Примчался с вокзала Володя, бросил на стол билеты.
—В семь тридцать… А пока — махнем искупаться? В последний раз!
И они опять разворошили свои рюкзаки, отыскивая простыню и купальные шапочки, — и
ушли на пляж.
Вещи оставили раскиданными, комнату не заперли. У них и мысли не возникло, что кто-
то сможет прийти, взять… Карповна принесла деньги и засунула в кармашек рюкзака.
Карман был без застежки, но Карповна не обратила на это внимания.
Купались жильцы долго; наверное, напоследок решили досыта наплескаться. Минуло
пять часов, шесть — все не появлялись.
От дома до вокзала далеко, надо спуститься с горы и пройти через весь город. Не меньше
часа понадобится. Карповна смотрела на ходики, потом выглядывала во двор. Что за люди…
Теперь и на поезд опоздают, и билеты пропадут…
Начался дождь. Белые струи с шумом резали воздух, за их стеной скрылись горы, крыши
домов, красные огоньки на радиомачте. А у мальчишки с девчонкой нет ни зонтика, ни
плащей… Карповна и сердилась и жалела, какое-то смутное чувство было у нее на душе.
Наконец вынырнули у крыльца — согнутые, обнявшиеся, на головы наброшен пиджак,
блестящий и черный от воды.
—Помочь собраться?— спросила Карповна.
—Нет, мы сами…
Наспех побросали в рюкзаки пожитки, не проверили даже — все ли на месте. И ушли
ровно в половине седьмого. До отхода поезда оставался час, и Карповна так и не знала —
опоздают или успеют в последнюю минуту? Ах, глупые, глупые… Она хотела сразу же
убрать матрасы, поднялась наверх, но отчего-то присела на койку и долго сидела, слушая
затихающий дождь.
Она представила себе: вот мальчишка с девчонкой идут к вокзалу, мокрые, уставшие, но
по-прежнему беспечные, и поглядывают друг на дружку так, словно знают что-то важное и
особенное…
Ничего они не знают. Ничего они не испытали в жизни; наверно, никакая беда еще не
коснулась их. Они не дрожат над коркою хлеба, смотрят без подозрительности и не
вздрагивают по ночам от скрипа дверей. Что ж, может, это и хорошо… И может, не надо
сердиться на них?
Опять забренчала цикада за окном — «тюрли… тюрли…», будто милиционер продувал
засорившийся свисток.
Дождь унялся, и в тишине стали явственны скрипы и шорохи старого дома.
Треснуло бревно над головой, дрожащий звон прокатился по чердаку и замер. Словно под
чьей-то ногой, застонала половица. Тонкий пласт известки, белевшей в темноте, упал на
кровать рядом с Карповной, и она не стряхнула его.
ДРАКА
—Вы уж простите, ребята, что так получилось нескладно... Назвал к себе друзей,
поговорить хотел, посидеть, а вместо этого устроил драку...
И самое смешное — не могу ответить, за что я его ударил. Вы же видели: ссоры никакой
не было, тихо-мирно, оба трезвые. И вдруг — как говорится, в морду...
Перед ним не совестно. Перед вами неловко... Надо ведь как-то объяснить. А я не могу.
Наверно, сам для себя еще не решил, в чем его вина. Знаю только, что поступил (правильно,
и если бы снова повторилось — опять бы ударил.
Вы же знаете, вообще-то я драться не люблю. Хоть парень и здоровый, но злюсь редко и
сдерживаться умею, — характер у меня такой... Вон Степа меня давно «тюленем» зовет... А
тут не сдержался. Такая злость в душе поднялась, будто накатило на меня, ничего не
соображаю...
Дай, Виктор Викторыч, закурить. Может, мы так сделаем — коль уж расстроился вечер,
так плюнем, не станем обратно гостей звать. А вам троим я попробую рассказать всю эту
историю, с самого начала. Может, тогда и сам для себя разберусь...
Рассказывать можно длинно, никто не помешает. Жена тоже обиделась, теперь долго не
придет. Ну, да с ней-то я и потом объяснюсь. А вы послушайте...
Ну вот. Человек этот, Валька, — мой старый приятель, вроде как друг детства. В одной
школе учились, а потом — в техникуме. Но главная-то наша дружба началась позднее, когда
мы вместе поступили на завод. Было это—сейчас скажу —ровно двенадцать лет назад...
Точно, двенадцать.
Из техникума нас тогда выгнали, со второго курса. У меня по математике была двойка, у
него — еще и по английскому; да и дисциплина тоже... не очень. «Мотали» мы с лекций
часто, то неделям не бывали в техникуме. Естественно, что попросили нас вообще убраться.
Я бы, правда, мог экзамен пересдать, если бы очень захотел. Но жилось тогда трудно,
мать болела часто, денег не хватало. А стипендия двести рублей, какая от меня помощь...
В иные дни, чтобы денег домой принести, я свой хлеб продавал, Выкуплю по карточкам,
да тут же в очереди и продам. А то папиросами на углу торговал. Раскроешь тачку
«Беломора» и кричишь спекулянтским голосом:
—Рупь штука, рупь штука! Только здесь, только здесь! ...
А самому совестно, глаза от людей отводишь.
Вот и задумался я: оставаться в техникуме или махнуть на завод? Валька меня убеждает:
—Брось думать, соглашайся! Ученики на заводе не меньше "пятисот "получают. А
настоящие работяги — до двух тыщ! Не известно, получали бы мы столько, если бы
техникум кончили...
Я спрашиваю:
—А что делать придется?
—Ну, — говорит, — там поглядим. Сунемся в хорошее местечко: на контроль или на
сборку. Будешь лампы в приемники вставлять. Работенка не пыльная, в белом халате, при
галстучке.
А я ведь тогда совершенно не представлял, какие бывают заводы, что там за труд. И чем
стоит заниматься в жизни — тоже не знал. Ни одна профессия меня не привлекала, никаких
особенных мечтаний не было... Все равно, где работать, только бы самостоятельным себя
почувствовать. Я и согласился.
Не подумайте, что я сейчас жаловаться начну. Дескать, сбил меня дружок с правильного
пути... Нет, не в нем дело. Никогда я не жалел, что поступил на завод. И то, что
специальность взял первую попавшуюся, — опять-таки ничего не значит.
Вот часто говорят: надо со школьной скамьи мечтать о будущем своем деле. Мне кажется,
чепуха это. Большинство людей, по-моему, случайно выбирают профессию. Не то чтобы уж
совсем наобум, а так... подчиняясь случаю. Это все равно как в любви.
В кого большинство людей влюбляется? В тех, кто рядом оказался; в соседей, в
сослуживцев, или там в земляков из того же района. Бывают, конечно, исключения, но это не
в счет... Вот я, например, со своей женой в вечерней школе познакомился. И хоть жена мне
говорит, что я единственный на всем свете, и я ей то же самое говорю, но по правде-то
сказать — мы ведь случайно встретились... Поступи я в соседнюю школу, наверно, нашлась
бы другая хорошая девушка, и опять я бы говорил, что она единственная... А уехал бы я
отсюда, так оказалась бы моей женой сибирячка или алтайка. Верно ведь?
Но это я так, к слову. К тому, что главное не только в выборе...
Помню, как в первый день шел на завод. Выписали нам с Валькой временные пропуска,
велели ждать мастера из цеха. А нам не терпится — поскорей в проходную, показали
пропуска вахтеру и — на заводской двор.
Было осеннее утро, кругом темно, небо черное. И в этой тьме светятся окна корпусов—
длинные такие, необычные. Слышен грохот, звон, какие-то тени мелькают за стеклами... Что
там за жизнь?
Я гляжу, и от волнения руки вспотели. Представляется мне завод огромным кораблем.
Знаете, у кораблей окна тоже во всю длину, цепочками... Труба угадывается над корпусами, с
ее обреза ветер срывает искры. Дрожат окна, гудят машины, куда-то плывет корабль, на
который нас с Валькой занесло...
Я говорю:
— Черт с ним, с мастером... Не будем ждать. Айда сами! Везде походим и посмотрим...
Валька испугался, упираться начал, но я его чуть не за шиворот поволок. Добежали мы до
каких-то дверей и — лопали в цех.
