«Полученные вами сведения соответствуют действительности, – ответил Эйлас. – Строятся новые укрепления и, несомненно, они предохраняют нас от вторжения из Лионесса. На мой взгляд, однако, причины таких предосторожностей очевидны. Вы не бессмертны; представьте себе, что Лионессом будет править жестокий и воинственный монарх, склонный рассматривать договоры только как предлог к их нарушению! Предположим также, что этот монарх, по неизвестным причинам, решит вторгнуться в Ульфляндию – что тогда? Мы будем к этому готовы – и, если он разумный человек, ему придется отказаться от подобных планов».

На губах Казмира появилась ледяная улыбка: «Могу согласиться с теоретической допустимостью ваших рассуждений, но не кажется ли вам, что с практической точки зрения они необоснованны?»

«Надеюсь, что это так, – кивнул Эйлас. – Могу ли я предложить вам еще немного вина? Его делают в моем собственном поместье».

«Благодарю вас – это на самом деле превосходное вино. Пожалуй, в Хайдионе следует пополнить запас тройских вин».

«Такой недосмотр легко устранить – я об этом позабочусь».

Казмир задумчиво приподнял бокал, заставил вино кружиться и стал любоваться золотистой рябью на его поверхности: «Я уже начинаю забывать суровые времена, когда наши народы разделяла кровная вражда».

«В этом мире все меняется», – отозвался Эйлас.

«Именно так! Наш договор, подписанный в пылу разгоревшихся страстей, запрещает Лионессу строить военные корабли – на основе устаревших допущений. Теперь, когда между нами установились добрососедские отношения…»

«Вы совершенно правы! – прервал собеседника Эйлас. – Наступившее равновесие сил выгодно нам обоим! И не только нам – оно способствует поддержанию мира на всех Старейших островах. Это равновесие, этот мир имеют для нас жизненно важное значение и составляют основу нашей внешней политики».

«Даже так? – Казмир нахмурился. – И каким же образом вы намерены осуществлять политику, основанную на таком расплывчатом принципе?»

«Принцип достаточно прост. Мы не можем позволить Даоту взять верх над Лионессом, а Лионессу – преобладать над Даотом, так как в противном случае наша безопасность окажется под угрозой. Если, например, король Одри нападет на Лионесс и каким-то чудом добьется преимущества, мы будем вынуждены выступить на стороне Лионесса и восстановить равновесие».

Казмир заставил себя непринужденно рассмеяться – осушив бокал, он со стуком поставил его на стол: «Хотел бы я, чтобы мои цели можно было так просто сформулировать! Увы! Их достижение зависит от таких не поддающихся точному выражению понятий, как справедливость, возмещение ущерба, нанесенного в прошлом, и общее направление развития истории».

Эйлас снова наполнил бокал Казмира: «Я вам не завидую – вы оказались в лабиринте неопределенностей. Тем не менее, в отношении Тройсинета у вас не должно быть никаких сомнений. Если Лионесс или Даот усилятся настолько, что создадут угрозу другой стороне, мы будем обязаны оказать всю возможную поддержку слабейшему из противников. По существу, вас защищает мощный военный флот – и вам не приходится нести никаких расходов на его содержание».

Король Казмир поднялся на ноги и с некоторой сухостью произнес: «Я устал после плавания по проливу. Позвольте пожелать вам спокойной ночи».

«Надеюсь, у нас вы сможете хорошо отдохнуть», – Эйлас тоже встал.

Два короля вышли в более просторную приемную, где королева Соллас сидела в окружении лионесских и тройских придворных дам. Казмир остановился у входа и ограничился небрежным поклоном, обращенным ко всем присутствующим. Соллас поднялась с дивана, пожелала собеседницам спокойной ночи, и слуга, несущий два ярко пылающих факела, проводил августейшую пару в отведенные им апартаменты.

Эйлас возвращался по длинной сводчатой галерее к себе в кабинет, когда из теней ему навстречу выступила дородная фигура в пурпурной рясе: «Король Эйлас! Не могли бы вы уделить мне минуту внимания?»

Эйлас остановился, глядя на румяную физиономию брата Умфреда – или «отца Умфреда», как он теперь себя называл. Эйлас не стал изображать вежливость: «Что тебе нужно?»

Умфред усмехнулся: «Прежде всего я хотел бы возобновить наше старое знакомство».

Охваченный отвращением, Эйлас невольно отступил на шаг. Нисколько не смущаясь, Умфред продолжал: «Насколько я понимаю, вам известно, что я принес Благую Весть в город Лионесс. Король Казмир почти наверняка согласится финансировать строительство величественного собора, чтобы Имя Господне славилось благодарными жителями его столицы. Если это произойдет, скорее всего, мне будет пожалована епископская митра».

«Какое мне дело? – спросил Эйлас. – Поразительно, что ты смеешь показываться в моем присутствии!»

Расплывшись в ласковой улыбке, отец Умфред отважным жестом руки отмел любые остатки неприязни, когда-либо существовавшей между ним и молодым королем: «Я несу в Тройсинет радостную весть Евангелия! Языческие обряды все еще преобладают в Тройсинете, Дассинете и Южной Ульфляндии. Еженощно я молюсь о том, чтобы король Эйлас и его подданные вступили на славную стезю истинной веры!»

«У меня нет ни времени, ни намерения обсуждать этот вопрос, – сказал Эйлас. – Мои подданные могут верить во все, что им заблагорассудится. Так оно было – так оно и будет». Он повернулся, чтобы уйти, но отец Умфред положил ему на плечо мягкую белую руку: «Подождите!»

«Что еще?» – резко повернулся к нему Эйлас.

Отец Умфред улыбнулся еще шире и нежнее: «Молю Господа о вашем спасении и о том, чтобы вы, так же, как король Казмир, способствовали строительству собора в своей столице – и, тем самым, распространению Слова Божьего! Если же собор в Домрейсе превзойдет великолепием собор в Лионессе – а это зависит только от вас – я смогу надеяться на архиепископский сан!»

«Я не намерен платить за строительство христианской церкви ни в Домрейсе, ни где-либо в другом месте».

Умфред задумчиво поджал губы: «Таковы ваши взгляды в данный момент; возможно, однако, что некоторые соображения заставят вас изменить свое мнение».

«Вряд ли».

Снова Эйлас повернулся, чтобы уйти – и снова отец Умфред задержал его: «Очень рад увидеть вас снова, хотя – увы! – память невольно возвращает мои помыслы к достойным сожаления событиям, сопровождавшим нашу первую встречу. До сих пор король Казмир не знает, кто вы такой! И я уверен, что вы не спешите рассказать ему об этом. Значит, вы не хотите, чтобы он об этом знал. Не так ли?» – отступив на шаг, отец Умфред смотрел на Эйласа с благосклонным любопытством.

Поразмышляв несколько секунд, Эйлас сказал ровным, невыразительным тоном: «Следуй за мной».

В нескольких шагах, у стены галереи, стоял навытяжку старый слуга в ливрее. Эйлас остановился и сказал ему: «Попросите Мавра – синдика Хассифу – присоединиться ко мне в малой гостиной». Эйлас поманил Умфреда: «Пошли!»

Чуть опустив уголки губ, но продолжая улыбаться, отец Умфред засеменил за королем. Эйлас провел его в малую гостиную, закрыл дверь, подошел к камину и стал молча смотреть в огонь.

Отец Умфред пытался завязать приятный разговор: «Нет слов! Нынче вас окружают условия, несравнимые с прежними. Бедная маленькая Сульдрун! Как плохо она кончила! Поистине, сей мир – юдоль скорби, и мы посланы в него, чтобы подвергнуться испытаниям и очистить душу в преддверии вечного блаженства!»

Эйлас не отвечал. Истолковывая молчание короля как признак замешательства, приободренный жрец продолжал: «Моя лучшая надежда – в том, чтобы привести короля Тройсинета и его доблестный народ к спасительному свету истины. Ангелы Господни воспоют ему хвалу, когда в Домрейсе возвысится величественный собор! При этом, естественно, раз такова ваша воля, фактические обстоятельства вашего прошлого останутся в тайне, как если бы вы поведали их мне на исповеди».

Эйлас бросил на жреца быстрый взгляд и вернулся к созерцанию пламени в камине.

Дверь открылась. В гостиную тихо вошел Ейн в чалме и с седой бородой, все еще загримированный под мавра. Встрепенувшись, Эйлас повернулся к нему: «А, синдик Хассифа! Вы, случайно, не христианин?»