От скуки я заглянула в сборничек сидящей рядом тети и тут же ударилась в новую триаду «строк», как мордой о забор:
"Веришь любви, собираешься в счастье,
Бьет светлый полдень,
Силы приходят от звезд".
Тетя заглядывала мне в глаза, она ожидала восхищения, и я вытянула губы в потрясенную улыбку. На сцене появилась низенькая, похожая на матрешку женщина. На ней было шелковое платье в цветках, напоминавшее штору, нелепые деревянные бусы намертво схватили пухлую шею. За спиной у матрешки торчала толстенькая косичка, чей девичий вид придавал усталому, немолодому лицу странную вздорность.
Мама ткнула меня локтем под ребро и ожесточенно, как все в зале, зааплодировала. Матрешка приветственно взметнула руки кверху и громко сказала:
"Космея с нами!"
"С нами! С нами!" — зашумели присутствующие. Я чуть не оглохла от внушительного стерео мамы и соседней тети, кричавших мне в уши с обеих сторон. Это было нечто вроде внутрикорпоративного приветствия.
Дожидаясь, пока зал успокоится, матрешка — пора уже назвать ее «мадам» — строго поджала губы, призывая слушателей к тишине. Все послушно замолчали и даже застыли на месте — как в детской игре.
Бугрова, тем временем, зажмурила глаза, и мама, нарушая правила, громко шепнула мне на ухо: "Она в орбите". Мадам застряла в той орбите надолго мне успела наскучить неподвижность позы, в которой настигла эта минута молчания. Наконец Марианна Степановна раскрыла глаза, и зал дружно, легко выдохнул.
Наконец, началась лекция, а вернее сказать, проповедь.
Неизбежность публичного выступления всегда повергает меня в дикий страх — я могу часами разглагольствовать наедине с человеком, но впадаю в ступор, лишь только число слушателей увеличивается хотя бы вдвое.
Вот почему я завидую людям, которые не пугаются большой аудитории, но всячески блистают перед ней. Марианна Бугрова не просто принадлежала к описанной разновидности людей, она, выражаясь модным предвыборным слогом, вполне могла пойти первой по этому списку. Оратор из нее был таким же блестящим, какой невыразительной получилась женщина — впрочем, о дамской некрасивости и тумбообразной фигуре забывалось уже в первые минуты выступления. Бугрова не просто говорила, она жила в каждом из своих слов, и я начала понимать, как ей удалось так накрепко зазомбировать нашу маму.
"Мы знаем, что наступает новая эра — Водолея. — Бугрова рассказывала об этом так, словно сообщала: что завтра будет четверг, а послезавтра пятница. — Христианский век, век созвездия Рыб, завершился, подошел к своему логическому концу. Христианство изжило себя, ему следует уступить дорогу более прогрессивному религиозному течению, иначе любой христианин будет тормозом на пути подлинного, космического перевоплощения".
Мне очень хотелось пересказать услышанное двоим своим новым знакомцам священнику Артемию и депутату Зубову. Артем смог бы растолковать мне всякие тонкости, а Зубов… с ним можно просто поболтать об этом…
Бугрова, видимо, ощутила расслабленность аудитории и поспешно вырулила в спасительную сторону:
"Давайте прочтем наши строки, а потом я расскажу вам о новых открытиях, пришедших вчера с орбиты, от Великих учителей. У кого есть "Путеводная Звезда", пожалуйста, читайте по Звезде, у кого нет, — мадам сладенько улыбнулась нам с Сашенькой, — можете пока просто послушать или повторять за нами со слуха".
"Мама, — зашептала я, — у тебя есть "Путеводная Звезда"?"
Не отражая иронии, мама показала мне маленькую, в ладонь размером, тетрадочку — в руки, правда, не дала. Соседка пояснила, что "Путеводная Звезда" — это бесценный дар Бугровой (15 тысяч рублей в эквиваленте), который содержит личные строки, подходящие только ее обладателю — и более никому.
"Марианна Степановна обязательно сделает вам "Звезду", — улыбчиво заверила меня соседка. Зал тем временем развлекался следующим образом: закрыв глаза и раскачиваясь, люди хором выкрикивали бессмысленные стишки. Мама старалась вместе со всеми, раскрасневшись от гордости сопричастия. Во время одного из самых сильных раскачиваний я успела увидеть лицо сестры — с закрытыми глазами Сашенька произносила строки, не то угадывая их, не то произвольно подбирая слова.
Последний вариант казался вполне реальным — в строках ведь не было даже самого примитивного смысла, и запомнить их было просто невозможно. Это хоровое чтение продолжалось довольно долго, и я успела уловить некоторые повторы: создавая строки, мадам охотно использовала словечки «майтрейя», "шамбала", «махатма»…
Из памяти, как из засоренной трубы, поднимались остаточные, давно смытые в канализацию знания.
…Слушатели твердили строки, впадая в полутрансовое состояние: позади меня кто-то громко застонал. Теперь я боялась посмотреть на маму, боялась увидеть в ней одержимость, которой были пропитаны космейцы. Вот почему я вцепилась взглядом в Бугрову, а она, увидев это, самодовольно усмехнулась. Решила, по всей видимости, что меня зацепили ее духовные прорывы.
Народ стонал массово, а вот из маминого кресла не доносилось ни звука. Я все еще боялась посмотреть на нее, но тишина по соседству звучала тревожно — и поэтому я все-таки повернула голову.
Мама была в глубоком обмороке.
"Мамочка, мама", — я затрясла ее руку, испугавшись не на шутку, но мамина голова безжизненно лежала на груди. Сашенька не обращала на нас никакого внимания, влюбленно глядя на сцену. Я закричала:
"Человеку плохо, помогите!"
Бугрова закрыла рот, прекратив чтение строк, и зал тут же стих, впрочем, отдельные инерционные вскрики продолжались.
"Человеку хорошо! — сказала мадам, внимательно вглядевшись в мамино лицо. — Человек путешествует по орбите и вскоре вернется к нам!"
К моему удивлению, после этих слов мама действительно вернулась испуганно взглянула вверх и, ужалившись беспощадно-мертвенным светом лампы, зажмурила глаза — вполне осознанно.
"Вот видите! — снизошла Бугрова. — Такой результат может быть только у тех, кто правильно читает строки!"
Я не сводила глаз с мамы — она пришла в себя и смотрела на мадам с видом смущенной благодарности.
На самом деле, сознание в этом зале можно было потерять и без всяких строк — духота такая, что я согласилась бы на кислородную маску. И еще я чувствовала странную ревность.
В самом деле, почему и мама, и Сашенька, и прочие тетушки-дядюшки, сидевшие в этом зале так плотно и долго, что вполне могли бы высидеть каждый по птенцу, почему они были так явственно открыты для чудесного воздействия строк, и только меня эта рифмованная религия не затрагивала ни малейшим образом? Арифметика большинства играла со мной старую шутку: ведь если я одна из всех не чувствую волнения — так, может, это я ущербная? А все остальные и в самом деле ощущают целительное действие «Космеи»?
Бугрова заунывно-буратиньим голоском рассказывала о новейших строках, созданных ею в результате вчерашнего контакта с Великим Учителем. Этими строками можно лечить гинекологические заболевания, астму и онкологию запишите, пожалуйста! Все послушно, по-школьничьи, шелестели страничками, щелкали авторучками… Мама с сестрой тоже вписывали в припасенные заранее тетрадочки очередные строчки, я украдкой глядела на часы.
Наконец Марианна Степановна с явным сожалением глянула на часы:
"Сегодняшняя лекция заканчивается, но не заканчивается «Космея»! И я прошу подойти ко мне вот вас, да-да, вас, побывавшую сегодня на орбите!"
Степановна указала рукой на маму и поощрительно улыбнулась Сашеньке. Я хотела подойти вместе с ними: вдруг маме снова станет «хорошо»? Но мадам покачала головой, отсекая меня от мамы и сестрицы.
Пришлось дожидаться за дверью.
