Из этой встречи выросла более чем десятилетняя дружба с Ясуа Симата, его личным секретарем. Наши пути пересекаются и по сей день. Для меня Япония с тех пор навсегда связана с выжидательно внимательным Симата-сан.
Соити Нома создал несколько фондов, способствовавших развитию книжного дела. Один из них — «Tokyo Book Development Center» — видит свою задачу в том, чтобы развивать книжную торговлю в Азии.
Этот Центр, не приносящий прибыли, является организацией с годовой сметой в 32 миллиона иен, половину из которых берет на себя государство, а вторую половину составляют взносы членов-спонсоров и валютные вливания из фондов ЮНЕСКО. Позднее я встречал другие такие же Центры в Латинской Америке и Африке, но ни один из них не функционировал так хорошо.
Центр стремится способствовать развитию обмена информацией о работе издательств, совершенствовать распространение учебников и других учебных и книжных пособий, необходимых для подрастающих читателей, а также оказывать посредничество в зарождении издательского дела во всей Азии.
Здесь мне преподали первый урок на тему «Проблемы книжного дела в отдаленных азиатских регионах», чем я и хотел детальнее заняться во время этой поездки. Директор Центра Сигэси Сасаки, являвшийся одновременно главой объединения японских издателей, и молоденькая переводчица Тосико Мураи приложили немало усилий, чтобы помочь мне разобраться в этом:
«Почти все страны Азии находились до недавнего прошлого под чужим господством. Их системы образования были тесно увязаны с потребностями господствующих колониальных держав. Использовавшиеся в школах и университетах учебники были почти все без исключения привозными. За счет этого иностранные издательства могли жить спокойно и безбедно. Только со времени независимости этих стран появляются свои азиатские издатели.
С момента обретения азиатскими странами независимости новым правительствам частично удалось пробить революционные изменения в политике образования и учебных планах, добиваясь их соответствия новым общественным требованиям в своих стран. Неожиданно возник огромный спрос на книги всех видов. Это был сигнал для дельцов-предпринимателей вступить в бой за свое место на издательском рынке.
Но после первого подъема энтузиазма все быстро охладели. Молодые издатели столкнулись с целым рядом проблем, оказавшихся им не по плечу. Между отдельными азиатскими странами практически не существовало кооперирования. Продукцию производили из расчета только на свой маленький местный рынок. В результате первый тираж оказывался, как правило, очень низким и потому нерентабельным. Покупательная способность азиатского населения была значительно ниже средней, что особенно отразилось на книжной торговле. Независимо от размеров издательского дома, каждый из них испытывал дефицит капитала. Банки и правительства не спешили оказывать финансовую поддержку. Что, кроме книг, мог представить в качестве гарантии издатель!
Не хватало авторов профилированных книг, прежде всего университетских учебников. И привычки читать практически тоже не было, или в лучшем случае это носило любительский характер. Не было современных типографий. Не существовало фирм-распространителей, так что даже очень хорошо изданные книги продать было трудно. Отсутствовали библиотеки. В книжной торговле ощущался недостаток морали и обязательств в платежах, не было автоматизированной инкассосистемы взаиморасчетов.
Во многих азиатских странах существовали также проблемы с языком. Приходилось обслуживать слишком много различных языковых регионов. Слишком часто вносились изменения в учебные планы. Пиратские тиражи стали правилом почти для всех стран. Авторское право охранялось только в крайне редких случаях».
Такую же безутешную картину состояния книжного дела я нашел потом почти во всех развивающихся странах. Но здесь, в Токио, я все-таки был немножечко склонен заподозрить японцев — потомков одной из ведущих в прошлом колониальных держав в Азии и тем самым как бы ответственных за удручающее положение дел в постколониальный период — в том, что они сгущают краски, рисуя мрачную картину сегодняшних азиатских проблем в книжной торговле. Может, даже, чтобы выгородить необходимость существования этого Центра и значимость своей работы. Однако мои подозрения, хочу сказать об этом сразу, не подтвердились — как раз все наоборот!
А пока, подготовившись эмоционально, я отправился к следующей станции назначения в этом азиатском путешествии, во время которого хотел составить собственную картину состояния книжной индустрии стран Азии, чтобы начать с ними ту совместную работу особого рода, какой я занимался. 16 февраля я вылетел в Южную Корею.
Сеул
За предыдущий этап своего путешествия я научился приспосабливаться организационно к местным широтам. В Сеуле я систематически помечал на карте города маршруты походов к местам переговоров, прокладывая пути прямо от отеля «Хосун» в центре города, где я остановился. При этом меня частенько сопровождал д-р Ханс-Юрген Забаровски, профессор 234 Петер Вайдхаас.
И обратил свой гнев в книжную пыль…
факультета германистики Ханкукского университета. Он готов был взять на себя вместе с женой-кореянкой проведение предполагаемой нами здесь в ближайшем будущем выставки.
Директор филиала Гёте-Института д-р Вальтер Бройер и атташе по культуре нашего посольства г-н Энгельхардт также оказывали помощь, всячески поддерживали и информировали меня.
Заручившись советами этих трех немцев, знатоков Кореи, иногда даже эскортируемый ими, я все глубже проникал на незнакомую территорию «книжной» Кореи. Не сосчитать было, сколько я провел за одну эту неделю разговоров, носивших разведывательный характер.
Как выглядит этот корейский «книжный» ландшафт, куда я хочу направить наш немецкий кораблик? Подтвердятся ли убийственные высказывания представителей японского центра относительно слаборазвитого книжного дела в Азии?
У истоков корейского печатного и издательского дела стояли великие достижения. Первые публикации с деревянных форм, по образцу китайской ксилографии, восходят к правителю Кёнджону из династии Корё (1011), который распорядился отпечатать сборники буддийских сутр, и к правителю Коджону (1230) из той же династии, в чье правление впервые были применены медные литеры, то есть более чем за 200 лет до Гутенберга.
В эпоху Гутенберга произошло событие, которое неминуемо должно было дать толчок самобытному развитию Кореи и которое еще и сегодня выделяет ее среди остальных азиатских стран в сравнении их древних культур: изобретение хангыля — национального фонетического буквенно-слогового письма.
До 1446 года, пока король Седжон из династии Ли не обнародовал эдикта для поощрения использования хангыля, корейцы зависели в своем литературном развитии от китайских иероглифов. Как в Европе знание латыни, так и в Азии китайская грамота являлась по причине ее чрезмерной трудности привилегией аристократии.
Однако ранние достижения в этой области оказались в Корее невостребованными, и письменность не получила дальнейшего развития. Отпечатанные с помощью медных литер произведения так и остались единичными экземплярами. Корейское издательское дело на долгое время попало в зависимость от изготавливаемых вручную копий или известных также и на Западе инкунабул.
Современная печатная техника была завезена в Корею очень поздно, только где-то около 1844 года, после открытия Кореи Западом. При этом, как и везде в Азии, решающую роль сыграли христианские миссионеры. В 1888 году католическая школа в Сеуле основала типографию для издания Библии и других религиозных книг. В 1889 году там стали обучать печатному делу и издавать на хангыле и английском Библию и еженедельный журнал для корейских христиан. Позднее, присоединив при содействии активно работавшего в Китае миссионера Аппенцеллера переплетную мастерскую, здесь стали печатать и издавать первые газеты, потом журналы и учебники. С растущим влиянием Запада росло и число частных издательских фирм.
