Кто понял жизнь — тому надежды нет.
Но я живу и даже жажду жить,
Хотя и жду вседневно новых бед.
Я жизнь люблю, хотя не верю ей, —
Она не даст ни счастья, ни любви,
Приди же, смерть, приди ко мне скорей,
Чтоб я не ждал, и сразу все порви.
Присутствие этого цыганского элемента, элемента душещипательных романсов,
вполне определяет всю пятую книгу Северянина.
Здесь поэт с самым гордым видом провозглашает, что «Мой монастырь - в устоях
духа нерушимых; в идее: жизнь земная - прах». Вот в том-то и беда, что всякая идея
хороша на своем месте, но, если начать вставлять ни к селу, ни к городу в стихи
распрекраснейшие мысли Мак- киавелли или категорические императивы Канта, -
будет нехорошо.
Таких истин, срифомованных с предыдущей строкой, бесконечное множество в
«Поэзоантракте», словно это учебник логики. Однако, хотя Северянин и восхваляет
нерушимые устои духа, тем не менее в сборнике есть очень льстивое стихотворение о
Льве Толстом, про которого недавно Северянин писал: «Своим безмозглым приговором
меня ославил Лев Толстой».
В книге много выражений вроде «Опадает с неба Сакраменто» или «Страсти
желания», которые ничего не теряют, читать ли их «Желания страсти» или «Страсть
желаний». Много ошибок в стихе, и еще больше разногласий с русским языком.
В книге есть стилизация под «народное»:
А и дадено добру молодцу
Много-множество добродетелей (?)
А и ум-то есть, словно молонья,
А и сердце есть, будто солнышко.
Словом: гой-еси!
311
Однако и в этих стилизациях обнаруживается, говоря вежливо, необразованность
поэта, который не шутя пишет, что во времена Ма- люты Скуратова:
...Блестят при люстрах (?) стаи (?)
Безалаберных рапир (?)
Еще большая необразованность сказывается в «подражании к Бодлеру». Смеем
думать, что французский поэт никогда не назвал бы Пана «богом оправданной муки»
потому, что это просто бессмысленно, и никогда не сказал бы: «У матерей созрел
дюшесе (!) грудей» просто потому, что это чисто северянинская пошлятина.
Всем поэтам свойственно писать вначале плохие стихи, но то обстоятельство, что
Северянин, еще ничего не дав по существу, уже роется в хламе детства,
свидетельствует или о том, что у поэта нет впереди ничего, или о том, что у него
слишком много «экспансивного» самомнения.
Борис Гусман ОЧНАЯ СТАВКА
(«Критика о творгестве Игоря Северянина». — Сборник статей и рецензий)
Маленькая, скромная книжка «Критика о творчество Игоря Северянина»
совершенно неожиданно приобретает большой и значительный смысл, если
попробовать хоть на мгновение перенести центр внимания. Конечно, когда начинаешь
читать эту изящно изданную книжку, то думаешь, что героем ее является Игорь
Северянин. Портрет его а 1а Уайльд, короткая, претендующая на многозначительность,
автобиографическая справка, и дальше во всех статьях его имя чуть ли не в каждой
строчке...
Но это все внешнее и не в этом значительность книжки. После второй, третьей
статьи уже ловишь себя на том, что Игорь Северянин, собственно, отошел на второй
план, а сквозь строчки все явственнее и ярче выступает лицо главного героя книги —
критики.
О, только в первый момент можно не заметить, что Игорь Северянин это только
пробный камень, это только мишень. И все дело, конечно, не в той точке, в которую
попал стрелок, а в степени меткости его. А меткость у современной близорукой
критики оказалась поистине смехотворной. Господа критики не выдержали очной
ставки.
Большая часть мямлит что-то о таланте Игоря Северянина, о его безвкусии, о путях,
которыми он должен идти, от чего он должен отказаться и т. д. Скучно,
«беспристрастно» и «авторитетно». Но стоит критикам перейти к более точному
рассмотрению качеств и недостатков Игоря Северянина, и они оказываются зачастую
совершенно беспомощными детьми.
Расхождения получаются разительные. Так, Валерий Брюсов, взяв общий
сочувственный тон, заявляет:
После первой книги появилась «вторая», «Златолира», огорчившая всех, кто успел
полюбить поэта, — так много в ней появилось стихов безнадежно плохих, а главное,
безнадежно скучных.
Но г. Измайлов с ним далеко не согласен:
Что большая редкость, — вторая книга стихов Игоря Северянина не слабее первой.
Интересно, что г. Измайлов не сразу пришел к такому «признанию» поэта. С.
Бобров в статье своей указывает, что до «Громокипящего кубка» и общего внимания к
Северянину Измайлов отзывался о нем более чем отрицательно. И такое «поспешание
за публикой» замечается за г. Измайловым далеко не впервые.
Впрочем, эта же книжонка дает нам в отношении такого «поспеша- ния» материал
более определенный. Критик из «Голоса Москвы», в припадке откровенности,
признается:
Читаю эти взбалмошные экстравагантные стихи, и где моя придирчивость, где моя
312
желчь и брезгливая гримаса? Рождается даже какое-то сочувствие к несомненному
озорству и вызову. Старая истина: победителей не судят. А Игорь Северянин, в самом
деле, победитель, и его приход весьма знаменателен.
Валерий Брюсов упрекает Северянина в безвкусном составлении своих сборников:
Можно понять любовь автора к своим произведениям и желание сохранить даже
более слабые из них, но есть предел и такой любви. Только полным безвкусием,
отсутствием всякого критического чутья можно объяснить, что И. С. переполнил II и III
сборники своих стихов вещами безнадежно плохими.
Но, Боже мой, что бы стал делать И. С., если бы ему пришлось следовать советам
господ критиков и даже наиболее авторитетных. По поводу стихотворения «Очам твоей
души», Амфитеатров указывает:
И. С. добродушно невзыскателен к источникам. Так, 1-я же страница 1-й книжки
поэт воркует читателю:
Тебе одной все пылкие желанья,
Души моей и счастье и покой,
Все радости, восторги, упованья Тебе одной...
Ах, нет, виноват: это как раз не г. Игоря Северянина сочинения. У него не совсем
так:
Очам твоей души — молитвы и печали,
Моя болезнь, мой страх, плач совести моей,
И все, что здесь в конце, и все, что здесь в начале, —
Очам души твоей...
Не правда ли, мило? Читая, искренно сожалел я, что умерли Я. Пригожий и Саша
Давыдов... Какую бы первый музыку написал к этим стишкам, а второй как бы
исполнил ее, «со слезой», под гитару!.. И сколько чувствительных барышень потом
трогательно звенели бы ее фальшивыми голосенками в домиках, где на окнах цветут
герани, а к потолкам привешены клеточки с канарейками...
Ясно, что надо безусловно выкинуть из сборника такие подражательные «стишки»
с цыганским пошибом. Но оказывается, не все одного мнения с Амфитеатровым.
Иванов-Разумник пишет:
Когда И. С. захочет, он пишет в «старых формах» такие прекрасные стихотворения,
как «Очам твоей души» и др.
Конечно, мне могут возразить, что это дело вкуса. Да, действительно, у разных
критиков могут быть различные вкусы. Но, неправда ли, становится удивительным,
если у одного и того же критика два «разных» вкуса. Так, в одном месте (с. 11) Вал.
Брюсов пишет:
«Громокипящий Кубок», — книга истинной поэзии.
А в другом (с. 23) проскальзывает такая фраза:
Все совершенное им... это то, что он написал книгу недурных стихов.
«Истинная поэзия» и «недурные стихи»!.. Великолепно, не правда ли?!.
Но не все об этом Игоре Северянине. В книжке мы находим столь же прекрасные
образчики отзывов и о других поэтах. Так о Надсоне Вл. Шмидт немного разошелся во
мнениях с Амфитеатровым.
Вл. Шмидт говорит вполне определенно:
Стихи Надсона не только не поэзия, но даже и не литература, а одна стихотворная
