* * * Бога нет, но есть огонь во мраке. Дивных совпадений перепляс, символы, знамения и знаки — смыслом завораживают нас. * * * Человек человеку не враг, но в намереньях самых благих если молится Богу дурак, расшибаются лбы у других. * * * Это навык совсем не простой, только скучен и гнусен слегка — жадно пить из бутылки пустой и пьянеть от пустого глотка. * * * Взяв искру дара на ладонь и не смиряя зов чудачества, Бог любит кинуть свой огонь в сосуд сомнительного качества. * * * Дух любит ризы в позолоте, чтоб не увидел посторонний, что бедный дух порочней плоти и несравненно изощренней. * * * Подозрительна мне атмосфера безусловного поклонения, ибо очень сомнительна вера, отвергающая сомнения. * * * Творец таким узлом схлестнул пути, настолько сделал общим беспокойство, что в каждой личной жизни ощутим стал ветер мирового неустройства. * * * Какой бы на земле ни шел разбой и кровью проливалась благодать — Ты, Господи, не бойся, я с Тобой, за все Тебя смогу я оправдать. * * * Нечто тайное в смерти сокрыто, ибо нету и нету вестей о рутине загробного быта и азарте загробных страстей. * * * Дети загулявшего родителя, мы не торопясь, по одному, попусту прождавшие Спасителя, сами отправляемся к нему. * * * Не зря, не зря по всем дорогам судьба вела меня сюда, здесь нервы нашей связи с Богом обнажены, как провода. * * * Я с первых дней прижился тут, мне здесь тепло, светло и сухо, и прямо в воздухе растут плоды беспочвенного духа. * * * Судьбой обглоданная кость, заблудший муравей, чужой свободы робкий гость я на земле моей. * * * Когда сюда придет беда, я здесь приму беду, и лишь отсюда в никуда я некогда уйду. 1991 год Второй иерусалимский дневник
Пришел в итоге путь мой грустный, кривой и непринципиальный, в великий город захолустный, планеты центр провинциальный. Россия для души и для ума – как первая любовь и как тюрьма * * * Мы благо миру сделали великое, недаром мы душевные калеки, мы будущее, черное и дикое, отжили за других в двадцатом веке. * * * Остался жив и цел, в уме и силе, и прежние не сломлены замашки, а был рожден в сорочке, что в России всегда вело к смирительной рубашке. * * * Мы жили там, не пряча взгляда, а в наши души и артерии сочился тонкий яд распада гниющей заживо империи. * * * Россия, наши судьбы гнусно скомкав, еще нас обрекла наверняка на пристальность безжалостных потомков, брезгливый интерес издалека. * * * Где взрывчато, гнусно и ржаво, там чувства и мысли острее, чем гуще прогнила держава, тем чище к ней слабость в еврее. * * * Как бы ни были духом богаты, но с ошметками русского теста мы заметны везде, как цитаты из большого безумного текста. * * * Пока мы кричали и спорили, ключи подбирая к секрету, трагедия русской истории легко перешла в оперетту. * * * Темна российская заря, и смутный страх меня тревожит: Россия в поисках царя себе найти еврея может. * * * Мы обучились в той стране отменно благостной науке: ценить в порвавшейся струне ее неизданные звуки. * * * В душе у всех теперь надрыв: без капли жалости эпоха всех обокрала, вдруг открыв, что где нас нет, там тоже плохо. * * * Бессилен плач и пуст молебен в эпоху длительной беды, зато стократ сильней целебен дух чуши и белиберды. |
