Примерно в полутора километрах от Шапкино на юго-восток, по направлению к Батюшкову, на высоком месте слева по течению Оболонки (теперь это, увы, мелиоративная канава), ясно угадываются черты бывшей барской усадьбы. Два пруда - нижний, на Оболонке, и верхний - рядом с ним стоял когда-то хозяйский дом или какие-то другие усадебные постройки. Весной и в начале лета здесь можно без труда найти зацветающие маргаритки и одичавшую садовую землянику. Строгие аллеи ореховых кустов («лещины», как здесь говорят) и стоящие в ряд вековые липы указывают на их рукотворное происхождение. К старому тракту из Смоленска в Москву отсюда ведет заросшая, но все еще различимая по двум параллельным канавам и редкой веренице сохранившихся берез дорога.

 Еще один очевидный признак «барских владений» - соединяющиеся под прямым углом земляные валы-канавы, которые обозначали, по всей вероятности, границы имения. Кому оно принадлежало и какая участь постигла его обитателей, мне пока неизвестно. Но с детских лет в памяти отпечаталось, что иначе как «Барский сад» это место у нас не называли. А начинавшийся в трехстах метрах от деревенской кузницы и уходивший в гору под Курьяново тот самый пограничный земляной ров уважительно величали «Мурановой канавой». Вполне вероятно, что это как-то связано с фамилией бывших владельцев, однако ни в списке гжатского исправника Неклюдова от 1909 года, ни в более ранних актах межевания земель подтверждения этой догадке я не встретил.

 О недолгой по времени хуторской системе, которая предшествовала тут, как и в других местах Смоленщины, сплошной коллективизации, многие десятилетия напоминала и еще продолжает напоминать устная народная топонимика. Вокруг Шапкино, если двигаться с востока, вслед за солнцем, прижились такие названия: Сашин хутор (за Масоловом), Биткино (вблизи Старой Смоленской дороги в направлении Коренного), Виноградова горка (рядом с «Барским садом»), Овчинников хутор (за Оболонкой, на правой стороне в направлении Никишевского болота), Кузнецов хутор (почти строго на север, за Оболонкой, на опушке леса).

 Пока в Шапкине не перевелись коровы да овцы (коз держали всего 2-3 старушки), на бывших хуторских заимках - по закрайкам совхозных полей, лесным полянам и опушкам, в заболоченных низинах - заготавливали на зиму сено. По обыкновению в конце июня, когда уже можно было «оценить травостой», нескольким деревенским мужикам (а бывало, что и женщин включали «в комиссию») делегировали полномочия «нарезать» паи. Паи нумеровали, номера писали на бумажках, бумажки сворачивали в трубочки и кидали в шапку. А уже оттуда, на общем сходе, каждая семья тащила свое «счастье». Иногда запустить пятерню в эту шапку доверяли пацанам, и мы очень радовались, когда выпадала заимка подальше от дома да поближе к речке или пруду, где можно было в жару искупаться, наловить карасей. Если такого фарта не выпадало, и сенокос на речке доставался другим, родители утешали нас обещанием отыскать поблизости хотя бы родник...

 Но вернемся, однако, в те самые 30-е, когда повсеместно шло колхозное строительство, а мои будущие родители - еще даже не муж и жена - только перебрались с западной окраины Смоленской области на восточную и осваивались на новом месте.

 Переехали и поселились в Шапкино семьи Емельяненковых и Денисенковых в сентябре 1937 года. По рассказам матери, ее старшего брата - Игната Константиновича Денисенкова, у которого уже были жена и сын Иван - буквально сразу избрали председателем колхоза. А объяснялось это тем, что почти все местные мужики пропадали на заработках в Москве - благо, что до станции Батюшково всего семь километров и многие поезда здесь тогда останавливались.

 Федор Емельяненков, мой будущий отец, с сентября 1937-го по март 1939 года работал счетоводом в колхозе «Победа». Сюда же он и вернулся в июне 1940 года - после повторной мобилизации на военную службу и участия «в польской компании» (в качестве командира орудия отдельного противотанкового дивизиона в Западной Белоруссии). Правда, колхоз к тому времени то ли был реорганизован, то ли просто переименован и назывался уже «1-е Мая».

До нашествия и после освобождения

 По данным на начало 1941 года, помимо деревни Шапкино к нему относились Масалово, Лукьяново и Стрюково {Список колхозов Гжатского района Смоленской области с указанием населенных пунктов, числа колхозных хозяйств, единоличников, рабочих и служащих по состоянию на 1941 год - в личных записях М.Ф.Кабанова, ОММ Ю.А.Гагарина.}. Известно, что из 16 шапкинских хозяйств, четырнадцать состояли в колхозе, два оставались единоличными, рабочих и служащих в деревне не значилось, а всего населения было 52 человека.

 В соседнем Стрюкове, куда к этому времени переехала семья Игната и Анны Денисенковых (у них в 1938 году родился второй сын - Вячеслав, и жить в одном доме с родителями стало тесно), перед войной было 68 человек, а из четырнадцати хозяйств тринадцать состояли в колхозе.

 В Масолове насчитывалось 73 жителя и всего дно единоличное хозяйство из 23. Данные по Лукьянову, а в то время различали Большое Лукьяново и Малое, разнятся. Но можно с известным приближением сказать, что там было 17 хозяйств, из них два единоличных, и всего проживало около 80 человек.

 В Полениново перед войной был свой колхоз - он назывался сначала «Красная нива», потом - «Имени 18-й партконференции». В деревне насчитывалось 72 человека и все 18 хозяйств состояли в колхозе.

 Отдельный колхоз - «Доброволец» - существовал и в Курьяново. По числу жителей - 147 человек - это была самая большая деревня в округе. И если судить по названию колхоза, 40 из 42 хозяйств по доброй воле и с большой радостью вошли в его состав...

 Соседние деревни Зубково и Жабино были объединены в колхоз «1-е Августа». Но самым крупным был тогда колхоз «Завет Ильича». К нему относись: Акатово (63 человека и все 15 хозяйств), Губино (57 человек и все 10 хозяйств), Федотово (50 человек и все 11 хозяйств), Белочкино (70 человек и 21 хозяйство из 22), Бровкино (80 человек и 17 хозяйств из 18), а также Петропавлово, в котором значилось 23 человека, а все четыре семьи отнесены к служащим и в колхозе не состояли.

 В июне-июле 1941 года всех мужчин, годных к военной службе по возрасту и здоровью, из этих и всех других деревень Гжатского района военкомат поставил под ружье и отправил в действующую армию. И когда 7 октября передовые немецкие части ворвались в Гжатск, а потом, в течение 3-5 дней оккупировали весь район, им на поругание достались невеликие колхозные достижения с беззащитными стариками, женщинами и детьми впридачу.

* * *

Из обзорного списка по колхозам и сельсоветам Гжатского района с указанием населенных пунктов и количества дворов {Список колхозов и сельсоветов Гжатского района с указанием населенных пунктов и количества дворов (на 1947 год) - в личных записях М.Ф.Кабанова, ОММ Ю.А.Гагарина.} следует, что в 1947 году в Шапкине числилось всего 5 домов и столько же хозяйств. В Масолово еще оставалось четыре дома и шесть хозяйств, в Лукьяново - соответственно, четыре и пять. Но так же, как в Федотове Бровкино, Полениново того же времени, колхозников нигде не было - все эти деревни, по-видимому, уже тогда были приписаны к совхозу «Акатовский». Для сравнения скажу, что в Жабино, Зубково и Курьянове того же Акатовского сельсовета уцелело от 15 до 20 домов и по-прежнему сохранялись колхозы.

 В тех гжатских деревнях, что до весны 43-го года оставались в немецком тылу и не попали в зону активных боевых действий при мартовском наступлении, ситуация отличалась еще более разительно. Например, в Ашкове сохранилось 54 дома и 64 хозяйства, в Плехано - соответственно, 20 и 27, в Трубино - 23 и 24. В Клушино в 1947 году насчитывалось 63 дома, 73 хозяйства, из которых 64 состояли в колхозе, а всего было 210 жителей.