Необходимо отметить, что данные военно–политические успехи США стали возможными благодаря интенсивному строительству военно–морского флота, который был способен эффективно противостоять флотам основных западных государств. Доминирующее же положение на морях США (как ведущая талассократическая держава) заняли после окончания Второй мировой войны, создав самый мощный ВМФ в мире. Вашингтону был необходим контроль над океанами планеты. Первым же американским президентом, который в полной мере осознал первостепенную важность для США «морской силы», был Т. Рузвельт. В его внешнеполитическом алгоритме «большой дубинки» «дубинкой» был ВМФ, за увеличение и укрепление которого президент яростно, с целеустремленным упорством и большим успехом «боролся» с Конгрессом [38, с. 220]. Стратегическое значение для США доминирования на морях не хуже его понимал и Вудро Вильсон, при котором Америка впервые заявила о своих амбициях относительно мировой гегемонии. В письме к своему советнику Э. Хаузу он писал: «Давайте построим флот сильнее, чем у нее (Великобритании. — Авт.), и будем делать, что захотим» [38, с. 312].
Отражением этого процесса на концептуальном уровне становятся геополитические работы адмирала Альфреда Мэхэна, которого Т. Рузвельт называл своим учителем[84]. Именно Мэхэн впервые сформулировал концепцию преимущества морских (океанических) держав над государствами суши. То есть, иначе говоря, он заявил о превосходстве талассократии над теллурократией.
Для А. Мэхэна главным инструментом внешней политики была торговля. Как писал Теодор Лимэн–младший в 1826 году в своей книге «Дипломатия Соединенных Штатов»: «В целом нашу дипломатию можно определить как имеющую коммерчески и характер» [31, с. 192]. Военный флот должен обеспечить возможность свободной торговли, а ведение войн — создать предпосылки наиболее благоприятных возможностей для возникновения торговой цивилизации в масштабах всей планеты.
А. Мэхэн также сформулировал шесть критериев, с помощью которых можно проанализировать геополитический статус любого талассократического государства:
• географическое положение государства, его открытость морям, доступ к морским коммуникациям, протяжность сухопутных границ, способность контролировать стратегически важные регионы, возможность угрожать своим флотом территории противника;
• конфигурация морских побережий и количество портов, на них расположенных (от которых зависят стратегическая защищенность и процветание торговли);
• протяженность территории, равная длине береговой линии;
• статистическое количество населения (важное для оценки возможности государства строить корабли и их обслуживать);
• национальный характер, т.е. способность населения к занятию торговлей — основе «морской силы»;
• политический режим (форма правления), от которого зависит переориентация лучших природных и человеческих ресурсов на усиление «морской силы».
При благоприятном сочетании всех этих факторов, по мнению А. Мэхэна, вступала в силу формула: N+MM+NB=SP. T. e. военный флот + торговый флот + военно–морские базы = «морская сила». Эту формулу он пояснял следующим образом: «Не захват отдельных кораблей и конвоев неприятеля, хотя бы и в большем числе, расшатывает финансовое могущество нации, а подавляющее превосходство на море, изгоняющее с его поверхности неприятельский флаг и дозволяющее появление последнего лишь как беглеца; такое превосходство позволяет установить контроль над океаном и закрыть пути, по которым торговые суда движутся от неприятельских берегов к ним; подобное превосходство может быть достигнуто только при посредстве больших флотов» [41, с. 110]. Этой идеей А. Мэхэн обосновывал необходимость превращения США в самую могущественную военно–морскую державу. Что и произошло после Второй мировой войны. Кроме того, А. Мэхэн был абсолютно убежден втом, что «морская сила» является чуть ли не определяющей в исторических судьбах западных стран и народов и что государства, основанные на «морской силе», представляют наилучший и наиболее оптимальный тип цивилизации, предназначенной к мировому господству.
В соответствии с этим А. Мэхэн являлся ярым сторонником доктрины Монро, считая, что «морская судьба» США заключается на первом этапе в стратегическом объединении под руководством Соединенных Штатов всего Американского континента, а затем установлении ими своего мирового господства.
Поэтому, после достижения контроля над стратегическими точками Тихого океана, американская экспансия была направлена в сторону Латинской Америки. Надо отметить, что американцы крайне презрительно относились к латиноамериканцам, считая их неполноценной расой. Так, например, американский госсекретарь Г. Фиш был убежден, что кубинцы, представляя собою «конгломерат индейской, негритянской и испанской крови», не способны создать свое государство [39, с. 12].
Т. Рузвельт, повторяя идеи Монро и действуя в контексте геополитических императивов Мэхэна, объявил США верховным судьей в делах всего Западного полушария, претендуя на роль «международной полицейской силы». Эта претензия камуфлировалась так называемым панамериканизмом, подразумевавшим объединение всей Латинской Америки под руководством США. Реализация этой доктрины позволяла Соединенным Штатам проникнуть на латиноамериканские рынки и затем взять государства данного региона под свой военно–политический контроль. В соответствии с этим еще в 1870 году госсекретарь США Г. Фиш в специальном докладе американскому президенту писал, что благодаря политическим, экономическим и военным преимуществам Америки, а также благодаря интеллектуальному превосходству ее народа «Соединенные Штаты неизбежно занимают выдающуюся позицию на Американском континенте, позицию, от которой они не могут и не должны отказываться, позицию, дающую им право первого голоса и возлагающую на них почетные обязанности решать все американские проблемы…». Фактически в этом докладе объединялись: давняя идея «предначертанной судьбы»[85], которая была знаменем американских экспансионистов 40–х годов, с идеей панамериканизма, в ее толковании экспансионистами 80–х. Доклад предназначался для «внутреннего употребления» [39, с. 26]. В период с 1881–1889 годов идеи Г. Фиша начинают провозглашаться открыто. Именно тогда произошло окончательное формирование идеологии американского империализма. Особенно откровенно она формулировалась в работах профессоров Джона Фиске и Джона Барджеса, а также протестантского священника Джошуа Стронга.
«Предначертанная судьба», теория исключительности, восхваление преимуществ государственных и других институтов США, геополитические и экспансионистские доктрины, социал–дарвинизм, расширенное толкование доктрины Монро в итоге синтезировались в общую идею вседозволяющего расового превосходства американцев над другими народами. Ощущая и олицетворяя экономическую мощь страны, они готовились от словесных домогательств перейти к широкой экспансии за пределами США [39, с. 27].
В 1895 году, высказываясь по поводу англо–венесуэльского конфликта[86], Госсекретарь США Ричард Олни, интерпретируя доктрину Монро, заявил о безусловной необходимости американского арбитража по отношению к любому конфликту в Западном полушарии: «Сегодня Соединенные Штаты являются фактически державным владыкой на этом континенте, и их повеление — закон во всех тех делах, в которые они вмешиваются… Почему? Не потому, что к ним испытывают чувство чистой дружбы или доброй воли… и не потому, что благоразумие, право и справедливость неизменно характеризуют поведение Соединенных Штатов. Дело в том, что многочисленные ресурсы США, в сочетании с изолированной позицией, делают США хозяином положения» [39, с. 29].
Таким образом была сформулирована так называемая доктрина Олни, которая существенным образом дополнила доктрину Монро. Будучи примером применения со стороны США силовой, наступательной дипломатии, доктрина Олни обозначила в истории рубеж, после которого США стали активно демонстрировать свою весомость в международных делах, заявив о своем доминировании в Западном полушарии.
