— Но Дорнар такое забавное имя, — говорил Король. — Понять не могу, как это ты до него додумалась?

— Да ведь это ты придумал его, Пеллинор.

— Я?

— Да. Агловаль, Персиваль, Ламорак и Дорнар.

— Они будут как херувимы, — с жаром сказал Король. — Как херувимы! А что такое херувимы?

Древний замок высился среди звезд у них за спиной. Еле слышные крики доносились с верхушки Круглой Башни, где Груммор и Паломид пререкались с Искомой Зверью. Она по-прежнему любила своего самозванца и по-прежнему держала замок в осаде — снятой всего на несколько часов в тот день, когда Лот воротился домой со своей разгромленной армией. Английские рыцари очень удивились, узнав, что все это время они пребывали с Оркнеем в состоянии войны, однако что-либо предпринимать по этому поводу теперь было уже поздновато, ибо война закончилась. Теперь все сидели внутри, мост постоянно был поднят, а Глатисанта возлежала в свете луны у подножия башни, и голова ее отблескивала серебром. Убивать ее Пеллинор отказался.

Как-то после обеда вдруг объявился Мерлин, шедший пешком на север с рюкзачком вроде ранца и в паре чудовищных башмаков. Он был гладок, бел и весь сиял, словно угорь, приготовляющийся к свадебному путешествию в Саргассово море: близилось время Нимуи. Но он оставался все таким же рассеянным и никак не мог припомнить одной вещи о которой обязан был рассказать своему ученику, а потому историю местных затруднений слушал вполуха.

— Прошу прощения, — кричали они со стены, пока волшебник стоял снаружи, — это насчет Искомой Звери. Королева Лоутеана и Оркнея страшно гневается из-за нее.

— А вы уверены, что из-за нее?

— Определенно, дорогой друг. Видите ли, она нас держит в осаде.

— Мы с ним переоделись в некое подобие Зверя, уважительный сэр, — жалобно голосил сэр Паломид, — и она увидела, как мы входим в замок. Налицо признаки, э-э-э, пылкой привязанности. Теперь эта тварь не уходит, потому что верит, что ее самец сидит внутри, и оттого опускать мост крайне небезопасно.

— А вы бы лучше объяснили ей все. Вышли на укрепления и объяснили, что она ошибается.

— Думаете, она поймет?

— В конце концов, — сказал волшебник, — это же волшебный зверь. Так что дело вполне возможное.

Но ничего из их объяснений не вышло. Она глядела на них так, словно подозревала их во вранье

— Послушайте, Мерлин. Постойте, не уходите.

— Мне пора, — отвечал он рассеянно. — Я должен что-то где-то сделать, но только не помню — что. А пока мне следует продолжать мой поход. Я должен встретиться в Северном Хумберланде с моим наставником Блейзом, чтобы мы могли занести сражение в хронику, потом нам предстоит немного понаблюдать диких гусей, а после этого, — нет, не могу припомнить.

— Но Мерлин, Зверь не хочет нам верить!

— Не обращайте внимания, — голос его оставался неуверенным и тревожным. — Не могу останавливаться. Простите. Извинитесь за меня перед Королевой Моргаузой, ладно? И скажите, что я справлялся о ее здоровье.

Он приподнялся на носки и начал вращаться, намереваясь исчезнуть. Не так уж и много ходил он пешком в своем пешем походе.

— Мерлин, Мерлин! Погодите немного!

На миг он снова возник и спросил раздраженно:

— Ну? В чем дело?

— Зверь не поверила нам. Что же нам делать? Он нахмурился.

— Примените психоанализ, — сказал он наконец, вновь принимаясь вращаться.

— Но подождите же, Мерлин! Как его применять-то?

— Стандартным методом.

— Да в чем же он состоит? — в отчаянии закричали они.

Мерлин исчез совсем, но голос его еще задержался в воздухе.

— Просто выясните, что ей снится, ну, и так далее. Объясните ей простые факты жизни. Только не увлекайтесь слишком идеями Фрейда.

Вот после этого Груммору с Паломидом и приходилось лезть вон из кожи — оттеняя счастье Короля Пеллинора, не желавшего возиться с пустяковыми проблемами.

— Так вот, понимаешь, — надрывался сэр Груммор, — когда курица сносит яйцо.

И сэр Паломид, перебивая его, лез с объяснениями касательно пестиков и тычинок.

Внутри замка, в королевском покое Дозорной Башни, лежали в двойной кровати Король Лот и его супруга. Король спал, утомленный усилиями, которых требовало от него писание военных мемуаров. Да и не было у него особой причины бодрствовать. Моргауза лежала без сна.

Завтра она отправлялась в Карлион на свадьбу Пеллинора. Она отправлялась, как объяснила она мужу, в качестве своего рода посланца, — с тем, чтобы вымолить ему прощение. С собой она забирала детей.

Лот, услышав об этой поездке, рассердился и хотел ее запретить, но супруга знала, как с ним управиться.

Королева беззвучно выбралась из кровати и подошла к своему сундуку. С тех пор как армия возвратилась, ей много нарассказали об Артуре — о его силе, обаянии, невинности, великодушии. Величие его явственно проступало даже сквозь покровы, наброшенные завистью и подозрительностью тех, кого он одолел. Также ходили разговоры и о девице по имени Лионора, дочери графа Санам, с которой, как уверяли, у молодого человека роман. В темноте Королева открыла сундук и постояла с ним рядом в пятне падавшего из окна лунного света, держа в руках некую полоску. Последняя смахивала на тесьму.

Эта полоска представляла собой колдовское приспособление для магии, не столь жестокой, как та, с черной кошкой, но еще более отвратительной. Оно называлось «путы», — совсем как веревка, которой стреножат домашних животных, — таких вещиц немало хранилось в потайных сундуках Древнего Люда. Предназначалось оно скорее для ворожбы, чем для серьезной магии. Моргауза добыла его из тела солдата, привезенного мужем домой для похорон на Внешних Островах.

Тесьма была из человеческой кожи, и вырезалась она так, чтобы вышел силуэт покойника. Это означает, что вырезать ее надлежало, начиная с правого плеча, и нож — с двойным лезвием, чтобы вышла лента, — должен был пройти по наружной стороне правой руки, затем, словно бы вслед за перчаточным швом, вверх и вниз по каждому пальцу и далее тыльной стороною руки вверх до подмышки. Потом он спускался по правому боку вниз, огибал ногу, поднимался к промежности — и так далее, пока не заканчивал круга на том же плече, с которого начал. Получалась такая длинная лента.

Использовали же «путы» следующим образом. Нужно было застать человека, которого вы любите, спящим. Затем нужно было, не разбудив его, набросить «путы» ему на голову и завязать бантиком. Если он в это время проснется, то не позже, чем через год, его постигнет смерть. Если же не проснется до самого конца операции, тогда ему ничего не останется, как вас полюбить.

Королева Моргауза стояла в свете луны, протягивая «путы» между пальцами.

Четверка детей тоже бодрствовала, но не в своей спальне. Во время королевского обеда они подслушивали на лестнице и потому знали, что отправляются вместе с матерью в Англию.

Они находились в крохотной Церкви Мужей — часовне, которой было столько же лет, сколько христианству на островах, хотя имела она в длину и в ширину не более двадцати футов. Построена часовенка была из нетесаного камня, как и огромная крепостная стена, и лунный свет проходил сквозь единственное окно, незастекленное, чтобы упасть на каменный алтарь. Купель для святой воды, на которую падал свет, была выдолблена в грубом камне, под пару ей была и вырезанная из кремня крышка.

Дети Оркнея стояли, преклонив колени, в доме своих предков. Они молились о том, чтобы им выпало счастье хранить верность их любящей матери, чтобы они оставались достойными вражды Корнуолла, которой она их учила, и чтобы им никогда не довелось забыть туманную землю Лоутеана, в которой царствовали их отцы.

За окном торчком стоял в темном небе месяц, похожий на краешек ногтя, срезанный с пальца для колдовства, и явственно различался на фоне небес флюгер в виде вороны со стрелою в клюве, нацеленной на юг.

На счастье сэра Паломида и сэра Груммора Искомая Зверь вняла голосу разума в самый последний миг, перед тем как кавалькада выступила из замка, — если б не это, им пришлось бы остаться в Оркнее и пропустить королевское бракосочетание. И то они ее уламывали целую ночь напролет. Зверь пришла в себя совершенно внезапно.