Часа через два Юргис вошел в комнату и очутился перед сидевшим за столом толстым ирландцем.

— Работали уже когда-нибудь в Чикаго? — раздался вопрос, и Юргис, то ли по внушению своего ангела-хранителя, то ли потому, что он сильно поумнел за последнее время, ответил:

— Нет, сэр.

— Откуда вы?

— Из Канзас-Сити, сэр.

— Рекомендации есть?

— Нет, сэр. Я простой чернорабочий. У меня крепкие руки, сэр.

— Мне нужны люди для тяжёлой работы, под землей. Мы роем туннели для телефона. Может быть, это вам не подходит?

— Я согласен, сэр, это мне вполне подходит. Сколько вы платите?

— Пятнадцать центов в час.

— Я согласен, сэр.

— Хорошо. Пройдите в ту комнату и сообщите там ваше имя.

Итак, через полчаса Юргис уже работал глубоко под улицами города. Этот телефонный туннель был необычным: в нем было восемь футов в высоту и в ширину, а пол его был аккуратно выровнен. Во все стороны отходили бесчисленные разветвления — настоящая подземная паутина. До места работ Юргису с его партией пришлось идти больше полумили. Еще более удивительным было то, что туннель освещался электричеством и в нем была проложена узкоколейная, в два пути, железная дорога!

Но Юргис был послан туда не для того, чтобы задавать вопросы, и эти странности его нисколько не интересовали. Только год спустя он узнал, в чем было дело. Муниципальный совет провел скромное и совершенно незаметное постановление, разрешившее одной компании сооружение телефонных магистралей под городскими улицами. Опираясь на это постановление, огромное акционерное общество начало прокладывать под Чикаго туннели для целой системы подземных грузовых железных дорог. В городе существовало объединение предпринимателей, которое распоряжалось капиталом в сотни миллионов долларов и было создано для сокрушения рабочих союзов. Больше всего беспокойства причинял объединению союз возчиков; и вот когда эти грузовые туннели будут готовы и соединят все крупные фабрики и склады с железнодорожными пакгаузами, союз возчиков можно будет взять за горло. Время от времени до муниципального совета доходили смутные слухи — как-то была даже назначена следственная комиссия, — но каждый раз кто-то получал солидный куш, и слухи замирали, пока, наконец, в один прекрасный день город не очутился перед совершившимся фактом. Сооружение было закончено! Начался, конечно, грандиозный скандал, обнаружились подделки городских отчетов и другие преступления, в результате которых несколько крупных чикагских капиталистов сели в тюрьму, — конечно, выражаясь фигурально! Совет объявил, что не имел понятия обо всем этом, хотя главная строительная шахта туннеля находилась на заднем дворе пивной, принадлежавшей одному из его членов.

Юргис работал в только что начатой штольне и поэтому считал, что ему хватит работы на всю зиму. От радости он в этот вечер кутнул, а на оставшиеся деньги нанял угол в комнате, где на больших соломенных матрацах, кроме него, спало еще четверо рабочих. На это уходил доллар в педелю, а еще за четыре он столовался в дешевом пансионе, недалеко от места своей работы. Таким образом, каждую неделю у него должна была оставаться огромная сумма в четыре доллара. Вначале ему пришлось купить лопату, кирку и пару тяжелых сапог вместо своих развалившихся башмаков. Он купил также фланелевую рубашку, так как его старая за лето изодралась в клочья. Целую неделю он обдумывал, купить или не покупать пальто. У его хозяйки как раз было пальто, которое она удержала в счет квартирной платы, когда умер один из ее жильцов, еврей, торговавший вразнос запонками. Однако в конце концов Юргис решил обойтись без верхней одежды, так как весь день ему предстояло проводить под землей, а ночь — в постели.

Это было неудачное решение, так как теперь Юргис дольше просиживал в пивных. Работать приходилось с семи утра до половины шестого вечера с получасовым перерывом на обед, и, таким образом, по будням Юргис никогда не видел солнца. Вечером ему некуда было пойти, кроме какого-нибудь бара. Тут по крайней мере было светло и тепло, он мог послушать музыку или поболтать с приятелями. Теперь у него не было дома, не осталось привязанностей — с собутыльниками его связывала лишь жалкая пародия на дружбу. По воскресеньям бывали открыты церкви, но в какую из них мог зайти дурно пахнущий рабочий, у которого насекомые ползали по шее, без того чтобы публика не начала отодвигаться и окидывать его враждебными взглядами? Конечно, у него был свой угол в душной, хотя и нетопленой комнате, с окном, в двух футах за которым поднималась глухая стена. В его распоряжении были также пустынные улицы, по которым гуляли зимние ветры. А помимо этого ему оставались только пивные, и, понятно, для того чтобы сидеть в них, нужно было пить. Заказывая время от времени выпивку, он мог расположиться, как дома, к его услугам были кости, засаленная колода карт, бильярд, чтобы сыграть на деньги, отпечатанная на розовой бумаге и залитая пивом «Спортивная газета» с изображениями убийц и полуобнаженных женщин. На такие развлечения он тратил свои деньги, и такова была его жизнь в течение шести с половиной недель, пока он работал на чикагских торговцев, помогая им сломить союз возчиков.

Поскольку эти работы велись втайне и незаконно, безопасности рабочих, естественно, уделялось не особенно много забот. В среднем прокладка туннеля стоила одной человеческой жизни и нескольких увечий в день, но об этом редко узнавал кто-нибудь, кроме ближайших соседей по работе. Прокладка выполнялась новыми буровыми машинами, по возможности с минимальным применением взрывчатых веществ. Но происходили обвалы, рушились крепления, случались иногда преждевременные взрывы. К этому присоединялась еще опасность попасть под вагонетку. И вот однажды вечером, когда Юргис шел вместе со своей партией к выходу, вылетевший из-за угла локомотив с груженой вагонеткой сильно толкнул его в плечо. Юргис ударился о бетонную степу и потерял сознание.

Первое, что он услышал, открыв глаза, был колокольчик кареты скорой помощи. Юргис лежал, укрытый одеялом, а карета медленно двигалась в оживленной толпе, занятой предпраздничными покупками. Его отвезли в больницу, и молодой хирург вправил ему руку. Потом его вымыли и уложили в постель в палате, где было еще десятка два раненых и искалеченных людей.

В этой больнице Юргис провел рождество, самое приятное рождество за все время его пребывания в Америке.

Каждый год в этой больнице возникали скандалы и производились расследования, так как газеты утверждали, что докторам в ней разрешают проделывать над пациентами фантастические опыты. Но Юргис об этом ничего не знал, и ему не нравилось только то, что его кормили тем консервированным мясом, которое человек, когда-либо работавший в Мясном городке, не бросит даже своей собаке. Юргис часто думал, кто собственно ест консервированную солонину или «ростбиф», изготовляемые на бойнях. Теперь он начал понимать, что это, так сказать, «подмазанное» мясо закупается чиновниками и подрядчиками, а потом им кормят солдат, матросов, заключенных и больных в бесплатных больницах, артели землекопов и железнодорожных рабочих.

По прошествии двух недель Юргиса выписали. Это не значило, что его рука вполне поправилась и что он был способен вернуться к работе; просто он мог уже кое-как обойтись без медицинской помощи, а его место нужно было для кого-нибудь, находившегося в еще худшем состоянии. То, что он был совершенно беспомощен и не имел на ближайшее время никаких средств к существованию, нисколько не касалось больничного начальства, да и вообще никого во всем городе.

Несчастный случай произошел в понедельник, когда он только что внес недельную плату за стол и комнату и истратил почти весь остаток субботней получки. В кармане у него было только семьдесят пять центов, и, кроме того, ему предстояло получить полтора доллара, заработанные в день несчастья. Возможно, он мог бы обратиться в суд и добиться от компании возмездия за временную потерю трудоспособности, но он этого не знал, а компания не обязана была просвещать его. В конторе он получил свои деньги и инструменты; последние он немедленно заложил за пятьдесят центов. Квартирная хозяйка объявила, что его угол сдан, а других свободных углов нет. Потом он пошел к женщине, у которой столовался; она оглядела его с ног до головы и подвергла настоящему допросу. Придя к выводу, что Юргис еще месяца два останется нетрудоспособным и что столовался он у нее всего шесть недель, она быстро решила, что ей не стоит рисковать и кормить его в кредит.