публицистика.
Амфитеатров отзывается о Надсоне в форме лирической, в которой он оказывается
не менее силен, чем в юмористической:
Необычайная красота светло страдающего рыцаря духа отразилась в каждом
стихотворении Надсона с такой яркостью и цельностью, что юноша, совсем не щедро
313
одаренный вдохновением, сложился не только в поэта, но в поэта глубокого и
оригинального.
Еще больше разошлись эти два почтенных критика по поводу Лохвицкой. По Вл.
Шмидту, ее искусство несомненно «второсортное», как бы выкроенное по масштабу
среднего интеллигента. По Амфитеатрову,
мы имеем дело с поэтессой, «иногда возвышавшейся почти до гениальности».
«Гениальность» и «искусство второсортное» - расхождение, наводящее на слишком
грустные размышления, чтобы можно было назвать его курьезным. Великолепный
анекдот о российской критике!
Особенно много копий сломано в вопросе о словотворчестве Игоря Северянина.
Выражение «драприть», например, понравилось из критиков только одному Вал.
Брюсову. Вл. Гиппиус решительно не доволен этим словом:
Через два обыкновенных слова на третье — он прибегает к таким выражениям, как
«драприть стволы» и т. д.
А Иванов-Разумник даже возмущен:
Насилование русского языка, которое Северянин возводит в систему: «драприть
стволы» и др. — к чему все эти «эксцессы в вирелэ»? Надо пожалеть русский язык и
избавить его от таких обогащений.
Но профессор Р. Ф. Брандт, именно с точки зрения правильности образования
слова, не совсем разделяет мнение Иванова-Разумника о «насиловании русского
языка»:
Не могу не сочувствовать различным способам укорочки, встречающимся у
Северянина, таковы: туман... тебя задраприт, вм. задрапирует, с его немецким
суффиксом 1г.
Что касается выражения «популярить изыски», которым также возмущены и Вл.
Гйппиус, и Иванов-Разумник, то профессор Бранд высказывается еще более
определенно:
Двукратное укороченье представляет выражение «популярить изыски» вм. по-пу-
ля-ри-зи-ро-вать и-зы-ска-ни-я. Последнее Игорем чуть ли не сказано в шутку, но я
рекомендовал бы это всерьез.
Но в самое комичное положение попал, благодаря своему авторитетному тону,
Валерий Брюсов:
Есть (у Северянина) просто исковерканные слова, большею частью, ради рифмы
или размера, как «глазы» вместо «глаза» и др. Громадное большинство этих новшеств
показывает, что И. С. лишен чутья языка и не имеет понятия о законах
словообразований.
Вся комичность этой сентенции о «чутье языка» становится очевидной, когда
прочтешь приведенную по этому поводу пр. Брандом народную поговорку: «Свиные
глазы не боятся грязи». Очевидно, и народ придется отнести к разряду «лишенных
чутья языка и не имеющих понятия о законах словообразования».
Что стал бы делать Игорь Северянин, если бы захотел хоть отчасти послушать
советов гг. критиков насчет своего дальнейшего пути!
Валерий Брюсов советует ему стремиться стать «учителем человечества»:
Игорю Северянину недостает вкуса, недостает знаний. То и другое можно
приобрести, — первое труднее, второе легче. Внимательное изучение великих
созданий искусства прошлого облагораживает вкус. Широкое и вдумчивое
ознакомление с завоеваниями современной мысли раскрывает необъятные
перспективы. То и другое делает поэта истинным учителем человечества.
А. Измайлов мирится с меньшим:
Признание и любовь придут к нему (Северянину) в ту минуту, когда он оставит в
314
детской все эти ранние игрушки, весь этот ажур парикмахерски прифранченных слов и
найдет спокойный и честный язык для выражения нежных, наивных, прелестно
грустных переживаний, какие знает его душа.
Иванов-Разумник зовет к природе:
Было бы грустно, если бы он век остался кричать на площади, или разносить свое
«мороженное из сирени» по петроградским дачам. Он подлинный лирически поэт, и
широкий путь его лежит от «дачи» к «природе», от «площади» — в леса, в поля...
Г-н А. Б. из «Голоса Москвы» никуда не зовет, он советует, по-видимому, остаться
самим собой:
Раскрашивать цветочки, рисовать губки бантиком, писать мадригалы нездешним
принцессам, — вот его поэтический круг. И пока нет в нем умысла, пока пенятся эти
идиллические песенки молодостью и живой любовью к миру, до тех пор такая поэзия
может привлекать и очаровывать.
Андрей Полянин ничего не советует, потому что смотрит на И. С. совершенно
безнадежно:
...Мы более чем сомневаемся (!), чтобы из «гения Игоря Северянина» выработался
хороший поэт.
А Амфитеатров «вылил свои думы» в стихах, пародирующих, между прочим, одно
из стихотворений Северянина:
Читаю вас: вы нежный и простой,
И вы — кривляка пошлый по приметам.
За ваш сонет хлестну и вас сонетом:
Ведь, вы - талант, а не балбес пустой!
Довольно петь кларетный вам отстой,
Коверкая родной язык при этом.
Хотите быть не фатом, а поэтом?
Очиститесь страданья красотой!
Французя, как комми на рандеву,
Венка вам не дождаться на главу:
Жалка притворного юродства драма,
И взрослым быть детинушке пора...
Как жаль, что вас, дитей, не секла мама За шалости небрежного пера!
Каким проворным Фигаро нужно быть, чтобы хоть приблизительно следовать всем
этим зовам и советам.
О, очная ставка господ критиков оказалась необычайно удачной и яркой. Игорь
Северянин со своими необычными успехами, взлетами и падениями явился блестящей,
совершенно исключительной мишенью для этих близоруких охотников. Это состязание
с удивительной ясностью доказало, что только любовь или ненависть должны
руководить пером критика. Сухая объективность, серое беспристрастие оказались для
критика путеводителями совершенно непригодными.
Конечно, и говорить нечего, что личные счеты, погоня за вкусами толпы,
собственное безвкусие, неумение разбираться в явлениях искусства и отсутствие
чуткости ставят человека, берущегося за перо критика, в исключительно смешное
положение.
Пусть эта маленькая книжонка станет настольной для всякого, кто хоть минуту
сомневался в истинном значении нашей беззубой, равнодушной, творчески
несостоятельной, нечуткой и «авторитетной» критики.
Михаил Ефимов НОВЫЙ ПОСТАВЩИК УЛИЦЫ
Игорь Северянин и А. Масаинов «Мимозы льна»
С тех пор как Игорь Северянин отошел от эгофутуристов, он всецело отдался
315
служению улице и хорошо для этого приспособился. Снял хризантему из петлицы, из
большой и шумливой толпы «соратников» оставил одного только верного Алексея
Масаинова, сделал свой язык понятнее и, открыв новую лавочку поэзо-парфюмерии,
спокойно дожидается успехов и лавров. А успехи, нужно признать, довольно крупные.
Правда, Северяниным все меньше интересуется критика, но улица, к которой направил
он теперь свои поэзы, принимает его сочувственно. Нужды нет, что, уйдя от
футуристов, он не примкнул к «бальмонтис- там» или акмеистам, или другим; язык его
для широкой массы понятен и даже ощутительно нужен: как в крестьянстве до наших
дней живет смутная тоска по «Милорду глупому», «Францылю Венециану» и другим
чудесным заморским героям, так и в среде мелкой буржуазии есть всегда тяготение к
экзотичному, «бонтонному», великосветскому. Лимузины и ананасы, не считаясь с их
происхождением, она принимает за чистую монету, и звонкий, текучий стих
Северянина ей как нельзя более по вкусу. И «гением Игорем» уже упиваются юнкера,
провинциальные барышни, даже телеграфисты начинают мурлыкать его под гитару.
Как и все пишущие для улицы, Игорь Северянин не двигается в своем творчестве
вперед. Чтобы идти с улицей в ногу, нужно плестись черепашьим шагом: толпе чужды
