было. А с 1934 г. - ничего: ни заработков, ни надежд на них, ни здоровья. Ехать не на
что, ехать некуда: везде ограничения, запреты, одичанье.
Кому теперь до поэзии?! На нее смотрят свысока, пренебрежительно; с иронией и
изумлением. И даже с негодованием. Кратко говоря, смысл отношения читателя и
слушателя таков: «Лентяи. Бездельники. Не умерли вовремя». Работать в русских
периодических изданиях нельзя: их мало, и везде «свои». Я же к тому же «гугенот»:
мне никогда никто не простит моей былой самостоятельности, моего эго-футуризма
юности. Не кубо-футуризма размалеванных физиономий и желтых кофт, а именно
«Ego», — то есть утверждения лигности, если она, конечно, не вовсе безлична... Я
живу чудом, Сергей Васильевич: случайными даяньями. Их все меньше и меньше. Они
прекращаются, ибо люди уходят, а человеки не признают. Я живу в глухой деревне, на
берегах обворожительной Россони, в маленькой, бедной избушке с женой и дочерью.
Мы все больные, умученные, уходящие. Помогите же нам, Вы, Большой искусствик,
«уйти» более или менее безболезненно. Невыносимо, свыше всяких сил обессиленных
- умирать без конца\ И не странно ли, не поразительно ли? - чем ужаснее жизнь, тем
больше жить хочется, тем больше цепляешься за жизнь, все во что-то несбыточное
веря и надеясь... без надежд! Читали ли Вы мои стихи, несколько лет назад
посвященные Вам? Если хотите, я с радостью вышлю их.
Издавна Ваш
Игорь-Северянин
3
до 4 июня 1939 г.
Poste Restante, Narva Yoesuu, Estonie
Светлый Сергей Васильевич!
Я благодарю Вас от всей души за присланные мне $ 35. Этот Ваш Дар явился для
меня существенной поддержкой. В моем домике над Россонью висит несколько
портретов обожествленных людей, мною боготворимых; среди них Н. А. Римский-
Корсаков работы Серова. Сделайте радость мне - пришлите свой с подписью. Вы
даровали мне три месяца жизни в природе: это такой большой срок по нашим
временам!
К Вам с чувством большой и взволнованной признательности
Игорь-Северянин
Poste Restante, Narva Yoesuu, Estonie
Мой дорогой Сергей Васильевич!
Радостно благодарю Вас за портрет Ваш с надписью. Посылаю Вам стихи, - для Вас
воспринятые, - которые давно уже хотел (и был обязан) Вам переслать. Они вошли в
книгу, изданную в Белграде в 1931 г.
Последняя книга моих стихов - «Очаровательные разочарованья», - к сожалению
моему, а возможно и других, не окончательно эпохой обездушенных, издателя не
125
находит, - и много лет лежит в письменном столе. По этой причине я не могу себе
разрешить, - вот уже три года, — запечатлевать вновь неудержимо возникаемое: я
слишком ценю и Поэзию, и свое имя.
С каждым новым днем я все ближе и неотвратимее приближаюсь к
предназначенной мне бездне и, отдавая себе в этом отчет, осиянный муками, готовлюсь
к гибели.
И вот мне хочется прежде, чем это совершится, еще раз от всего простого и
искреннего поэтова сердца воздать Вам, прославленному, славу и честь за дарованные
мне Вами три месяца жизни на этой Земле, такой мучительной, но и упояющей!...
Игорь-Северянин
ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ ОБ ОДНОМ...
Сергею Василъевигу Рахманинову
Соловьи монастырского сада,
Как и все на Земле соловьи,
Говорят, что одна есть отрада,
И что эта отрада — в любви...
И цветы монастырского луга С лаской, свойственной только цветам,
Говорят, что одна есть заслуга:
Прикоснуться к любимым устам...
Монастырского леса озера,
Переполненные голубым,
Говорят нет лазурнее взора,
Как у тех, кто влюблен и любим...
Тойла. 1927 г.
Игорь-Северянин
Toila, 12 сент. 1927 г.
Дорогой Георгий Аркадьевич!
Я испытал действительную радость, получив Ваш «Норд»: через 11 лет Вы
вспомнили меня, - спасибо.
Из книжки Вашей узнал о смерти Юлии Владим<ировны>, такой всегда хрупкой,
так всегда мучившейся. Нежно жму руку Вашу. Но ведь Вы были давно подготовлены к
этому, не правда ли? Я тогда же видел ее обреченность. Бедная маленькая женщина,
девочка на вид.
В 1925 г. в Праге мы вспоминали Ю<лию> В<ладимировну> и Вас, гуляя по парку с
Евг<ением> Ник<олаевичем> Чириковым.
В каждом году - перемены. Сколько же их в одиннадц<ати> летах, к тому же таких,
как эти?
В 1921 г. умерла мама моя. В том же году я расстался, - наконец, — с М<арией>
В<асильевной>. И это было предначертано, как Вам, думается, известно. Теперь она
где-то в СССР.
С 28 янв<аря> 1918 г. я живу постоянно на берегу Финского залива. Мой адрес
неизменен: Eesti, Toila. Postkontor. Igor Severjanin.
Иногда выезжаю на Запад. За эти годы побывал трижды в Берлине, где жил от
месяца до трех, давая вечера.
Встречался там с Кусиковым, Пастернаком, Маяковским, Толстым, Шкловским,
Минским, Венгеровой и др.
Ездил в Финляндию, Латвию, Литву, Польшу (13 городов), Чехословакию. Везде
вечера, иногда очень шумные и многолюдные. К со- жал<ению>, расход больше
прихода, поездки обходятся очень дорого, почти ничего не остается. Поэтому вот уже
два года на месте. Эстий- ская природа очаровательна: головокружительный скалистый
126
берег М0Ря, лиственные деревья - Крым в миниатюре. Сосновые леса, 76 озер в них,
трудолюбиво и умело возделанные поля. Речки с форелями. Да, здесь прелестно. У
меня своя лодка («Ингрид»), я постоянно на воде,
ужу рыбу. В 1921 г. женился на эстонке. Ее зовут Фелиссой, ей 25 лет теперь, у нас
пятилетний мальчик - Вакх. Она пишет стихи и по-эс- т<онски> и по-русски,
целодневно читает, выискивая полные собрания каждого писателя. Она универсально
начитанна, у нее громадный вкус. Мы живем замкнуто, почти никого не видим, да и
некого видеть здесь: отбросы эмиграции и рыбаки, далекие от искусства. За эти годы
выпустил 13 книг. К сожал<ению>, в наст<оящее> время у меня нет ни одного
своб<одного> экз<емпляра>, но я пришлю Вам что-либо в ближайшие недели.
Теперь Вы сообщите мне все, касающееся Вас. Судя по вашей книге, Вы печальны
и утомлены, милый. Мы с женою воздаем должное стилистике Вашей книги.
Приветствуем Вас. Напишите поскорее. Еще раз благодарю за память. Я часто
вспоминал Вас.
Всегда Ваш Игорь
2
22
декабря 1927 г.
ТоПа, 22.XII. 1927 г.
Дорогой Георгий Аркадьевич!
Не особенно давно я вернулся из поездки по Латвии: гастролировал семь дней
подряд в Риге, дал вечер в Двинске, по пути в Латвию — в Юрьеве. Успех всюду
прежний - залы переполнены. Пробыл в отсутствии двадцать шесть дней. Письмо ваше
ожидало меня дома, и мне было радостно его прочесть. И я рад, что Ю<лия>
В<ладимировна> жива, пусть отчуждена она от Вас, пусть не в Вашей жизни
оказалась, но ведь жива она, и это как-то бодрит: за эти годы столько смертей знаемых,
и каждая из них — отмирание частицы самого себя. М<ожет> б<ыть>, вскоре уже
нечему будет отмирать, и это будет смертью собственной: пожалуй, единственная
способность, свойственная живущему.
Смерть Ф<едора> К<узмича> - сильный удар для меня. Сбылись предчувствия.
Иначе, впрочем, и быть не могло: теория вероятности. Теория, страшная своей
непреложностью. Леденящая. Я написал четыре статьи, очень обширных: «Сологуб в
Эстляндии», «Эстл<яндские> триолеты Сол<огуба>», «Салон Сол<огуба>», и «Умер в
декабре». В последней я цитирую его стих: «В декабре я перестану жить». Это
воспринято было им 4.Х1.1913 г. кстати: Лесков («Обойденные») говорит: «Замечено,