Но оружные люди ответили смехом и звуками рога, и смех их становился тем неучтивее, чем громче кричал слуга. Наконец тот, кто возглавлял воинов, человек с русой гривой, скомандовал атаку и метнул в епископа копье. Копье просвистело мимо уха слуги и вонзилось в дерево совсем рядом с головой Детмара. В то же мгновение всадники ринулись вперед, и Детмар, едва успев разглядеть поднятые копья и сверкнувшие мечи, обратился в бегство; вся его дружина последовала за ним, спасаясь изо всех сил. Во время этой бешеной скачки, увы, встречались им еще и другие отряды, и в конце концов епископ со своими людьми был загнан Бог весть куда.

После всего этого Детмар окончательно потерял направление, и поезд его забрел далеко на север. После долгих блужданий, только на третий день, выбрались они на проезжую дорогу. Тут нагнали они оборванного монаха, который с посохом и сумой шел себе вперед, ни на что не обращая внимания. Детмар спросил его:

— Куда держишь путь? Какова твоя цель?

— Иду я в город по названию Жичь, где сидит епископ.

Услыхав такой ответ, Детмар не сразу решился расспрашивать дальше и не знал, называть ли свое имя: он хорошо помнил, что Жичский епископ в ссоре с князем Болеславом.

«Как поступишь?» — вопросила епископа осторожность.

«Откроюсь монаху», — ответила доверчивость.

И Детмар рассказал ему, кто он такой, откуда едет и чего ищет. Дружина его измучена, три человека тяжело пострадали, упав с лошади, и не могли продолжать путь, не восстановив сил.

— Тогда не возвращайтесь в Чехию, — посоветовал нищий монах, узнав обо всем этом. — Ступайте со мной, я доведу вас до монастыря, где вам окажут прием, достойный епископской дружины. Там вы залечите раны, и я, изнуренный голодом, насыщусь вместе с вами.

Тем временем чешские войска соединились с отрядом, посланным на баварскую войну польским князем Мешко, зятем Болеслава. Но счастье изменило союзникам. Генрих Баварский был разбит, а власть императора Оттона II упрочилась.

Тогда великое веселье охватило императорские войска и внушило им безмерную спесивость. В безудержном порыве, как развеваются гривы лошадей, что мчатся вперед и не могут остановиться, двинулись императорские полки, грабя и поджигая, с такими криками, словно битва продолжалась. Так в адском своем бесновании подошли они к древней Пльзени, глубоко вклинившись в Чешскую землю. Никакие войска не оказали им сопротивления, никто не остановил их. Опьянев от собственной мощи, не соблюдая ни порядка, ни осторожности, необходимых даже победителям, разбили они стан на берегу реки Мжи. Пригнали скот и занялись убоем и разделыванием туш. В этот день стоял страшный зной, солнечный жар еще усиливали бесчисленные костры, ибо велика была добыча, и мяса было более чем вдоволь. Всякий жарил на костре — кто барана, кто лошадиный окорок…

Навалявшись у костров, наевшись до отвала, упившись весельем, как пьяницы вином, кинулись солдаты в воду, окунуться в прохладные струи. Высоко взметнулись брызги, волны хлынули на низкий берег, побелела от пены река, в водяных каплях заиграли все цвета радуги.

Пока императорское войско предавалось развлечениям, развалясь частью в воде, частью за обильной едой, приблизились отряды Болеслава II, неотступно следовавшие за победителями. Чехи долго воздерживались от битвы, долго отступали, долго, уподобившись лесной чаще, не колышимой ни дуновением ветерка, лежали на опушке; но теперь, когда немецкие копья воткнуты в землю и брошены мечи, дал Болеслав знак своим людям выйти из укрытия и, разделив их на три отряда, приказал ударить с трех сторон.

Вот разбегаются чехи, мчатся со склонов холмов, устремляясь в речную пойму.

Первая шеренга, выпустив стрелы, бросается в сторону, открывая путь второй.

Третья же, размахивая копьями, рассеивается, преследуя тех немцев, что пытаются добежать до брошенного оружия.

А за третьей шеренгой накатывается новая и еще новая, но той уже некого бить: неприятель порублен.

Быстротечной была эта сеча. Так мало времени потребовалось, чтобы погубить силу войска. Сколь краткий миг занимает путь от земной жизни к смерти!

После такого жестокого разгрома врага армия Болеслава перешла границу и достигла города под названием Жичь. Здесь была резиденция епископа, который препятствовал замыслам чешского князя и выступал против него в советах. Болеслав приказал ударить на Жичь и взял ее.

Но когда чешское войско только еще добывало стены города и взламывало ворота, с другой стороны близился к Жичи епископ Детмар. Он ехал, опустив голову и не глядя вокруг, а нищий монах вел его кобылу под уздцы. Монах служил епископу вместо проводника, который умер от раны, полученной в лесу.

С того момента, как епископ покинул Прагу, он подвергался одним лишь невзгодам и страданиям. Несколько человек из его свиты умерли, двое были убиты, и в довершение всех бед случилась еще неприятность: его лошадь, такая смирная, единственная годившаяся для того, чтобы нести столь неопытного седока, пала от истощения. Епископу пришлось пересесть на норовистую, плохо объезженную кобылу.

Примерно в двух переходах от Жичи епископ стал расспрашивать монаха о Жичском епископе. Детмар опасался, что будет плохо принят: ведь сам он должен был занять более высокое место, чем тот; между тем ехал-то он из Чехии и, следовательно, считался сторонником Болеслава, а это могло сулить ему лишь холодную встречу.

Выслушав опасения Детмара, монах ответил примерно так:

— Герцоги, императоры и князья часто внушают людям страх, но от Бога им дана лишь такая власть, которая соответствует силе их войска. Они внушают страх, когда побеждают, но живут в пренебрежении, когда их крепость разрушена и войска разбиты. Таков удел князей. Они стремятся подавить друг друга, и один другому не спешит на помощь. В противоположность этому — чего может ожидать монах? Он подобен бедняку. Ветер срывает его капюшон, дождь и солнце выбеливают его ветхое коричневое одеяние. Нет у него оружия; нет слуг, и идет он по миру одинокий, как я. Но это лишь видимость и обман зрения, ибо незримые стражи идут впереди монаха и всесильные защитники сопровождают его! Когда же наступает решающий миг и опасность приближается к монаху, один из этих защитников возлагает десницу на рамено одинокого путника и направляет его шаги так, чтоб встретился он с другим монахом или со священником, во власти которого подать помощь и утешение. Поэтому и случилось, что твоя дружина вышла на мою дорогу, и я, вместо того чтобы тащиться жалким пешеходом, сижу теперь на добром коне, и опоясано мое тело, и копье в моей руке. Поэтому уповаю и твердо верю, что и ты вправе довериться охране Жичского епископа. Священник льнет к священнику, епископ к епископу. Другими словами: я, бедняк, и ты, епископ оглашенный, и он епископ на деле — все мы дети одного Господа, и правит нами единая воля.

Беседуя так, поднялись епископ, монах и вся малая дружина на высотку, лишенную растительности; отсюда открывался великолепный вид. Лес здесь уступал место прекрасно возделанным полям, и между полосок волнующихся нив тут и там разбросаны были виноградники и маленькие каменные склады. Вдали же высились город и два-три селения.

Зрелище это весьма порадовало монаха. Он остановил лошадь, чтобы оглядеться повнимательнее. И, приложив ладонь ко лбу, молча улыбался, любуясь прелестной картиной.

Но вдруг он нахмурил брови, а епископ бросил:

— Людей-то в Жичи — как мух! И я бы сказал — войско стоит перед городом!

Встревоженный, с помрачневшим лицом, он напряг слух, не принесет ли ветер какие-либо звуки. Но ветер, к тому же совсем слабый, дул им в спину. Со стороны города едва доносился только слитный гул, какой бывает там, где собралось много народу.

— Ты уверен, что сегодня нет никакого праздника в честь какого-нибудь святого? — спросил епископ.

— Я уверен в том, что эти негодяи разоряют виноградники! — вскричал монах. — И ворота открыты, я вижу — толпы людей проходят в город и выходят из него. Город захвачен неприятелем!