***

1941 год. Ноябрь. Дожди, сырость остались в октябре. Слякоть скрыл глубокий снег. Ранняя зима. Блиндажи, окопы замело снегом, везде сугробы. На реке Волхов ледостав.

Немцы медленно, но наступают. Они уже рядом с Волховстроем. Всего лишь три километра до него. Там - ГЭС, артерия Ленинграда.

Капитан Фадеев скорбит, болит у него душа. Уничтожил его любимую семью ненавистный враг. Но война есть война, не время думать о себе.

"Хорошо, что в роте есть такие, как Кудряшов", - подумал он. С первой же встречи понравился он Фадееву, и с тех пор стал для него близким и родным человеком. Конечно, тяготы войны всех сближают, роднят, но Кудряшов для него ближе всех. Храбрый, смело смотрит в глаза смерти. Если бы у него спросили, за что он так ценит Кудряшова, он бы развел руками и пожал плечами. Не смог бы выразить свои искренние чувства словами.

Однажды у штаба дивизии Кудряшов встретил знакомого врача, капитана медицинской службы Тендрякова. До войны тот занимал должность главврача 105-го погранотряда.

- Старшина, ты ли это? Как у тебя дела? - обрадовался тот.

- Все нормально, товарищ капитан, спасибо.

- Ты где сейчас?

- Старшина разведроты.

- Молодец!

- А Вы, товарищ капитан?

- В медсанбате я. Главный врач.

Слово за слово. Есть что вспомнить, есть что рассказать бывшим однополчанам. Тендряков рассказал, кто остался в живых из погранотряда.

- Хоть бы краем глаза увидеть их, - со вздохом произнес старшина. - Так сказать, из одной ложки ели. Если не секрет, где сейчас ваш санбат?

- В Старой Ладоге. Будет время, приезжай.

- Товарищ капитан, вас вызывают! - послышался голос.

Капитан, пожав старшине руку, сказал:

- Как-нибудь приезжай. Мы же из одного погранотряда, родные...Знаешь, жена лейтенанта Гамаюна, Лиза, тоже у нас. Тебя часто вспоминает. Приезжай, найди время.

Ночью мороз стал крепче. Даже деревья, не выдержав, трескались. Снег под ногами скрипел так звонко, что его было слышно далеко. Ветра нет совсем. Из труб дым поднимался прямо, как свеча.

Микулай пошел к командиру роты. Фадеев, вытянувшись на скамейке, дымил папиросой. Увидев Кудряшова, быстро встал.

- Старшина, ты баню пропустил. Иди, помойся сейчас. Я ждал-ждал тебя, потом я один...

- Что помылись, это хорошо. Так можно и в гости. Есть приглашение.

- Куда?

- В медсанбат. Лиза тоже там, оказывается.

- Ну?

- Это так. Главврач сам пригласил. Из одного же отряда. Хороший человек.

- Давай, беги быстрее в баню.

Микулай, как бывало в деревне, поддал жару. И загуляли веники по телу. Еще поддал жару. Остальные, не выдержав горячего воздуха, выползли в предбанник. Кудряшов, разгоряченный, выбежал на улицу и нырнул в мягкий снег. Чуть остыв, оделся и поспешил к капитану.

Фадеев стоял, одетый с ног до головы в новое зимнее обмундирование, которое выдали только вчера. Микулай еле его узнал. На нем белый полушубок, шапка, валенки. Никакой мороз не страшен. Микулай тоже оделся во все теплое.

***

Не прошло и полчаса, как Фадеев с Кудряшовым, добравшись на попутке, стояли у двухэтажного здания. На нем все еще висела вывеска "Детский дом № 26". В нем и разместился медсанбат.

Внизу их встретила дежурная медсестра.

- Кто вам нужен? - спросила она. Голос у нее был приятный.

- Гамаюн Елизавета Петровна. Передайте ей, что пришел старшина Кудряшов.

- Кудряшов? Какая красивая фамилия, - улыбнулась медсестра и зашла в палату.

И тут оттуда вышла высокая, статная женщина. Она одета была в синюю юбку, зеленую гимнастерку, синий берет, на ногах хромовые сапоги. На тонкой талии широкий ремень с портупеей. Две светлые косы аккуратно уложены на затылке. В первые минуты ни капитан, ни старшина не узнали ее. Наконец Кудряшов воскликнул:

- Лиза! - и сделал несколько шагов в ее сторону.

Услышав свое имя, Лиза остановилась и с удивлением посмотрела на двух мужчин, одетых в белые полушубки. Узнав в одном из них Кудряшова, подбежала к нему и обняла. На щеках он почувствовал ее горячие слезы.

- Ах, уже и не мечтала встретиться!

Потом она отошла от Кудряшова, поправила гимнастерку, волосы и вытерла слезы. И только тогда протянула руку капитану.

- Извините, не сразу узнала вас, - сказала она, улыбнувшись. - Кто вам сказал, что я здесь?

- Капитан Тендряков, - ответил старшина. - Очень хотелось тебя увидеть.

- Я очень рада. Я тоже мечтала встретить своих, но не надеялась. Война же. Сегодня живы, а завтра...Давайте, проходите, поговорим.

И повела их в приемную комнату.

- Раздевайтесь, раздевайтесь. Будьте как дома. - ласково говорила она, помогая гостям раздеться. - Садитесь за стол. Сейчас принесу чай, с дороги будет в самый раз.

Извинившись, вышла из комнаты. Капитан со старшиной сели за стол. Через две-три минуты вошла Лиза, неся в руке коричневый чайник. Поставив его на старый журнал, достала из шкафа три стакана, хлеб, колбасу и стеклянную склянку со спиртом. Стала накрывать стол.

- Не стоило беспокоиться, - смутившись, сказал капитан. - Мы так, поговорить.

- Ладно вам. Так давно не виделись. Эх, жизнь, - успокаивая его, проговорила Лиза. В два стакана до половины налила спирт и доверху горячий чай.

- Я не буду, товарищ капитан, извините, до сих пор даже не пробовала, - с улыбкой сказала она. - Вам, мужчинам, немного можно. Ну, давайте!

Она подняла свой стакан с чаем и чокнулась с ними.

- Валя пишет? - спросила Лиза после недолгого молчания.

- Пишет. Очень переживает она за нас. Да и в колхозе нелегко.

- Это, конечно, так. Сейчас всем трудно, - вздохнула Лиза.

И завязался разговор. Вспомнили довоенное беспечное время, порадовались прорыву советских войск под Москвой. И о Ленинграде, который сейчас был в большой опасности.

- Не сдадим Ленинград. До последней крови будем биться, но не сдадим, - встав со стола, взволнованно начал прохаживаться по комнате Фадеев. - Сколько горя принесла эта война нашему народу. Не-е-т, отомстим гадам.

- Где ваша семья, товарищ Фадеев? - спросила капитана Лиза.

Он присел на край стола, долго молчал.

- Нет больше у меня семьи. И жену, и двух сыновей-близнецов немецкая бомба...в первые же дни...- дрожащими руками капитан вытащил из портсигара папиросу и закурил. Затянувшись несколько раз, потушил об журнал.

В комнате надолго стало тихо. Ее нарушила Лиза. Она, как бы встряхнувшись, дрожащими руками налила в стакан оставшийся спирт, и, не разбавляя, одним глотком выпила его. И, закрыв руками лицо, зарыдала.

***

Немцы приближались к Волхову. Ленинград в блокаде. Еще в сентябре враг занял Шлиссельбургскую крепость. Только Ладога соединяла сейчас Ленинград с Родиной. И именно сюда стремились немцы, пытаясь взять в кольцо город Ленина.

Стало известно об окружении немецкими механизированными частями города Тихвин, расположенного в 80 километрах от Волхова. Сейчас враг двигался через село Глажево на железнодорожную станцию Войбокало. Капитан Фадеев и старшина изучили карту: из Глажево через лес - совхоз «Красный Октябрь», через два километра - село Шум, от него в полкилометре - Войбокало. Да, в большой беде Ленинград.

В полночь дивизия выступила на Войбокало. Подоспев вовремя, она перекрыла врагу дорогу, не пропустив его на станцию.

После полночи Кудряшов привел "языка". Ох, и повозился он с ним. Здоровяк попался, мастер спорта. И «дичь» крупная - обер-лейтенант.

До этого по приказу командования Кудряшов три дня изучил военную обстановку, вражескую передовую линию. Рядом с совхозом «Красный Октябрь» глубокий и обрывистый овраг, вдоль него тянется лес. Там и укрепились немцы. Старшина хорошо разглядел, где у них огневые точки, расположение караульных постов на передней линии. Выявил блиндаж около полуразрушенного сарая, откуда враг вел наблюдение. Из амбразуры виднелся ствол пулемета.

Кудряшов, оценив обстановку, доложил Фадееву. Необходим был «язык». Вдвоем, сидя за картой, определили, как и где это лучше сделать. Если выйти к силосной башне и обойти его, то легко можно выйти в тыл блиндажа.