Снежинки кружились в темнеющем декабрьском воздухе и перед окном дома на Кинг-Чарльз-стрит. Кетти Лайман оторвалась от страниц романа и загляделась на падающий снег. Ей подумалось, что приближается Рождество, а вместе с ним – Большой зимний бал, который должен стать самым заметным событием сезона. Дело в том, что ее не ожидало ни щедрое и веселое празднование Рождества, как это бывало, пока был жив отец, ни поездка на бал. Как раз утром мать заявила, что цена билетов совершенно невообразима – двадцать пять фунтов за пару. Даже зная, что деньги пойдут на благотворительные нужды, леди Лайман не могла представить себе поездку на бал за пятьдесят фунтов, когда у дома нужно обновить крышу. Гордон был дома и тоже хотел бы поехать на бал, и, конечно, они не могли обидеть Родни, не пригласив и его.

Кетти отвела взгляд от окна и вернулась к книге. Погода действовала угнетающе, перекликаясь с настроением «итальянского романа» миссис Рэдклиф. Кетти часто читала, когда не надо было делать переводы для дядюшки Родни. Она обнаружила, что готические романы миссис Рэдклиф вносят нечто живительное в серую скуку ее жизни. Когда умер отец, мама отдала своему брату Родни Рейнольдсу западное крыло дома. В этом крыле находились и библиотека, и кабинет, который Родни использовал как личную контору. Мама считала, что неплохо иметь мужчину в доме, а Родни не доставлял ей никаких хлопот. Он служил неприятным испытанием лишь для Кетти, так как библиотека была ее любимой комнатой, но выручало то, что основное время дядя проводил в своей конторе.

Конечно, дипломатическая карьера Родни не была такой выдающейся, как у сэра Обри Лаймана, которому было пожаловано баронетство за его неоценимую службу за границей, и даже время не заставило потускнеть непорочность его репутации. О сэре Обри говорили с преданностью, граничащей с обожествлением.

У них был дом, мамино приданое и прекрасные воспоминания о юности, проведенной в золоченых столицах Европы, встречах с высшим обществом и приближенными к нему. Кетти очень жалела о том, что была еще слишком мала, чтобы бывать на блистательных балах и вечерах. Когда отец ушел в отставку, ей было только пятнадцать, но она все-таки видела Жозефину, первую жену Наполеона, и Меттерниха, и хитрого француза Талейрана. Однако годы, проведенные вдали от родины, испортили ее репутацию в глазах нескольких благопристойных джентльменов, которые в свое время намеревались сделать ей предложение. Высокие надежды Кетти с годами переплавились в некое неудовлетворенное смирение со своей судьбой. Имея скрытный характер и скромную натуру, она не могла стать блистательным довеском к своему малому приданому, а это требовалось, чтобы ухватить хорошую партию, поэтому в настоящее время она жила жизнью героинь миссис Рэдклиф.

Мать часто расстраивалась, что высокопоставленные друзья после смерти отца покинули их, однако переживала не настолько сильно, чтобы преследовать старых знакомых. Она была счастлива, обосновавшись в конце концов в собственном доме, но и без особых сожалений покинула бы его. У нее был свой узкий круг подруг, и сейчас она эпизодически следила по журналам за тем, что происходит в мире, и судачила о прожитых годах, живя по большей части прошлым.

Хотя Кетти приближалась к двадцати пяти годам, она была еще слишком молода, чтобы жить только воспоминаниями и фантазией миссис Рэдклиф. Она с нетерпением ожидала того дня, когда ее брат Гордон начнет дипломатическую службу. Он пообещал, что Кетти может стать его секретарем. Они уже решили, что первое его назначение должно быть в Рим. Гордона недавно отчислили из Оксфорда за какие-то мальчишеские выходки, в которых фигурировали осел и комната преподавателя. К счастью для Оксфорда, он не собирался туда возвращаться. Вместо этого он под руководством Родни изучал языки, готовясь к пребыванию в Италии. Кетти тем временем помогала дяде с текущими переводами, надеясь на то, что впереди ее ждет какая-нибудь романтическая работа. По правде говоря, на ее долю выпадало не так уж много каких-либо заданий. Основным делом Родни после ухода в отставку стал перевод трудов немецкого философа по фамилии Шиллер, чьи разглагольствования звучали для Кетти необычайно скучно.

Так как погода в этот вечер была слишком холодной, она не пошла даже на свою обычную прогулку, а осталась дома и выполняла небольшую работу для своего дядюшки. Мистер Стейнем принес любовное письмо на немецком языке, чтобы перевести его на правильный английский. Это была безвкусная вещь, написанная с единственной целью: назначить возлюбленной встречу на южном углу парка Сент-Джеймс в полночь. Была ли эта леди замужем? Он обращался к ней «дражайшая Ангелина»; это ни о чем не говорило, но можно было быть уверенным, что девица не особенно стремится к развитию отношений. Внимание Кетти привлек легкий стук в дверь, и она заглянула в дядин кабинет. Родни на месте не было. Ближе к вечеру он часто удалялся вздремнуть. Это мог быть мистер Стейнем, пришедший за своим письмом. Когда Кетти открыла дверь, в дом ворвался порыв холодного воздуха и даже влетело несколько снежинок.

Она увидела бобровую шапку, приглаженную ветром, и широкие плечи, которые из-за шубы казались еще шире.

– Вам лучше войти, мистер Стейнем, – сказала она.

Шапка приподнялась, и девушка обнаружила, что смотрит в лицо, которое не имело даже отдаленного сходства со строгими тевтонскими чертами мистера Стейнема. Первое, что она увидела, были глаза – темные, сияющие глаза и тонкие полукруглые брови, что придавало лицу мужчины удивленное выражение.

Когда он шагнул в комнату, она обратила внимание на его загар. Незнакомец снял шляпу, и Кетти увидела угольно-черные волосы, весьма необычно расчесанные на пробор. Итальянец? Испанец? Француз? Черты лица правильные, нос ярко выраженный, но утонченный, челюсть тяжелая.

– Отвратительный день, – сказал посетитель с произношением английского джентльмена. Его улыбка выдавала нервозность, он даже вздрагивал от напряжения.

– Да. Я ждала другого человека, – объяснила она с ответной улыбкой.

Снег густо запорошил его шубу белыми звездочками.

– Может, вы хотите снять пальто и стряхнуть снег? – предложила Кетти.

– Боюсь, что намочу ваш ковер, – сказал он, позволяя шубе соскользнуть с плеч и открыть взорам костюм на первый взгляд удивительный. Фрак, в котором Гордон немедленно признал бы работу Вестона, плотно облегал широкие плечи. Жилет был золотой, с тонкими темно-красными полосками, а галстук – неожиданный: гессенские блестки под несколькими капельками воды. Незнакомец стряхнул снег с шубы на камень, лежащий перед каминной решеткой, и грациозным движением сложил ее.

Этот джентльмен был далек от круга обычных клиентов. Чего только миссис Рэдклиф не сделала бы для него. Кетти была заинтригована.

– Что я могу сделать для вас, мистер…?

Его рука предупреждающе взлетела:

– Скажем, Л. Лавл. Мистер Лавл. – Лучше скрыть настоящее имя. – Я хотел бы поговорить с мистером Рейнольдсом, мадам.

Кетти почувствовала, как ее пальцы плотно сжались. Если он думает о ней, как о молодой девчонке, ему придется откланяться.

– Мисс Лайман, – сказала она. – Может, я смогу вам помочь? Я иногда выполняю переводы для своего дяди. Если ваш текст на итальянском или испанском, то придется позвать дядю. Я же перевожу с французского и немецкого.

– Его нет?

– Он вышел вздремнуть на часок. Если вы не торопитесь, я позову его.

Лорд Костейн очень даже торопился. Девушка оказалась племянницей Рейнольдса, она все сделает, как надо. В следующее мгновение он принял решение.

– Это немецкий, – сказал он и вынул письмо из кармана. – Судя по табличке, вы выполняете срочные переводы. Я могу на это рассчитывать? Это письмо не мое. Мой друг получил его из Германии, но он не знает никого, кто мог бы перевести его, а я случайно увидел вашу табличку.

– Вы живете поблизости, мистер Лавл? – спросила она, беря в руки записку.

– Нет, я живу на площади Гросвенор, – сказал он, намеренно назвав адрес, далекий от его площади Беркли.