— Есть, патрон! Все сделаю в лучшем виде, пальчики оближете.

— Итак, дружище Тотор, нам удалось то, что еще никому здесь не удавалось. Доволен ли ты наконец? — спросил Меринос, пока Йеба вела их по деревенской улице. — Ты отныне король, Цезарь, Александр Македонский, Наполеон.

— Эх, старина, — философски протянул Тотор. — Я слишком утомлен, чтобы думать о двух вещах одновременно. Король? Возможно! Только какой-то придурковатый. Сделай милость, не говори со мной о политике! Впрочем, догадываюсь, тебе, презренный интриган, тоже не терпится заполучить какую-никакую должностишку. Министра внутренних дел или министра торговли? Выбирай! А лучше хватай все разом. Забирай портфели и оставь меня в покое!

Смеясь и подкалывая друг друга, друзья добрели наконец до той самой хижины, где томились еще совсем недавно и откуда им удалось сбежать.

Йеба вошла первой и указала на человека, лежавшего на ворохе сухого папоротника. Он как будто дремал. Рядом коттоло свалили его вещи: карабин, портупею с прусским орлом.

Немец! Какой дьявол занес его в эти края?

Неожиданное открытие огорчило Тотора. Слишком много ужасного пришлось ему в свое время слышать о немцах, особенно в тот проклятый год поражения. Однако как бы то ни было, а человек есть человек. К тому же здесь, в Африке, все белые — братья.

Мужчина не шевелился.

Тотор тронул его за плечо.

— Эй! Приятель, повернись-ка! Дай-ка взглянуть на тебя.

Незнакомец резко обернулся. Лицо наполовину прикрывала повязка.

Раненый едва успел взглянуть на вошедших, как сквозь распахнутую настежь дверь прямо в глаза ударил луч солнца. Он зажмурился и прошептал:

— Was ist das?[50]

— A-а! Стало быть, ты бош! — сказал Тотор.

— Sind Sie Franz?sen?[51]

— Француз, француз, детка! Тебе это не по нраву?

Незнакомец задрожал с головы до пят, а потом вдруг пронзительно завопил на чистом французском языке:

— Французы! Но ведь и я француз!

— Шутишь! Почему же форма на тебе немецкая?

— Это ничего не значит! Я больше чем француз — я эльзасец!

— Но ты немецкий солдат?

Раненый сел и воззрился на Тотора.

— Неужели я спятил? Это какой-то кошмар! Ты здесь, ты говоришь со мной? Быть не может! Если я не ошибаюсь, ты Гюйон, сын Фрике!

— Проклятье! Вот так номер! Разве мы знакомы?

— Да! Да! Посмотри на меня внимательнее! Погоди, сдвину повязку, она мне пол-лица закрывает. Ну, смотри!

Тотор нагнулся и стал внимательно вглядываться в лицо незнакомца.

— Вспомни: Монмартр, мы играем на мостовой, а потом получаем подзатыльники от отцов, потому что нас никак не загонишь домой.

— Постой! Постой! — Тотор неистово тер лоб, силясь хоть что-нибудь вспомнить. — У меня мозги расплавились. Как зовут твоего отца?

— Фриц Риммер.

Тотор всплеснул руками:

— Сапожник с улицы Сен-Совер!

— Конечно! Мы ведь дружили с тобой тогда!

— Старина Ганс! Я узнаю тебя. Ну ты подумай! С холмов Монмартра да в столицу коттоло! Господи! Это действительно ты! Здорово! Если б знать, я не то что один — десять раз спас бы тебя.

Друзья взялись за руки и не отрываясь смотрели друг другу в глаза. В памяти всплывали годы детства. О! Это была парочка что надо, гроза всей округи. Дни напролет возились они в сточных канавах и вечерами возвращались домой мокрые и чумазые.

— Но как очутился здесь мой отважный француз? Что ты тут делаешь?

— Я, — прыснул Тотор, — царствую… Недавно. Сколько все это продлится, понятия не имею. Я, дражайший Жан[52], король коттоло, а мои возлюбленные подданные — это как раз те, кто норовил тебя сожрать.

— Но это не объясняет…

— Все разъяснится со временем. Хотелось бы услышать и твою историю, но не сейчас. Я совершенно разбит, с ног валюсь, надо отоспаться. Да! Позволь представить тебе моего друга Мериноса.

— Тоже француз? — спросил Жан (которого мы отныне будем именовать именно так), протянув руку.

— Американец, янки, так сказать, — пояснил Тотор. — Но добрый и отважный малый. Ручаюсь! Пожмите друг другу руки, и айда спать. Кстати, Жан, не прикажешь ли перенести тебя в мой дворец? У меня есть дворец — все, как у настоящего короля, ни больше, ни меньше. И он в полном твоем распоряжении. Или предпочитаешь остаться?

— За мной здесь отлично ухаживают, — ответил Жан.

С этими словами он взглянул на Йебу, а та лишь улыбнулась в ответ.

— Понял! — сказал Тотор. — Только не очень-то строй глазки Йебе. Не то мой военный министр господин Хорош-Гусь из тебя отбивную сделает.

— Нет, нет, не бойся. Но должен признать, что она нежна, как хлеб… черный! Ладно! Ты едва на ногах держишься, да и твой товарищ тоже. У меня от долгих разговоров голова отяжелела. Пора отдохнуть. Ступайте. Еще одно, дорогой Гюйон…

— Называй меня, как все, Тотором.

— Охотно. Я хотел сказать, что, когда узнаешь мою историю, убедишься в том, что, несмотря на форму, я хороший француз.

— Не бери в голову. Для меня достаточно твоего слова. Ты всегда был честен и искренен; звезд с неба, может, и не хватаешь и пороха не изобретешь, зато добрый и справедливый малый. Я счастлив, что оказал тебе услугу, может, и ты когда-нибудь поможешь мне.

В это мгновение на пороге появился Хорош-Гусь в костюме колдуна. Он комично склонил голову и произнес:

— Не соизволит ли его величество Коколь пройти со мной в свои апартаменты?

— Конечно. Хорош-Гусь, взгляни на этого парня! Он твой должник. Не мне, а тебе он прежде всего обязан тем, что его не съели. Тебе первому пришло в голову встать на его защиту. Это мой давний товарищ, друг. Понимаешь?

— В мое время на Холме говаривали — кореш.

— Именно! Послушай, он — это я, я — это он. Служи ему верой и правдой, как служишь мне. Отныне нас, благородных людей, пятеро: Меринос, Жан, Хорош-Гусь, Йеба и я. Ну и наделаем мы тут дел! Поклянемся же никогда не расставаться. А дел для нас, полагаю, найдется немало.

Растроганные и смущенные гораздо больше, чем им хотелось бы показать, друзья еще раз пожали друг другу руки.

Тотор и Меринос направились вслед за Хорош-Гусем в королевские покои.

Признав Тотора законным вождем, доблестный Аколи уступил ему свой дом. И хотя на настоящий дворец это жилище, строго говоря, походило мало, все же оно было не лишено некоторого шика. Пол и стены устилали звериные шкуры, в углу стояла постель с мягкой периной, разве что постельного белья недоставало.

Но Тотора подобные мелочи не занимали. Едва добравшись до кровати, он повалился навзничь, сладко потянулся и через секунду спал непробудным сном. Точь-в-точь как спал Наполеон после сражения под Аустерлицем!

Меринос тотчас последовал примеру друга.

Хорош-Гусь с минуту постоял на пороге.

— Бравые ребята! — прошептал он и на цыпочках вышел на улицу.

Друзья проспали восемнадцать часов! Зато проснулись отдохнувшими, полными сил, со свежей головой. И со зверским аппетитом.

Хорош-Гусь пришел от Аколи с приглашением на королевскую трапезу.

Бывший вождь и Хорош-Гусь вытянулись в струнку в ожидании, пока монарх и его первый министр отужинают.

Заметив это, Тотор возмутился:

— Так не пойдет! Давайте-ка по-семейному. Лопать — так лопать вместе!

Он потянул Аколи за руку, принуждая сесть рядом.

Негр сопротивлялся.

— Что это значит? К чему ломаться? Или ты сейчас же сядешь, или я тебе ноги переломаю!

Хорош-Гусь сквозь смех перевел Аколи приказ повелителя, и дружеская угроза заставила того подчиниться.

— Только вот что, — произнес Тотор, — переведи, чтобы он не вздумал нализаться, а не то я рассержусь! Теперь, Хорош-Гусь, сходи и приведи сюда Йебу и моего друга, если он, конечно, сможет и захочет прийти. Вы сядете напротив. На шестерых здесь места как раз хватит. Ну, чего стоишь? Отправляйся!