3 июля 1973 года стоял жаркий воскресный день. Биржевое объединение праздновало коллективный выезд на природу. А мы, кандидаты, один за другим представали перед строгими экзаменаторами.
Как вы представляете себе будущее Франкфуртской книжной ярмарки? Это был один из решающих вопросов, который, как я догадывался, позволял выявить скрытые внутренние резервы кандидата.
Пусть немного, но я все же был знаком с механизмом работы этого высокого собрания. Поэтому не стал пускаться ни в какие заумные рассуждения, а просто ответил:
— Думаю, стоит продолжить политику господина Тауберта. Ведь это он сделал ярмарку такой, какая она есть сегодня!
На этой точке зрения, так я надеялся, всем им было сойтись проще. А для ветрогона, каким меня считали некоторые члены совета, я держался на удивление подчеркнуто солидно.
Мы были свободны, а члены совета удалились для вынесения трудного решения.
Мысленно я все еще находился в Латинской Америке и вообще не питал никаких иллюзий. Я отправился домой, лег на тахту и заснул. В четыре часа пополудни, как нам рекомендовали, я набрал номер отеля и попросил соединить меня с конференц-залом, где совещались члены совета.
Трубку взял господин Фридрих из издательства «dtv-ферлаг».
Я произнес:
— Говорит Вайдхаас, я хотел бы узнать…
Я услышал, как господин Фридрих прикрыл трубку рукой и крикнул в зал:
— Это Вайдхаас… — Где-то в глубине слышался шум нескольких голосов, говоривших одновременно. Наконец господин Фридрих снова обратился ко мне: — Господин Вайдхаас, это вы!
Я не понял:
— Да, это говорит Вайдхаас, я бы хотел…
— Нет, нет, господин Вайдхаас, это — вы!
Я, словно меня стукнули пыльным мешком, принялся опять за свое:
— Ну да, это Вайдхаас, вы меня не поняли…
— Нет, это вы меня не поняли! Это — вы! Место за вами!
Мгновенно меня охватила торжественная тишина. Я медленно опустился на тахту. Посмотрел на потолок. Моя жена с детьми еще не вернулись из Латинской Америки. Я знал: вот оно, решение, и час его пробил! Я причалил туда, куда прибила меня жизнь. Ни там ни сям, а где-то посередине.
В тот июльский день я занял эту свою позицию — «между двух стульев» — и надолго застрял на ней.