узкие платья, казалась выше его ростом. Она тоже делала зарядку, но только в комнате. Было
слышно, как она подпрыгивает и скрипит половицами.
Одевшись, они уходили к морю. Карповна знала, что теперь там холодно, пустынно;
ларьки заколочены, деревянные лежаки собраны в штабеля и укрыты брезентом, ветер гоняет
обрывки бумаги и рябит воду в лужах, а волны катят на берег до того мутные, что даже
непонятно, откуда берется на них такая белая, чистая пена.
Но жильцы все равно купались. Обратно приходили мокрые, озябшие, но почему-то
довольные, посматривали друг на дружку и улыбались. Они всегда улыбались так, словно
знали что-то не известное другим и очень важное.
—Обедать хочу!— кричал Володя, швыряя в окно мохнатую простыню.— Махнем в
ресторацию на вокзал?
—Может, это и не мое дело,— говорила Карповна,— только я в рестораны не хожу.
Готовят на маргарине, а дерут ужасно.
Карповна прибирала их комнату и видела, что люди они небогатые. Вещей совсем
немного, у Володи один костюм да курточка с прожженным рукавом, а у жены его даже
сорочек нет, надевает по ночам детскую майку. И Карповна не понимала, как при такой
жизни можно тратить деньги бездумно и бесполезно.
Однажды, убирая комнату, она увидела на столе, среди разбросанных журналов, каких-то
учебников и разных мелких вещей, свернутые в трубочку деньги. Вероятно, жильцы забыли
их спрятать.
Карповна никогда не оставляла деньги на виду, даже самые мелкие. Ей это казалось
страшным, все равно что оставить сухари под дождем. И сейчас вид этих небрежно
свернутых десятирублевых бумажек почти ошеломил ее.
Она осторожно взяла их, разгладила и положила на другой край стола, придавив сверху
гипсовой статуэткой. Так было надежнее.
Потом, подметая пол, она все поглядывала на эту статуэтку и, уходя, переложила деньги
еще раз.
Жильцы вернулись поздно вечером. Карповна уже легла в коридорчике на постель и
ругать их не стала, только сонно спросила, наброшен ли на дверь крючок.
А на следующий день, снова зайдя в комнату, она увидела, что деньги лежат на прежнем
месте.
Ни Володя, ни его жена так и не вспомнили про них.
Это так озадачило Карповну, что она не стала делать уборку, а тихо затворила дверь и
спустилась вниз. Она попробовала заняться чем-то по хозяйству, зажгла керосинку, чтобы
сварить обед, стала чистить картошку, но деньги, лежавшие наверху в комнате, все время
вспоминались ей, и она как будто видела их перед собой.
«Почему же так? — думала она. — Почему мальчишке с девчонкой позволено швыряться
деньгами? Ведь они не знают их настоящей цены, они не представляют, что значит кусок
хлеба в голодное время. Если бы и существовало на земле такое право — не жалея,
разбрасывать деньги, то эти мальчишка и девчонка не заслужили такого права…»
Коптила керосинка, пустая кастрюля грелась на огне; Карповна стояла рядом и
машинально взвешивала на ладони кухонный ножик.
Потом она подумала, что уборка в комнате жильцов не сделана, и, значит, можно будет
сказать, что никто туда не заходил.
Она бросила ножик в пустую кастрюльку, обтерла руки и стала подниматься по лестнице.
Хотя Карповна знала, что в доме никого нет, однако ступала на цыпочках и очень боялась,
что заскрипит дверь.
Но дверь открылась беззвучно.
Очень трудно было поднять со стола гипсовую статуэтку, она словно приклеилась, и
Карповна сначала неслышно качнула ее, а затем быстро подняла и схватила деньги.
В это время в саду раздались голоса, как будто хлопнула калитка. Вздрогнув, Карповна
шмыгнула к окну…
Какие-то парни брели по дороге, один из них стучал палочкой о забор.
Карповна проводила их взглядом, пока не скрылись, и пошла из комнаты, стараясь не
наступить на лепестки известки, кое-где лежавшие на полу.
Весь день она прислушивалась, не идут ли постояльцы. Она ждала их и представляла
себе, как они будут волноваться, искать деньги, а потом — упрекать друг дружку. Пускай,
пускай поищут! Это будет им уроком…
День показался ей очень длинным и каким-то пестрым: то начинал падать дождик, то
между облаками проглядывало чистое, почти утреннее солнце, озаряло мокрую, дымящуюся
землю, и нельзя было понять, который теперь час.
Несколько раз на дороге опять слышались голоса. Карповна настораживалась. Но это
разговаривали прохожие, посторонние люди. Безотчетно мелькнула мысль: «Как много
народу шляется вокруг дома, я и не видела…»
Спустились сумерки, жильцов все не было. Карповна лежала в своем коридорчике, на
постели; за стеной тихонько, как мышь, копошился ветер в сучьях акации, трогал сухие
стручки. Одна за другой забренчали цикады — «тюрли… тюрли… тюрли…», эти
монотонные звуки были на что-то похожи, но трудно было вспомнить, на что… Потом в
горах застонал, заплакал шакал. «Надо бы собаку сторожевую завести»,— подумала
Карповна.
И эта мысль о собаке вдруг вернула ее к обычным, повседневным заботам. В саду пора
уже сгребать и жечь листья; хорошо бы несколько яблонек посадить… И свою половину
крыши обязательно следует покрасить, иначе проржавеет вконец и начнет протекать…
И такие деловые, будничные размышления успокоили Карповну. Они как бы означали,
что ничего особенного не случилось, жизнь не вышла из своей колеи, а течет по-прежнему. И
когда Карповна снова подумала о постояльцах, то у нее уже не осталось никаких чувств,
кроме злости, точно такой же, какую она испытывала к соседям. Если даже и вправду не
отдавать эти деньги, оставить у себя, то никакого греха нет. Глупых людей надо учить, чтобы
знали, почем фунт лиха…
Неожиданно для себя она крепко уснула.
Проснулась же оттого, что жильцы негромко разговаривали у себя в комнате. Сквозь
щели в дверях пробивались полоски света, иногда они гасли поочередно,— это Володя шагал
от стены к стене.
—Теперь я вспоминаю,— говорила жена.— Помнишь, вытряхивала сумку на берегу…
Они там и остались. Полотенце посеяли, куртку прожгли, деньги потеряли. Растяпы
несчастные…
—Конечно, жалко,— сказал Володя.— Копили, копили… В городе сейчас погано, так не
хочется уезжать. Ну, да чего теперь. Ты не хныкай, хвостик, все равно поздно.
—Я не хнычу… Я так просто.
—И просто не надо. Завтра схожу на станцию, поменяю билеты.
Свет в комнате потух, босые ноги прошлепали из угла, в котором выключатель. Карповна
невольно подумала, что в темноте Володя непременно наступит на известку и так влезет в
постель с грязными ногами…
Жильцы пошептались немного, потом затихли. А Карповна лежала с открытыми глазами.
Она не понимала, как могла заснуть столь беззаботно, что прозевала приход жильцов и
даже не спросила, закрыты ли двери на улицу. Это снова что-то необычное, не похожее на
нее.
И так же, как несколько часов назад от пустяковой мысли она успокоилась, так теперь
новая пустячная мысль заставила ее тревожиться. Нет, все происходит не так, как должно…
В жизни что-то случилось. И даже этот ночной разговор жильцов — не тот, которого она
ждала.
Неизвестно почему, она уже знала, что не сможет спокойно прийти к жильцам и отдать
деньги. Шутка не удалась, урока не вышло.
Утром она следила за Володей, пытаясь понять, что он чувствует, как переживает
несчастье. Но Володя с удовольствием бегал по саду, опять растягивал свою пружину, и лицо
у него становилось детским и розовым.
Днем жена стала укладывать вещи.
—Уезжаете?— безразличным голосом спросила Карповна.— Конечно, может, это и не
мое дело… Но погода хорошая, тепло… Еще бы погостили?
—Надо ехать,— коротко прозвучало в ответ. В голосе девчонки не было ни злости, ни
горечи. И даже не пожаловалась…
