Есть еще какая-то майорская дочь, увезенная с Линии, когда ей было лет 15; теперь ей уже за 50. Она уже на воле, преимущественно занимается промыслом наших сведен, прислужничает и навязывается всем новоприезжим.

Беглых татар наших в Бухаре, как уже было упомянуто, великое множество; и немало их, говорят, в Кокане, в Ташкенте и по всему Турану; только в Хиве их почти нет. В степи, подалее от Линии, во всяком ауле два-три человека. Через Бухару проходят также нередко бежавшие из Сибири ссыльные закавказские татары, армяне, грузины, черкесы и греки. Беглых вообще из Сибири очень много. Татары наши в степи учат грамоте, шьют сапоги, ездят воровать, иные торгуют. Похождения одного из этих бродяг, которого я знал в Бухаре, довольно занимательны. Он уроженец города Оренбурга, где жив и поныне отец его, служил в каком-то пехотном полку во время Турецкой войны; передался туркам, был взят в плен вместе с гарнизоном Исакчинским, узнан, прошел сквозь строй и отправлен в Литовский корпус. При открытии Польской войны передался он мятежникам; был в шайке Матусевича, потом, когда кавказские линейцы Матусевича разбили, попал к Станевичу, который соединился с Гельгудом; перешел вместе с шайкой его в Пруссию, воротился и стал разбойничать по лесам, когда же стали преследовать строго разбойников, то пробрался в Вильно, явился и сказался вышедшим из плену башкирцем 9 Кантона, приняв имя убитого им лично башкирца, которого он взял в плен, будучи еще в шайке Матусевича. В Вильно он, в ожидании справки, прислуживал плац-адъютанту. По получении из Оренбурга удостоверения, что такой-то башкирец действительно находился в полку и взят в плен, отправили его, татарина, в Оренбург; на пути бежал он из Черноречья, скрывался у отца в Оренбурге с неделю, украл на Линии у калмыков добрую лошадь и ушел в степь. Там жил он у дюрткаринца Тляулия, но поссорился с сыном его из-за лошади, которую тот хотел у него отнять, и сын Тляулия выдал его султану Юсупу, а этот препроводил его в Оренбург. Здесь он сказался беглым солдатом, был прогнан сквозь строй и отправлен в Финляндский корпус. Дорогою, сколько он ни собирался бежать, не было к тому случая; ослабив кандалы и выжидая время, пришел он наконец в С.-Петербург.

Когда он со многими другими арестантами стоял в Ордонанс-гаузе, в С.-Петербурге, то кандалы с одной ноги свалились; это было в сумерки; он выскочил в дверь, забежал куда-то за угол, отбил кандалы вовсе и, несмотря на шум и погоню, ушел. За городом познакомился он с каким-то цирюльником, попутчиком, украл у него суму с бритвами и прибором и пришел благополучно в Троицк, исправляя путем должность цирюльника; он пускал в деревнях кровь, лечил и сказывался башкиром, который был отдан в столицу в науку и едет теперь домой. Из Троицка бежал он сам пят, с четырьмя солдатами, татарами, и доехал с ними, не видав ни души, до Тургаев. Здесь явился к Марал-Ишану, святоше киргизского рода, отдохнул, откормил лошадей и отправился с товарищами далее. За Куваном ограбили их кайсаки, избили до полусмерти, бросив нагих. Они в свою очередь напали ночью на путников, увидав огонь, отняли пару лошадей и верблюдов, прибыли на них в Бухару. Ныне этот искатель похождений записан ханом в воины, в сипаи, но жалуется, что не кормят, не одевают, и намерен уйти в Персию в русский батальон.

Батальоном этим командует беглый вахмистр русский Самсон. Когда Аббас-Мирза усмирял хорасанцев, то туркменцы взяли в плен 15 человек русских, посланных рыбачить для принца. В том числе был взят и беглый рядовой Кабардинского пехотного полка, который защищался при нападении туркмен, и один из наездников отрубил ему саблею в один мах руку, в полплеча, выше локтя. Искалечив его, туркмены продали его одному бухарцу за два тилла, и он исправляет ныне должность водоноса. Безрукий не давал мне покою, просил, чтобы я выкупил и вывез в Россию; хозяин его отвечал мне: «Что мне ваши два червонца; он мне давно уже водою выносил более этого, и я держу его, как видите, почти на свободе; но отдать его в ваши руки и отпустить в Россию, сами знаете, не могу; за это и меня повесят».

Беглого татарина Ниджеметдина, о котором я имел честь докладывать его пр-ву г. оренбургскому военному губернатору еще до отправления моего, вывез я из Бухары, обещав сему татарину от имени его пр-ва милосердие. Он желает приписаться в башкирцы, в 4-ю юрту 9-го кантона, где и поныне братья его, между тем как он, еще при генерале Эссене [91], был каким-то образом из этого звания исключен.

Казак Иван Степанов, захваченный с женою в 1835 году у Березовского отряда на покосе, беглыми джегалбайлинцами, проживающими у дюрткаринцев, находился, по собранным мною сведениям, у кочующих по ею сторону Сыра племен. На пути туда украли у нас из каравана ночью 25 лошадей; поэтому сделались мы осторожнее и стали высылать в сторону, взад и вперед разъезды. Один из разъездов этих поймал известного разбойника рода Дюрт-Кара, отделения Сеиткул, Кулджан-каракчи. Когда привели его, то он уверял, что ехал в караван, чтобы известить о находящемся у них пленнике Степанове и украденных из каравана лошадях, обещая все это возвратить. Купцы хотели везти его с собою и сдать хивинцам, но я этого сделать не позволил, сказав, что он наш подданный, и велел его отпустить, наказав ему строго сказать соплеменникам своим, что если они не возвратят пленника, им будет худо. Он поехал, взяв с собою одного из караванных вожаков, чумекейца, чтобы ему сдать лошадей и пленника. Кулджан привел этого действительно к аулам своим, но здесь сыграли комедию; связали Кулджана, хотели его бить будто бы за ложное показание его и уверили чумекейца, что лошадей украли не они. Силою отнять лошадей было невозможно, потому что каравану нельзя было остановиться и что виновные в краже прикочевали к косе или полуострову на Аральском море. Аран, посевернее устья Сыра, где живут до 500 кибиток разбойников, известных под именем Каркру-Аранчи, сорок родов ловцов, которые занимаются охотою, ловят на тычинки куланов, сайг, коз и разбойничают. Это сброд разных племен и родов; говорят, что они на полуострове этом сеют и хлеб.

Вместе с нами отправился из Орска посланный от султана-правителя Юсупа к дюрткаринцам для выкупа Степанова. Он не захотел ехать с Кулджаном и моим посланным, говоря, что первый его убьет, а пошел с нами далее и расстался уже за Сыром. Я дал ему наставление и между прочим запретил выкупать пленника, а велел настаивать, чтобы его выдали так. Кайсаки, разделив добычу, разрознили Степанова с женою, которая родила в степи, и отдали ее вскоре в заклад хивинцам; между тем как муж ее оставался в других аулах. Все это происходило на пути в Бухару, и первая попытка освободить пленника была неудачна.

На обратном пути, перешед реку Сыр, узнал я, что дюрткаринцы невдалеке от нашего пути верстах во ста; но лошади и верблюды как в караване, так и в аулах, были, как обыкновенно зимою, до того слабы, что едва было возможно отправить гонца. С трудом снарядил и отправил я султану Саналию вожака, который отыскал и привел с собою старого знакомого своего, — Булюш-Бая, чумекейца отделения Сырым, зятя того дюрткаринца, Кулбая, у которого находился пленник. Познакомившись с ним. дружески, представил я ему обязанность услуживать начальству нашему, обещал награду и отправил его за пленниками. Вместо 4-х дней, после коих следовало ему возвратиться, прошло семь; тут он наконец явился с предложением, чтобы я дал бумагу на имя Кулбая, что его не будут преследовать, если он выдаст пленника. Я сделал это, снабдил его еще подарками, и он надеялся привезти вскоре казака. Но на 4-й день приехал он с порожними руками, избитый, в крови; это произошло оттого, что посланный от Юсуфа кайсак хотел непременно выкупить пленника, отговаривая Кулбая отдавать его даром, отчего и вышла ссора и драка: Булюш-Бай возвратил мне данные ему подарки и не хотел ничего взять; лошадь измучил он до того, что пришел пешком; рассказал, что поссорился на вечные времена с тестем и подрался.