пропитанным духами и «экзотическим ароматом».

И горько будет рыдать «за струнной изгородью лиры» его прекрасная наивная

принцесса-мечта, обманутая поэтом, который обещал ей надеть на шею «колье

сонетов» и вместо колье бессмертья дарит ей

Зло-спецной Эсклармонды шаплетку-фетроторт.

304

Пимен Карпов П0Э30К0НЦЕРТЫ

Если подразумевать под словом «футуризм» — взрыв чувств, вдохновение, новые

горизонты, новую, дотоле неведомую красоту, то - каждый поэт футурист, иначе он не

поэт. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, вдохновенно проложившие столько новых

загадочных и манящих путей к предвечной красоте, пользуясь для этого новыми,

неожиданными словами, оборотами речи, намеками, - футуристы в подлинном смысле,

и было бы ложью и оскорблением памяти великих поэтов называть их просто

стихотворцами, сочинителями и т. д., как это делал прежде (Писарев), да и теперь

делает нигилистическая критика. Так называемые трезвые (т. е. ограниченные)

реалисты любят ссылаться на Толстого, Тургенева, Достоевского — вот, мол, реалисты.

Но прочтите любое описание весны, пробуждающейся природы у Толстого, у которого

здесь все дышит мистическим чувством, прочтите «Клару Милич» Тургенева, не

говоря уже о всем Достоевском, соприкасавшемся «мирам иным» - ради Бога, где ж тут

реализм?

Итак, все поэты — мистики и футуристы. Но, впрочем, дело не в кличках и

ярлыках. Игорь-Северянин не оттого ведь песнопевец-поэт, что объявил себя «эго-

футуристом», а оттого, что Бог вложил в него при рождении душу поэта. Я встречал его

стихи еще задолго до пресловутого футуризма, когда поэт выпускал «тетрадь тридцать

третью тома двадцать четвертого» (что-то в этом роде) - стихи эти были так же ярки,

оригинальны и трогательны, как и теперь. Но критика замалчивала их. Это было

обидно, и можно извинить поэта, что он решил пойти на дерзость, на крайность, даже

на скандал, чтобы добиться внимания. Именно этим объясняется его величание себя

«гением», печатание на обложках книжек сногсшибательных извещений о том, что

«светозарный Игорь Северянин интервьюеров (40 тысяч!) принимает тогда-то и тогда-

то. И этим же объясняется его — то приклеива

ние к себе, то отклеивание футуристического ярлыка (несколько раз он вступал и

выходил из кружка футуристов). Теперь, кажется, основательно утвердился в эго-

футуризме.

Если эго-футуризм — не ярлык, то его можно приветствовать. Поэт всегда должен

быть индивидуальным, т. е. внутренне свободным, всегда должен творить, не связывая

себя ничем. А уж Бог позаботится, чтобы достояние поэта было всенародным. Ибо

поэзия - дыхание Бога. Народ ли не поймет поэзии, пусть и неясной, но истинной? он

ли, кто живет Богом и тайнами, не постигнет поэта Божьей милостью? Какой абсурд!

Нигилисты считают бредом всю Библию, народ же ею живет.

В кружке эго-футуристов истинные поэты Божьей милостью; это - Игорь Северянин

и Дмитрий Крючков. Недавно - все газеты обошло известие об их «поэзо-концертах».

Мысль удачная. Кому же и светить с эстрады, кому же и будить «преступно-

равнодушную» толпу, как и не поэтам?

Но знают ли они, что тут неизбежно явятся гешефтмахеры, которые предупредят и

осквернят само имя поэта? Так, кажется, и случилось. Об этом повествует И.

Северянин в № 3 «Очарованного странника». Какой-то «парень в желтой кофте», выдав

себя за «розового слона», примазался к поэту, и тот,

Как поводырь, повел по Крыму.

Столь розовевшего слона.

В результате «желтокофтец» слон, оказавшийся «из гутаперчи» обделал дельце,

поэту же ничего не оставалось, как утешать себя:

Поэт! поэт совсем не дело

Ставать тебе поводырем.

Но подробнее обо всей этой трагикомедии, о поэтах и гешефтмахерах —

«желтокофтцах», — в «Одесских новостях».

305

«ЭГО» И «КУБО»

Тесным сплоченным кружком сошлись в мирной беседе гости-футуристы: тут и

одаренный Игорь Северянин, и теоретик нового течения «директор» издательства

«Очарованный странник», и Виктор Ховин, и «лирикопо- эт» Вадим Баян, и, наконец,

«первая артистка-футуристка» Эсклармонда Орлеанская — все «лучезарно»

соучаствовавшие в «поэзо-концерте». Все это не кубо-, а эго-футуристы, а это не одно и

то же! — В чем разница и где точки соприкосновения? — В том-то и дело, -- замечает

Игорь Северянин, — что никаких точек соприкосновения и нет! Мы совершенно не

признаем их!

— Но в состоявшемся уже выступлении кубо-футуристов в Одессе, кажется,

предполагалось и ваше участие?

— Да, действительно, было время, когда я считал возможным наши совместные

выступления. Но ничего не вышло! Поехали мы вместе, посетили ряд городов. Одно

время держали себя прилично! Но потом, как пошли они расписывать свои

физиономии, появились эти золоченые носы, желтые кофты и проч., - я понял, что нам

не по пути.

Они очень резко, в выражениях, не допускающих различных толкований,

отмежевываются от тех «смеяльных смехачей», которые уже почтили Одессу своими

излияниями.

Меж нами нет и не может быть никакой связи, — подхватывает в качестве

теоретика Виктор Ховин. — Собственно, общее только название. Но тут уже ничего не

поделаешь. При зарождении того или другого течения никто не застрахован, что не

появятся спекулянты на новаторство, которые позаимствуют новое название. Эго-

футуризм возник еще в 1911 г., вне всякой связи даже с итальянским футуризмом. Если

можно связать его с каким-нибудь из предшествовавших литературных течений, то

разве только с декадентством, в отношении которого — по крайней мере насколько

можно говорить об его формах, в течение последнего времени, — мы занимаем

оппозиционное положение. Декаденты как-то расчленились на две различные группы,

из коих одна (Иванов, Чулков) ушла в сторону теоретизма, другая (Мережковский и

др.) круто повернула назад к общественности. Эго-футуристы протестуют как против

одного превращения, так и против другого. Мы служим прежде всего свободному

искусству, не знающему других лозунгов, кроме творческой свободы. Поэтому наша

школа и сводится прежде всего к совершенному отсутствию какой бы то ни было

школы. Эго-футуристы интуитивны, они интуитивно воспринимают творчество,

индивидуально оценивая его каждый по-своему.

— Я скажу: прекрасен Пушкин! Вы же возносите лиру Лермонтова! И мы никогда

не сумеем переубедить друг друга. Ведь доказать прекрасное — невозможно! Так же

интуитивно относимся мы к словотворчеству. В порыве вдохновения, в момент

подъема поэт рождает новое слово, относительно которого тоже не может быть одной

какой-либо оценки, потому что оно воспринимается индивидуально. Я, напр., понимаю

красоту новых слов Игоря Васильевича — «олуненный», «центрит», «озерзамок» и т. д.

Однако же никогда истинное его творчество не может принимать таких форм, в какие

вылилось оно у наших кубистов. У них вы найдете целое стихотворение, сплошь

состоящее из новых слов. Это уж совершенно меняет дело. Это не та творческая жажда

освежения, что родит новые формы — это просто надуманное, нарочито проводимое

экспериментаторство. Возьмите, напр., это новое слово «Сарча-Бухра» Крученых! Не

то, собственно, важно, что они золотят свои носы и выступают в желтых кофтах!

Это куда еще ни шло! Гораздо ужасные их литература, как они пакостят слово,

книгу. Ну, что значит «Сарча-Бахра»? Кто знает? Вчитываешься, и ничего не

понимаешь!

306

— Я тоже как-то решил одолеть писанья кубистов — рассказывает Игорь

Северянин. — Я посвятил им три недели, изучал, вчитывался, размышлял, — но так

ничего и не понял! Почему слово «лилия» должно быть заменено словом «уэль»? Нет,