Зрители стали собираться рано утром, когда увидели ограждение и специальную команду плотников, возводящих помост. Публичные объявления о предстоящей казни в королевстве вывешивались редко, обычно такого рода новости люди передавали друг другу, позвонив по мобильному телефону или скинув эсэмэску.

В течение нескольких часов огромные толпы людей стекались к автомобильной парковке. Проезжавший мимо со своим отцом двенадцатилетний парнишка, лучший друг Сарацина, узнал, что означают все эти приготовления. Была пятница, которая у мусульман традиционно является днем отдыха, и повсюду были такие пробки, что ребенку потребовался целый час, чтобы добраться домой. Он тут же схватил велосипед и проехал восемь миль, чтобы рассказать другу об увиденном.

Опасаясь самого худшего, но ничего не сказав матери и сестрам, Сарацин сел на свой мопед, посадил на него друга, и они направились в сторону Корниша – дороги-набережной, идущей вдоль Красного моря к деловой части Джидды.

Как только море предстало взору мальчиков, в главной мечети закончилась молитва. Сотни людей покинули храм и присоединились к толпе зрителей на автостоянке. В свете яркого летнего дня мужчины, облаченные в ослепительно-белые дишдаша[4], составляли резкий контраст с женщинами, стоявшими кучками в своих черных абайя[5] и чадрах. Цветовые пятна в эту картину вносили только маленькие дети в джинсах и рубашках.

Казни – единственная форма публичных развлечений, дозволенная в Саудовской Аравии. Кино, концерты, танцы, спектакли и даже посещение кофеен, в которых могли бы встречаться разнополые посетители, здесь строго запрещены. Однако все, включая женщин и детей, имеют возможность посмотреть, как человека лишают жизни. В королевстве пренебрегают такими современными методами, как смертельные инъекции или хотя бы расстрел, здесь в ходу публичное отсечение головы – способ, словно бы специально предназначенный для того, чтобы хорошенько потешить толпу.

В тот день на Корнише было сорок три градуса в тени. Жара волнами расходилась от асфальта. Мопед проскальзывал среди множества транспорта, заполонившего дорогу в выходной. Впереди творился сущий хаос: шоссе пересекал новый путепровод, и все ряды, кроме одного, заняла строительная техника – образовалась пробка на несколько кварталов.

Сын зоолога пребывал в ужасе и смятении: ему было душно в шлеме и вдобавок мальчика укачало. Бедняга держался из последних сил, отчаянно надеясь, что на помост выведут какого-нибудь африканца-наркодилера. Мальчик старался не думать, что ему предстоит увидеть отца в последний раз, когда тот опустится на колени, а вокруг будут жужжать мухи, а потом серебристая сталь меча исчезнет в кровавом фонтане.

Взглянув на плотно стоящие впереди машины, он свернул в сторону и в вихре пыли и мелкого сора выехал на изрытую жуткими ямами строительную площадку.

Несмотря на то что полюбоваться зрелищем собралась большая толпа, на автостоянке воцарилась относительная тишина – слышался лишь негромкий гул разговоров, да, усиленный акустической аппаратурой, доносился из мечети голос муллы, который читал что-то из Корана. И вот даже тихие голоса умолкли: служебная машина пробралась через оцепление и остановилась у помоста.

Из автомобиля вышел человек мощного телосложения в безукоризненно белой дишдаша и, преодолев пять ступенек, взошел на помост. Отполированная до блеска кожаная лямка пересекала по диагонали его грудь, заканчиваясь на левом бедре, где висели ножны с длинным изогнутым мечом. Это был палач по имени Саид бен-Абдулла бен-Мабрук аль-Биши, известный как лучший мастер своего дела во всем королевстве. Его слава зиждилась на процедуре так называемой перекрестной ампутации. Гораздо более сложная, чем простое отсечение головы и назначаемая в качестве наказания за грабеж на большой дороге, она требует виртуозной сноровки в обращении со специально изготовленными тесаками, чтобы суметь быстро отрубить правую руку и левую ногу осужденного. Проявляя похвальное усердие в освоении этой методики, Саид аль-Биши в течение многих лет совершенствовал свое мастерство во время публичных казней в Саудовской Аравии. Теперь палачу редко требовалось больше одного взмаха меча, чтобы отрубить голову или конечность несчастного.

Ответив на приветствия нескольких зевак, аль-Биши едва успел освоиться на рабочем месте, как увидел белый автофургон, продвигающийся сквозь толпу к помосту. Поднялся заградительный барьер, и снабженная кондиционером машина остановилась рядом со ступенями. Толпа качнулась вперед, чтобы разглядеть пассажира. Задние дверцы распахнулись.

Зоолог шагнул в этот кипящий людской котел босиком, глаза завязаны толстым белым бинтом, руки скованы за спиной.

В толпе были люди, лично знавшие осужденного или когда-то видевшие его, но они не сразу поняли, кто именно перед ними. Одному Аллаху известно, что тайная полиция сделала с несчастным за минувшие пять месяцев: казалось, он усох, от человека осталась одна оболочка, а тело уменьшилось в размере, как у полупрозрачных обитателей домов престарелых. А ведь ему было всего тридцать восемь лет.

Осужденный хорошо понимал, где он и что с ним происходит: сорок минут тому назад чиновник из так называемого Министерства юстиции пришел к нему в тюремную камеру и зачитал официальное судебное решение. Так зоолог узнал, что его приговорили к смерти. Когда двое полицейских медленно вели несчастного к ступенькам помоста, он поднял лицо к солнцу и постарался расправить плечи. Он не хотел, чтобы его сын и дочери потом услышали, будто перед смертью их отец утратил мужество.

На Корнише попавшие в пробку шоферы со смешанным чувством зависти и неприязни наблюдали, как мимо них проезжал мопед мальчишки, который использовал стройплощадку как автостраду. Ох уж эти чертовы детишки, везде пролезут!

Сын зоолога проскользнул мимо свернутых пожарных шлангов, из которых поливали водой измученных бангладешских рабочих, чтобы они не потеряли сознание от жары. Петляя, мальчик пробрался через лес бетонных конструкций. У него оставалось минут семь, чтобы попасть на площадь.

Позже Сарацин вряд ли смог бы объяснить, зачем он так спешил. Что он собирался там делать? Мучимый страхом и болью, мальчик думал о том, что он сын своего отца и, значит, каким-то образом не только продолжает его земное существование, но и унаследовал частицу отцовской души. Вот почему он непременно должен присутствовать на месте казни.

Подросток резко бросил мопед влево, через пустырь, заваленный мусором, и еще быстрее устремился к дороге, выходящей на площадь. Она была перекрыта ограждением, но там, где заканчивался ряд стальных прутьев арматуры, Сарацин увидел коридор, достаточно широкий, чтобы протиснуться. Аллах не оставлял его!

Мальчик еще круче вывернул руль мопеда влево, словно в слаломе, петляя между пучками прутьев и поднимая клубы мелкой пыли, быстро приближаясь к узкому проходу. Он сделает это!

Зоолог, стоявший на помосте с завязанными глазами, почувствовал на своей шее руку, которая придавила его книзу. Это палач заставлял его встать на колени. Опустившись, осужденный ощутил на щеках солнечные лучи – значит, он обращен лицом к Мекке, которая отсюда всего в сорока милях. В той же стороне был и его дом. Мысль о жене и детях, теперь навсегда для него потерянных, заставила беднягу содрогнуться всем телом.

Палач схватил зоолога за плечо, точно зная по предыдущему опыту, когда именно его жертве понадобится устойчивость. Из громкоговорителя мечети послышалась команда.

На всем протяжении площади, от строгого здания Министерства иностранных дел до лужайки перед мечетью, тысячи людей опустились на колени, чтобы в молитве обратиться лицом к Мекке. Как и все благочестивые мусульмане, зоолог знал слова наизусть и произносил их в унисон с толпой. Известно было и сколько продлится молитва: ему оставалось прожить на этой земле четыре минуты.