До победы революции они подозревали нас, подозревали, но не боялись. По сути, на нас ставили как на запасную вторую карту,

1) Т.е. средств массовой коммуникации. 1631 зима 1962-1963 года -юма?

опираясь на накопленный ими опыт беспроигрышной игры. Эмиссары Госдепартамента несколько раз под видом журналистов «прощупывали» революционеров в наших горах, но так и не смогли выявить там симптомы неминуемой опасности. Когда же империализм решил наконец отреагировать, когда он отдал себе отчёт в том, что группа неопытной молодёжи, праздновавшая победу на улицах Гаваны, полностью осознавала свой политический долг и обладала железной решимостью этот долг исполнить, было уже поздно.

Так в январе 1959 года занялся рассвет первой социальной революции во всей Карибской зоне, самой глубокой из всех американских революций.

Напротив, с нашей точки зрения нет ничего исключительного в том, что буржуазия, или по крайней мере значительная её часть, благосклонно отнеслась к революционной борьбе против тирании, поддерживая одновременно и движения, целью которых было заменить правительство Батисты людьми, стремившимися сдерживать развитие Революции.

Принимая во внимание те условия, в которых развивалась революционная война, и разнородность политических тенденций, противостоящих тирании, мы не считаем чем-то исключительным и тот факт, что даже некоторые латифундисты заняли нейтральную или по крайней мере не воинствующе враждебную по отношению к повстанческим силам позицию.

Вполне естественно, что национальная буржуазия, уставшая бояться империализма и тирании, чьи войска грабили мелкого собственника и возвели подкуп и вымогательство в закон жизни, наблюдала с определённой симпатией за молодыми повстанцами, карающими в своих горах наёмную армию—вооружённую «руку» империализма.

Так, не революционные силы фактически облегчали становление революционной власти.

Другой фактор исключительности — социально-психологическая характеристика большей части сельского населения Кубы. На большей части её территории крестьянство пролетаризировалось. Это произошло в силу потребностей крупного капиталистического полумеханизированного хозяйства. Таким образом, вчерашний крестьянин прошёл школу организации и в значительной мере приобрёл классовое сознание. Это мы готовы признать, но истины ради надо признать и другое: на изначальной территории базирова

1641 Куба — историческое исключение или авангард борьбы...

ния Повстанческой армии (которую создали немногие уцелевшие из разбитой колонны прибывших на «Гранме») проживали крестьяне, весьма отличные в социально-историческом и культурном плане от тех, которые работают на равнине в крупных хозяйствах полумеханизированного сектора. Исторически Сьерра-Маэстра—это место, где находили убежище все крестьяне, которые, вступив в открытую борьбу с латифундистами, ушли в горы, чтобы найти себе новый клочок земли, который они захватывают у государства или у прожорливых латифундистов, чтобы создать там своё маленькое богатство. Они должны постоянно бороться с вымогательствами солдат, вечных сообщников латифундистов. Предел их мечтаний—это бумага о собственности на землю. Крестьяне, первыми приходившие в нашу создававшуюся армию, принадлежали именно к той части этого класса, которая в наибольшей мере жаждала земли, истово любила её и стремилась к обладанию ею. Это то, что принято считать мелкобуржуазным духом. Крестьянин борется потому, что хочет землю. Землю для себя, для своих детей. Он хочет её обрабатывать, продавать и покупать её, обогащаться благодаря своему труду.

Но, несмотря на своё мелкобуржуазное сознание, крестьянин вскоре приходит к выводу, что он не сможет удовлетворить свою страсть к земле, если не покончит с латифундистской системой собственности. Радикальная аграрная реформа, единственная реформа, способная дать землю крестьянам, сталкивается с прямыми интересами империалистов, латифундистов, сахарных и животноводческих магнатов. Буржуазия боится ущемить их интересы. А пролетариат не боится. Таким образом Революция объединяет рабочих и крестьян. Рабочие поддерживают требования, направленные против латифундий. Бедное же крестьянство, получившее собственность на землю, проявляет верность революционной власти и защищает её от империалистов и контрреволюционеров.

Думаю, что мы исчерпали список факторов исключительности, которую мы сознательно выпячивали. Рассмотрим теперь те повсеместные и постоянные феномены, которые, напротив, общи Кубе и всей Латинской Америке и образуют основу всех её общественных процессов, т.е. противоречия, которые, вызревая в недрах современного общества, вызывают сдвиги, способные перерасти в революцию, подобную кубинской.

В хронологическом порядке, хотя в данный момент и не в порядке значимости, список этих феноменов должен начаться с лати

1651 зима 1962-1963 года

фундий. Латифундия представляла собой основу экономической власти господствующего класса в течение всего периода, наступившего после великой освободительной антиколониальной революции прошлого века. Латифундисты, как общественный класс, существующий во всех наших странах, как правило, не поспевают за общественными изменениями, которые сотрясают сегодняшний мир. Однако в некоторых странах самая бдительная и просвещённая часть класса латифундистов, предвидя нависшую над ними опасность, меняет тип капиталовложений, переходит иногда к механизированному землепользованию, переводит часть своей прибыли в отрасли промышленности или превращается в коммерческих агентов монополий. Как бы то ни было, первой освободительной революции нигде не удалось разрушить основы латифундизма; всегда занимая реакционные позиции, латифундисты стремятся сохранить на земле рабский труд. Речь идёт о феномене, который мы видим во всех странах Америки, без исключения. Это явилось первоосновой всех остальных несправедливостей, начиная с эпохи, когда король Испании даровал самым именитым конкистадорам огромные угодья, как это было, например, на Кубе, где туземцам, метисам и белым беднякам были оставлены только «реаленгос» (вокруг поместий проводились окружности—так, чтобы они соприкасались друг с другом; «реаленгос»—это те клочки земли, которые оставались при этой операции между «кругами»).

В большинстве наших стран латифундисты поняли, что в одиночку им не выжить, и быстро вошли в сговор с монополиями, самым сильным и жестоким угнетателем народов Америки. Североамериканский капитал прибыл под флагом освоения пустующих, целинных земель, потом тихо и незаметно стал вывозить к себе валюту, которую он раньше «великодушно» подарил, и товары, стоимость которых во много раз превосходила сумму первоначальных капиталовложений в «облагодетельствованную» страну...

Одновременно Америка становилась ареной межимпериалистической борьбы. Там происходили «войны» между Коста-Рикой и Никарагуа, Парагваем и Боливией, отделение Панамы; подлость, совершённая против Эквадора в его конфликте с Перу,—всё это лишь проявления гигантской схватки между крупными монополистическими концернами Севера, исход которой после Второй мировой войны почти всегда решался в пользу монополий США. С тех пор империя посвятила себя совершенствованию механизма своего колони

1661 Куба — историческое исключение или авангард борьбы...

ального господства, структурированию своих новых владений с тем, чтобы не допустить в них ни старых, ни новых конкурентов из других империалистических стран.

Для нас результатом всего этого стала чудовищно изувеченная экономика, описанная стыдливыми учёными империи при помощи безгрешной формулы «слаборазвитости»1; формулы, призванной продемонстрировать всю глубину сочувствия, которое им внушаем мы, бедные низшие существа. (Они называют «индейчиками» [indi-tos] наших зверским образом эксплуатируемых, подвергающихся насилию, доведённых до скотского состояния индейцев; зовут «цветными» негров и мулатов—заброшенных, дискриминируемых, используемых как инструмент раскола классового движения рабочих, борющихся за лучшую экономическую участь.) А нам, народам Америки, они подобрали другое определение—более стыдливое и мягкое, нас называют «слаборазвитыми».