В каком платье барыня выходила сегодня из дома?

И обязательно нахожу в кармане новый крючок.

Ха-ха-ха!

Не правда ли, забавно?

А вы знаете, какой сюрприз я сделал ей в этом году в день рождения?

Я подарил ей пятьдесят крючков для ботинок.

Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

Не считая этих пятидесяти, у нас 216 крючков.

В полтора года 216 крючков. Как вам это понравится?

— Это, конечно, очень забавно! — заметил, вставая, г. M. — Но мне кажется что нам пора и расходиться!

Все нашли то же самое.

Мы вышли первыми, я и г. W.

Он, видимо, был дурно настроен после болтовни.

— Эти ослы… я говорю о мужьях… Эти ослы стоят того, чтоб их вешали на крючках для ботинок их жён.

— Почему так?

— Эта г-жа Z. — удивительно рассеянная особа, надо ей отдать полную справедливость! Для каждого свидания приходится покупать новый крючок, чтоб застёгивать ботинки. И каждый раз она по рассеянности кладёт этот крючок в карман.

Г. W. сделал жест, полный негодования.

— Я, чёрт возьми, подарил ей таким образом 112 крючков! Но хотел бы я знать, откуда взялись остальные сто четыре?

— Мой друг, вас обманывают, — чуть было не воскликнул я, — потому что и я ей «подарил» таким же образом 76 крючков.

Но в эту минуту нас догнал г. Z.

Он всё ещё был в отличном настроении.

— Нет, как вам нравится эта мания моей жены? Сегодня я ушёл сюда. Жена ушла куда-то к знакомым. Но по дороге она, наверное, зайдёт в магазин… хотите держать пари, что она принесёт с собой новый крючок? Ха-ха-ха! В конце концов, я, кажется, открою магазин крючков для ботинок.

— В конце концов, ты, кажется, откроешь магазин роговых изделий! — проворчал г. W., но так, что, кроме меня, никто этого не слыхал.

Да! У женщин бывают странности.

Какая женщина откажет себе в удовольствии подвергнуть унижению счастливую соперницу? В особенности, если эта соперница ещё и приятельница! Анна Ивановна, молодая женщина, только что овдовевшая, подала связку писем совсем уничтоженной Марье Петровне.

— Вот. Я нашла их в бумагах покойника.

Марья Петровна взяла письма дрожащими руками.

— Я не знаю, что мне думать о вас… Вы или очень злы, или очень великодушны.

— Не то и не другое. Я просто удивлена.

По губам Анны Ивановны пробежала презрительная гримаска.

— Я прочла ваши страстные излияния… Вот никогда не думала, что покойный Николай Николаевич мог внушать такую пылкую страсть!

Её письма читали! Марья Петровна чувствовала себя так, как будто её публично раздели.

— Вы можете меня презирать или ненавидеть, но я любила вашего мужа. Я горячо, я безумно его любила. Да его и нельзя было не любить! Его…

— Моего Николая Николаевича? Вот не подозревала!

— Он был так мил, всегда любезен, трогательно предупредителен, весел.

— Николай?