В аэропорту имени Джона Фитцджеральда Кеннеди мы с Агнес окончательно потеряли веру во всех богов и в высшие силы. Их не существовало в природе, иначе, если бы они были хоть где - нибудь между небом Нью-Йорка и Ротфлиса, они бы ударом грома привели наконец моего дядю в чувство.

Кошмар начался сразу после того, как мы вышли из самолёта и с нашими канадскими визами без проблем прошли все этапы проверки и контроля.

Поскольку мы были транзитные пассажиры, то имели право оставаться на территории Соединённых Штатов не дольше семидесяти двух часов. Но когда мы вышли из здания аэропорта и впервые заглянули Америке прямо в пасть, Джимми лишился чувств. Потому что всё в ней было неправдоподобно гигантским — машины, улицы, мосты, всё было непомерно велико для наших по - дятловски близоруких глаз из Ротфлиса, к тому же ещё никогда, нигде, и даже во Франкфурте-на - Майне, мы не видели такого количества людей с разным цветом кожи.

К счастью, нам не пришлось вызывать «скорую помощь», потому что Джимми очухался сам. Несколькими пощёчинами Агнес быстро привела его в порядок. Когда Джимми снова смог говорить и стоять на ногах, он сказал, что чувствует себя как матрёшка, в которой самое меньшее десять рук, голов и ног, но всего один рассудок, и спасти его от этого странного расщепления сможет только холодный душ.

Его друг Малец, поселковый староста из Ротфлиса, незадолго до нашего отъезда в Америку рассказал ему, что все америкосы принимают душ по нескольку раз на дню и что во всех больших городах там есть общественные места, где можно помыться, в том числе и в аэропортах.

И хотя нам надо было спешить, мы пустились на поиски душа — Агнес, Джимми и я. Мы вслепую нырнули в лабиринт аэропорта Кеннеди, и тут произошло то, чего и следовало ожидать. Вначале мы потеряли ориентацию, а потом и дядю.

Прошло много часов, ужасных часов, в течение которых мы с Агнес обрыскали все уголки аэропорта в поисках без вести пропавшего.

Нас спасла чистая случайность. Агнес вдруг сказала мне:

— С меня хватит! Теофил! Я не хочу, чтобы всё моё будущее рухнуло из-за Коронржеча. Ты, если хочешь, можешь оставаться здесь. А я сейчас же беру такси и еду на Центральную станцию. Пока!

Я сказал:

— Аги! Ты этого не сделаешь!

Но сам всё же пошёл с ней на стоянку такси — и он тут как тут, Мирослав Коронржеч, стоит, живой и невредимый: в руке банка «Будвайзера», а на лице — бодрая улыбка победителя.

Он сказал:

— Ну что, явились наконец? Я вас тут целый день жду, а вы всё разглядываете витрины!

Агнес шепнула мне:

— Когда-нибудь я убью его! В этом я тебе клянусь!

Когда мы ехали на жёлтом «форде» через Бруклин и Манхэтген, я снова был Пейджем и исполнял под свою гитару небесную элегию о моём прошлом в Ротфлисе. Если быть честным, должен признаться: я был настолько оглушён Нью - Йорком, что мне казалось, мы находимся на другой планете, которую ещё не открыли в нашей Солнечной системе, — Нью-Йорк, так называлась эта новая планета.

А дядя Джимми? Он растерянно смотрел по сторонам, толкал нас локтями в рёбра и говорил:

— Что вы бессмысленно таращитесь и ничегошеньки не видите! Тут золото просто валяется на дороге! Они же здесь все миллионеры! Вон! Снова бронированный лимузин, и за рулём узкоглазый!

И он принялся листать свой блокнот для заметок.

— Я тут должен кое-что подправить! Дело первейшей важности! Ах! Вот, наконец-то! — обрадованно сказал он. — Я вычёркиваю фразу «Негр любит боксировать и барабанить, что, по-видимому, является основным занятием в аду» и записываю: «Современные рабы происходят теперь не из Африки, а из Азии. Они намного компактнее и сподручнее, а главное — с ними по-детски легко управляться, как с пылесосом на батарейках».

— Я больше не могу слушать эту белиберду! — сказала Агнес.

— Женщины! — ответил Джимми. — Это же научный вопрос! Вы в этом ничего не смыслите!

После поездки, которая длилась больше часа, мы увидели большую Центральную станцию. Мы расплатились за такси, и Агнес купила билеты на скоростной междугородный автобус. Пара тысяч километров, отделявшие нас от Канады, были теперь сущим пустяком — рукой подать.

Победа — если в этот момент вообще можно было говорить о победе, — наконец-то победа! Победа трёх путешественников из далекого Ротфлиса. Мы сидели в автобусе, в серебряной стреле на Канаду. Моя Агнес спала, а я снова был лев, единственный владыка всего земного: я не спал. Конец нашего кошмара уже близился, по крайней мере первого кошмара. Потом я прислонил голову к стеклу, чтобы остудить мой разгорячённый лоб чёрным холодом дождевых капель и ветра.

Незадолго перед тем как закрыть глаза, я услышал, как мой дядя пробормотал в полусне:

— Йес! Ай эм фри!

Во время долгой поездки в автобусе два индейца поведали нам о том, что в Канаде самые большие и самые лучшие в мире бизоньи стейки и бургеры. Двухметровый великан представился нам как Биг Эппл, а его младший брат назвался Джинджером. Биг Эппл заявил нам, что его брат выглядит как мужчина только между ног, а во всех остальных местах он похож на другой пол. Ещё он рассказал, что они закупают в США многие товары беспошлинно — как коренные жители Америки. Да, оба индейца всего накупили — главным образом сигарет и алкоголя, да так много, что могли бы потягаться с белорусами, которые в то время как раз повадились приезжать в Вармию и Мазуры, чтобы торговать на чёрном рынке золотом и долларами, а потом чемоданами скупать колготки, женское бельё и полотенца и увозить к себе.

Дядя Джимми за всю поездку словом не перемолвился ни с Биг Эпплом, ни с Джинджером, хотя Агнес могла бы перевести. Он украдкой поглядывал на индейцев и потом сказал:

— Смотри-ка, Теофил! Они грязные и вонючие, эти дикари, приличному человеку и задохнуться недолго рядом, однако ж они, похоже, толковые предприниматели. Я буду в Виннипеге хлопотать себе индейское гражданство, тогда мы сделаем оглушительный бизнес на табаке и виски. Я всегда хотел стать апачем!

— Дядя, это тебе не Ротфлис и вообще не Польша, где можно подкупить кого угодно. Тут ведь демократия!

— Вот только не надо мне рассказывать про демократию! Этим дикарям есть чему поучиться у нас, коммунистов! Индейцы крадут водопроводные краны, это известный факт, сверлят дырки в стене, втыкают туда ворованные краны и ждут, что из стены у них польётся вода. Это же примитив!

Я ничего не ответил, я был сыт по горло постоянными спорами с Джимми.

Может, моя бабушка была права, — может быть, мой дядя действительно чудовище, но, несмотря ни на что, я его люблю. Я его люблю и пытаюсь терпеливо сносить все трудности.

В автобусе нам пришлось решать ещё одну проблему, которая истрепала нам с Агнес последние нервы: всякий раз, когда «борзой» автобус делал где-нибудь короткую остановку или нам приходилось делать пересадку — по большей части это происходило в безымянных, заспанных провинциальных дырах, — дядя Джимми отказывался идти в туалет. Вместо этого он мочился в пластиковые бутылки, какие только удавалось раздобыть, и прятал их под своим сиденьем, да ещё и требовал от нас с Агнес, чтобы мы ему при этом помогали, прикрывали его от остальных пассажиров. Он сказал: — До тех пор пока мы не приедем, я не буду ничего есть и пить и в туалет выходить тоже не буду. Кроме того, я намерен по приезде сделать так, как делает наш Папа Римский: я встану на колени и поцелую землю — достойно поприветствую новую родину, лучше всего с молитвой! А до того — ничего!

С молитвой! Услышав это, я даже засмеялся. Когда моя бабушка и тётя уходили вечером в спальню, чтобы помолиться, Джимми их высмеивал. Он сидел на кухне в своей белой нательной рубахе с коричневыми пятнами от соуса и в трусах и курил свою сигарету «Спорт» без фильтра:

— Вот вы молитесь Богу, — говорил он, — так, будто он приносит вам в дом деньги, а ведь это я забочусь о том, чтобы на столе каждый день было чего жрать!

И вот, после двух с половиной суток убийственной поездки, мы достигли цели: Канада, страна обетованная, рай на земле.