— Помогите! Помогите!
На ходу Юргис схватил со стойки бутылку и запустил ею в буфетчика, который бросился от него. Бутылка, только чуть задев голову его противника, разбилась на тысячу осколков о дверной косяк. Тогда Юргис кинулся обратно и посреди комнаты снова набросился на своего врага. Ослепленный яростью, он не взял другой бутылки, а буфетчику только этого и надо было — он прыгнул навстречу Юргису и сбил его с ног ударом в переносицу. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату вбежали двое, как раз когда Юргис поднялся с пеной у рта и в бешенстве пытался высвободить из повязок свою сломанную руку.
— Берегитесь! — заорал буфетчик. — У него нож!
Увидев поддержку, он снова бросился на Юргиса и, преодолев его слабое сопротивление, одним ударом опять свалил его на пол. Теперь все трое навалились на Юргиса, и началась общая свалка.
Секунду спустя подоспел полисмен, и буфетчик снова завопил:
— Берегитесь ножа!
Юргису удалось в это время подняться на колени, но тут к нему подскочил полисмен и ударил его дубинкой по лицу. Юргис был оглушен, но звериная ярость все еще бушевала в нем, и он отчаянным усилием вскочил на ноги. Тут опять на его голову с размаху опустилась дубинка, и он бревном рухнул на пол.
Полисмен нагнулся над ним, сжимая в руках дубинку и ожидая с его стороны новых попыток встать. В это время буфетчик поднялся и потрогал свою голову.
— Бог ты мой! — сказал он. — Я уже думал, что мне конец. Он не ранил меня?
— Ничего не видно, Джек, — отозвался полисмен, — Из-за чего это он так расходился?
— Просто нализался, — сказал буфетчик. — Калека, а чуть не отправил меня на тот свет! Вам бы карету вызвать, Билли.
— Нет, — ответил полисмен. — В нем, кажется, больше не осталось пороха. Да и идти-то недалеко.
Он схватил Юргиса за воротник и дернул.
— Вставай, что ли! — приказал он.
Но Юргис не шелохнулся. Буфетчик прошел за стойку, сунул стодолларовую бумажку в надежное место и, вернувшись со стаканом воды, вылил ее Юргису на голову. Юргис чуть слышно застонал; тогда полисмен поднял его на ноги и потащил за собой. Полицейский участок находился за углом, и, таким образом, уже через несколько минут Юргис очутился в камере.
Полночи он пролежал без сознания, а потом стонал до утра, мучимый ужасной головной болью и жаждой. Иногда он громко просил пить, но его никто не слышал. В том же полицейском участке было немало других заключенных, терзаемых головной болью и лихорадкой; их были сотни в этом огромном городе и десятки тысяч по всей огромной стране, и некому было услышать их.
Утром Юргису дали кружку воды и кусок хлеба, потом его посадили в тюремную карету и повезли в ближайший полицейский суд.
Буфетчик — оказавшийся известным боксером — был вызван в качестве свидетеля. Он принес присягу и дал показания. Обвиняемый после полуночи явился в пьяном виде к нему в пивную, спросил стакан пива и в уплату дал бумажку в один доллар. Получив девяносто пять центов сдачи, он потребовал еще девяносто девять долларов и, прежде чем пострадавший мог что-нибудь ответить, запустил в него стаканом, набросился на него с пивной бутылкой и учинил в помещении полный разгром.
Потом к присяге был приведен обвиняемый — жалкий оборванец, растрепанный, небритый, с одной рукой в грязной повязке, с израненными и запачканными кровью щекой и головой, с багрово-черным и совершенно запухшим глазом.
— Что вы можете сказать в свое оправдание? — спросил судья.
— Ваша честь, — ответил Юргис. — Я вошел в пивную и спросил у этого человека, не может ли он разменять мне бумажку в сто долларов. Он ответил, что разменяет, если я что-нибудь выпью. Я и дал ему бумажку, но он не хотел дать мне сдачи.
Судья поглядел на него в недоумении.
— Вы дали ему бумажку в сто долларов? — воскликнул он.
— Да, ваша честь, — сказал Юргис.
— Где вы ее взяли?
— Мне дал ее один человек, ваша честь.
— Человек? Какой человек и за что?
— Какой-то молодой человек, которого я встретил на улице, ваша честь. Я просил милостыню.
В зале послышался приглушенный смех. Полисмен, державший Юргиса, прикрыл рукой улыбку, судья же улыбался совершенно открыто.
— Я говорю правду, ваша честь! — горячо вскричал Юргис.
— Вы не только попрошайничали, но и пили вчера вечером, не правда ли? — спросил судья.
— Нет, ваша честь, — протестовал Юргис. — Я…
— Вы совершенно ничего не пили?
— Да, то есть, ваша честь, я…
— Что же вы пили?
— Я выпил бутылку чего-то… я не знаю, что это было… что-то жгучее…
Снова по всему залу поднялся смех, быстро остановленный судьей, который поднял глаза и нахмурился.
— Бывали ли вы уже раньше под арестом? — резко спросил он.
Этот вопрос захватил Юргиса врасплох.
— Я… я… — бормотал он.
— Говорите правду, слышите? — строго сказал судья.
— Да, ваша честь.
— Сколько раз?
— Только раз, ваша честь.
— За что?
— Я ударил мастера, ваша честь. Я работал на бойнях, а он…
— Понимаю, — перебил судья. — Этого довольно. Вам следовало бы бросить пить, если вы не умеете владеть собой. Десять дней и возмещение убытков! Следующее дело.
Юргис вскрикнул от негодования, но полисмен дернул его за воротник и заставил умолкнуть. Он потащил Юргиса из зала в камеру, где находились другие осужденные. Юргис плакал, как ребенок, слезами бессильного гнева. Ему казалось чудовищным, что для полисменов и судей его слово ничего не значит в сравнении со словом буфетчика. Бедный Юргис не мог знать ни того, что содержатель пивной за право торговать по воскресеньям и другие поблажки платил одному только полисмену пять долларов в неделю, ни того, что буфетчик-боксер был одним из помощников демократического босса района и лишь несколько месяцев назад собрал рекордное число голосов в пользу этого же судьи, которого прекраснодушные поборники реформ пытались вывести на чистую воду.
Юргиса второй раз отвезли в Брайдуэллскую тюрьму. Во время драки он снова повредил себе руку, поэтому не мог работать, и тюремному врачу пришлось заняться им. Кроме того, ему перевязали голову и глаз, и он представлял собою весьма незавидное зрелище, когда на второй день после своего прибытия вышел во двор на прогулку и встретил… Джека Дьюана.
Молодой человек так обрадовался, увидя Юргиса, что чуть не заключил его в объятия.
— Вот те на! Да ведь это «вонючка»! — воскликнул он. — Что это с тобой? Можно подумать, что тебя пропустили через колбасную машину!
— Со мной случилось несчастье на железной дороге, а потом я еще подрался, — объяснил Юргис.
Вокруг них собралось несколько заключенных, и Юргис рассказал свою фантастическую историю. Большинство отнеслось к ней недоверчиво, но Дьюан знал, что Юргису никогда не сочинить такой басни.
— Не повезло тебе, старина, — сказал он, когда они остались одни. — Но, может быть, это послужит тебе уроком.
— Я многому научился с тех пор, как мы виделись в последний раз, — печально признался Юргис.
Потом он рассказал о своих летних скитаниях.
— А вы? — спросил он, наконец. — Неужели все время пробыли здесь?
— Ну, что ты! — ответил Дьюан. — Я попал сюда только позавчера. Вот уже второй раз меня сажают по дутому обвинению — мне не везло, и я не мог платить им, сколько они хотели. Почему бы тебе, Юргис, не махнуть со мной из Чикаго?
— Мне некуда ехать, — грустно ответил Юргис.
— Мне тоже, — рассмеялся Дьюан. — Подождем, пока выйдем отсюда, а там посмотрим.
Мало кто из заключенных, с которыми Юргис сидел в первый раз, еще оставался в Брайдуэлле, но он познакомился теперь с десятками людей того же сорта, старых и молодых. Это напоминало морской прибой: вода каждый раз новая, а волны на вид все те же. На прогулках Юргис разговаривал с заключенными. Наиболее опытные рассказывали о своих подвигах, а менее искусные, молодело, и новички, собирались вокруг и слушали с безмолвным восхищением. В прошлый раз мысли Юргиса были всецело заняты семьей; по теперь ничто не мешало ему внимательно слушать и убедиться, что он такой же, как они, что их образ жизни — это тот образ жизни, который он собирается вести.
