Деморализовав таким образом противника, Кадилин вскочил на ноги и, не оглядываясь назад, бросился бежать прочь от злополучного места. Он бежал со всех ног к бетонному забору, который возвышался в нескольких десятках метрах от кустов, понимая, что только там его может ждать спасение. Подбегая к забору, он на мгновение оглянулся назад и увидел, что сразу четверо братков сидят у него на «хвосте», отставая метров на сорок. Принимать бой в такой ситуации было бы равносильно самоубийству, поэтому Кадилин предпочел продолжить бегство.

Запихнув пистолет за ремень, он высоко подпрыгнул, ухватился руками за край забора и, подтянувшись, ловко перебросил тело на другую сторону. Ему повезло — в тот момент, когда он спрыгнул на землю, к автобусной остановке, которая находилась в десяти метрах от места, где он приземлился, подъехал порожний автобус. Видимо, его водитель в боковое зеркало заметил бегущего к задней двери пассажира, поэтому на несколько лишних секунд задержал отправление машины. Этих секунд футболисту вполне хватило, чтобы ввалиться в салон и занять место у заднего окна. Сделал он это не случайно. Когда на заборе показались головы всех четырех преследователей, он отпустил в их сторону характерный жест, известный как «fuck you», — выбросил вверх средний палец правой руки.

Несколько минут назад из квартиры, где произошел захват заложников, милиционеры увели закованного в наручники Очкасова. Пожилая врачиха в соседней комнате приводила в чувство молодую мамашу, а ее трехлетний сынишка, кажется, уже забыв о том, что здесь произошло несколько минут назад, бегал по квартире с тем самым игрушечным пистолетом, с которым Громов победил преступника, и сотрясал воздух криками «паф! паф!». Сам Громов, отправив своих приятелей вниз, к машине, сидел на кухне и пытался дозвониться до охранной фирмы «Стрелец-2». Три его попытки завершились неудачей — номер был занят, и только с четвертого раза ему удалось пробиться. Трубку на другом конце провода поднял человек, с которым несколько лет назад Громов неоднократно рисковал жизнью — сидел в засадах и гонялся за преступниками. Теперь бывший коллега возглавлял охранную фирму. Звали его Евгений Долматов, для Громова просто — Женя.

— Здорово, секьюрити, — произнес Громов свою фразу-пароль, с которой обычно начинались все их разговоры. — Ты, как обычно, весь в делах — я с трудом до тебя дозвонился.

— Здорово, пропащая душа! — радостно откликнулся на голос друга Долматов. — Я думаю, что и ты без дела не сидишь. Откуда звонишь? Небось опять какого-нибудь бандюка захомутал?

— Ну, что ты, Женя. Какие могут быть в наши дни бандюки? Нам посчастливилось жить и работать в мирное и спокойное время, когда само слово «бандит» напрочь ушло из людской памяти. Вот и сейчас я сижу в теплом и тихом ДЭЗе и листаю домовые книги на предмет рядовой проверки жильцов.

— В ДЭЗе, говоришь? Тогда кто у тебя там кричит под боком? — услышал Долматов вопли, которые издавал забежавший на кухню сын хозяйки квартиры.

— Эти крики как раз наглядно демонстрируют ту идиллию, в которой я сейчас пребываю. Это сын начальника ДЭЗа играет в войну.

— Ладно, считай, что я поверил и опять жалею, что ушел из МУРа. Ты это хотел услышать?

— И это тоже. Ведь признайся, Жека, у вас там в охранном бизнесе каждый день сплошные заморочки.

— Это ты угадал. Вот только перед тобой я разговаривал с одним ухарем из разрешительной системы. Представляешь, мой человек приходит к нему оформлять документы, а этот ухарь заявляет: с документами все в порядке, только теперь вам придется ежемесячно переводить вот на этот счет энную сумму на поощрение работников МВД. А если, говорит, денежки не переведете, тогда и документы хрен когда оформите. Чем не заморочка?

— Жуткие вещи рассказываешь, Жека. Мне даже кажется, что ты бессовестно меня обманываешь. Не могут в нашей системе работать такие ухари. Я четырнадцать лет в ментах хожу и ни одного такого не встречал. Две недели назад я был на собрании в ГУВД и слушал отчетный доклад. Так вот дяденька, который его читал, сказал, что в нашей системе в основном трудятся очень хорошие и просто хорошие люди. А те, кто не сумел проявить себя у нас, идут в частную охрану.

Ответом на эту страстную речь Громова стал громкий смех Долматова.

— Ты на этом собрании случайно не расплакался? — спросил он затем у Громова.

— Хотел было, да потом вспомнил, что носовой платок дома оставил. Зато напротив меня генерал сидел, так тот весь соплями изошел. Пару раз даже «браво» крикнул. Так что, Жека, бросай свою задрипанную фирму и валяй обратно к нам. Мы тебе по этому случаю новую канцелярскую папку выделим и скрепки импортные.

— А может, лучше ты к нам? Я тебе с ходу выделю зарплату в баксах, кабинет роскошный, иномарку, компьютер, мобильник.

— Тю, удивил мобильником! Да у нас, если хочешь знать, после твоего ухода тоже мобильники появились. Целых три штуки на весь МУР. Я сам пару раз один из них видел в руках у начальника, когда он мимо меня проходил. А компьютеры нам не нужны, потому как мы привыкли шариковой ручкой обходиться. Да и иномарки на фига? Я на своей «восьмерке» кого хочешь догоню с горки. А в горку я вообще не езжу, не дурак.

— Зря отказываешься, Кирилл, я ведь на полном серьезе тебе предложение делаю, — переходя с шутливого на серьезный тон, произнес Долматов. — Мне такие люди, как ты, до зарезу нужны.

— Эх, Жека, я уйду, Петрович уйдет, а кто в МУРе останется? Такие, как Голова, что ли?

Под прозвищем Голова скрывался бывший опер, который несколько лет назад прославился на всю Петровку уникальным случаем. Дело было так.

Заявился как-то этот опер в КВД (камеру вещественных доказательств) и бросил перед приемщицей на стол полиэтиленовый пакет. Принимай, мол, полезная, вещественное доказательство. Та взяла пакет за углы и вытряхнула на стол… отрубленную человеческую голову. Что с той приемщицей потом приключилось, объяснять, думаю, не стоит. Когда на тебя со стола лыбится отрубленная голова с высунутым изо рта зеленым языком, любого, даже матерого опера может от неожиданности кондрашка хватить. А тут женщина, которая отродясь такого ужаса не видела. Короче, приемщица взревела, как корабельный ревун, и переполошила своим криком чуть ли не всю Петровку, 38. Все, кто был поблизости, бросились на крик, даже пара автоматчиков примчалась, думая, что начался штурм здания ГУВД обнаглевшей братвой. Вскоре к месту происшествия прибыло и начальство. Началось разбирательство. Поскольку приемщица пребывала в полуобморочном состоянии, ситуацию описывал тот самый опер, который приволок голову в КВД.

Как выяснилось, голова была обнаружена на месте преступления — в какой-то рощице на окраине Москвы. Туловища же поблизости не оказалось. Закончив работу, сыщики положили голову в полиэтиленовый пакет и поручили самому молодому сотруднику отвезти ее в морг. Однако тамошние эскулапы наотрез отказались принимать голову отдельно от туловища и послали молодого опера куда подальше. Тот встал перед дилеммой: куда податься? Не к себе же домой везти эту голову?! Вот он и отправился в КВД. Дальнейшее известно. С тех пор за этим опером закрепилось прозвище Голова, и в течение нескольких лет, пока он работал на Петрах, ему приходилось терпеть насмешки своих коллег по работе. В конце концов из милиции он уволился.

Видимо, аргументы, которые привел Громов, показались Долматову резонными, и он поспешил сменить тему разговора.

— Так зачем я тебе понадобился? Ты ведь без дела звонить не станешь.

— Угадал, помощь твоя нужна. Среди твоих охранников есть парень по прозвищу Хома. Тебе оно что-то говорит?

— Естественно. Хомяков Евгений Борисович. У меня его старший брат в заместителях ходит. А младшой — рядовой охранник, офис охраняет. А в чем дело? До сего дня у меня к нему претензий не было. Нормальный парень, правда, на «Спартаке» помешанный.

— Ты, Жека, не волнуйся, с ним все хоккей. Просто мы ищем одного свидетеля, а Хома может знать, где он в данный момент находится. Вот и все дела. Ты бы не мог меня с ним свести?